— Да, я слышал. Неофициально праздник посвящен счастливому спасению его возлюбленного Люка. Он действительно был так сильно ранен?
— Он сначала даже сам не заметил этой царапины, — Рандалин пожала плечами. — А Мануэль, говорят, упал в обморок.
Мы вежливо поулыбались друг другу, развивая удачную во всех отношениях тему "наш герцог и его чудачества".
— Вам уже прислали приглашение?
— Да, очень красиво изготовлено.
— Все ли воины Креста собираются идти?
Я начал слегка раздражаться. Может, оттого, что провел два часа на палящем солнце.
— Рандалин, — сказал я чуть более резко, чем следовало по тону нашей беседы, — если вас интересует, пойдет ли Гвендор, то почему бы не спросить об этом прямо?
Рандалин сжала губы, но вдруг ее глаза метнулись по палубе, и лицо настолько изменилось, что я невольно обернулся и проследил за ее взглядом. Гвендор в длинном плаще, но не белом парадном, а простом темном, вышел из каюты и теперь спускался по канатному трапу, держась одной рукой. Заметив нас, он на секунду остановился, но Рандалин умышленно расположилась так, что единственная улица из гавани в город вела мимо нас, и обойти было просто невозможно. На секунду по лицу Гвендора было заметно, что победителю круаханской эскадры когда-то было гораздо проще прыгать в море у берегов Эмайны с пятидесятиметровой высоты. Но это только на секунду — он спокойно прошел мимо, подчеркнуто невозмутимо поклонившись, но не произнеся ни слова.
— Знаешь, Торстейн, — задумчиво произнесла Рандалин, устало опуская плечи и на мгновение становясь прежней, — все-таки я правильно его стукнула. Только мало. Надо было еще.
Я не нашелся что ответить. Обсуждать предложения Понтиуса и эксцентричные поступки Мануэля было намного проще.
— Как ты думаешь, — продолжала она таким же погасшим голосом, — он так никогда меня и не простит?
Тут я наконец не выдержал.
— Послушайте!— воскликнул я, от горячности прижимая к груди обе руки. — Когда же вы оба разберетесь наконец в своих отношениях и оставите меня в покое? Я хочу жить спокойно! Я хочу писать хроники! А о каком вдохновении может идти речь, когда тебя каждый день с двух сторон изводят вопросами, об истинном смысле которых ты должен сам догадываться? Сначала Гвендор все утро ходил за мной и допытывался, все ли благополучно у наших союзников. Я простой летописец, и мне тяжело догадаться, что когда тебя спрашивают, почему у Джулиана такое расстроенное выражение лица, то на самом деле хотят узнать, как поживает Рандалин. Да еще Жерар всех по очереди заставляет дежурить по ночам у его каюты. Говорит "на всякий случай" с таким трагическим выражением, словно на корабле покойник.
Рандалин наклонилась вперед, оперлась подбородком на руки и ловила каждое мое слово с таким жадным выражением в глазах, что я остановился не скоро.
— Он действительно хочет узнать, как мои дела?
— Так же, как вы хотите узнать о нем.
На ее лице постепенно начинала расцветать неуверенная, но почти прежняя улыбка, которую я только один день видел на ее губах — тогда, в круаханском театре и за столиком в портовом кафе.
— Торстейн, — сказала Рандалин, положив руку на мой рукав, — если вы приложите все усилия и добьетесь, чтобы он все-таки пришел на прием у Мануэля, вы можете потребовать от меня все, что угодно.
— Рэнди, — я еле слышно вздохнул, — вы слишком опрометчивы. Откуда вы знаете, что именно я от вас потребую?
— А что?
Она смотрела на меня широко распахнутыми чистыми серыми глазами без какой-либо тени подозрения. Я опять вздохнул. За всю свою жизнь я не встречал женщины, более далекой от какого-либо кокетства.
— Хорошо, я готов произнести свое требование уже сейчас — на будущее.
— Ну, давайте, — поторопила она меня, поднимаясь.
— Помиритесь, пожалуйста, с Гвендором, Иначе нам в Ордене никогда не видать спокойной жизни.
Где-то в середине пира Люк неожиданно поднялся. Все так шумели от внезапно накатившего облегчения, выпитого вина и странности ощущения, что сидевшие напротив люди в белых или зеленых плащах теперь считаются если не друзьями, то союзниками, что на маленького поэта обратили внимание далеко не сразу. Тем более что он сидел не на почетном помосте, где располагались столы герцога, его приближенных и старейшин, а сбоку, где помещалась Рандалин и ее самые близкие чашники. Поэтому им, чтобы его поддержать, пришлось долгое время стучать ногами об пол и кубками об стол.
Но когда все наконец отвлеклись, Люку было гарантировано самое пристальное внимание — более тысячи пар глаз, радостно горящих, веселых или чуть ироничных, уставились на него, вскочившего на стул с бокалом в руках. Только одни темные глаза не отрываясь смотрели в тарелку. Гвендор так и не надел белого плаща, ограничившись парадной магистерской цепью. Он сохранял на лице выражение безупречной вежливости, явно про себя отсчитывая минуты, когда можно будет встать и уйти. Минут накопилось уже довольно много, поэтому он выглядел чуть менее напряженно, чем в начале пиршества, предвкушая скорое освобождение.
— Господа! — воскликнут Люк. — Я хочу провозгласить тост за тех, кто смог одолеть свою судьбу. За тех, кому были предсказаны всевозможные несчастья, кого преследовали постоянные удары рока, но кто не сдавался наперекор всему, кто всегда шел вперед, кто всегда оставался верен единственному смыслу своей жизни. Раньше мне всегда казалось, что легенда о победивших судьбу — это просто красивая сказка. Но теперь я вижу ее перед своими глазами.
— Очень трогательно! — закричал Жерар со своего места, не выдержав, что внимание толпы столько времени уже отдано другому. — Я даже прослезился! Но все это можно выразить гораздо короче и проще.
Люк, нимало не обидевшись, весело смотрел на него.
— За Гвендора!
— За Гвендора! — подхватили наши воины, по одному поднимаясь.
— И за Рандалин! — крикнул кто-то, по-моему Джулиан, с другого конца стола.
— За Гвендора и Рандалин! — согласился Люк и высоко поднял свой бокал, так что пламя свечей преломилось в нем ярко-фиолетовыми огнями.
— За Гвендора и Рандалин! — мы кричали уже все, нестройно, но совершенно искренне.
При первых криках Гвендор вскочил на ноги, как подброшенный. Здоровая рука так сильно сжала цепь на груди, что пальцы побелели.
Рандалин тоже поднялась. Она была в бархатном фиолетовом платье, не таком вызывающем, как в тот раз в театре, но оно тоже ей очень шло. Она смотрела прямо на наш стол, чуть приподняв уголки губ, и не собиралась опускать взгляд.
— Вы... — начал Гвендор, но голос его неожиданно сорвался. — Спасибо, Люк.
Он поставил на стол неотпитый бокал и двинулся прочь из зала, как слепой. По пути он наткнулся прямо на меня и заметно задел плечом, но посмотрел совершенно отсутствующим взглядом и вежливо сказал: "Прошу простить меня, сударь".
Кто-то сзади потянул меня за плащ. Рандалин смотрела на меня тем же мягким открытым взглядом. Если она и волновалась — то совсем чуть-чуть, и волнение заставляло ее то слегка хмуриться, то улыбаться.
— Вы ведь покажете мне, Торстейн, — сказала она серьезно, — где каюта вашего Великого Магистра? Как верный союзник, я просто обязана это знать.
Мы поднялись на борт флагмана со стороны моря, чтобы было не видно, как мы подплываем. Некоторое время я безуспешно пытался удержать лодку на волнах и разглядеть, что творится на борту, потом упавшая сверху веревочная лестница ощутимо стукнула меня по голове.
Заговорщиков в Ордене было много. По крайней мере, Бэрд тоже к ним относился.
Он втащил Рандалин через борт и ткнул пальцем в дверь каюты, прижав палец к губам. Рандалин только кивнула. Отступать она не собиралась, но пока она добралась до верха лестницы, весь воздух в груди куда-то исчез. За дверью было тихо. Она хотела просто толкнуть ее и войти, но в последний момент постучала.
Гвендор еще не ложился, но видимо, собирался это делать, потому что на нем была только расстегнутая рубашка и короткие штаны. Он стоял у окна, глядя на ночное небо, но услышав шаги, обернулся. При взгляде на нее его лицо так сильно изменилось, что Рандалин мгновенно потеряла все остатки мужества и невольно попятилась назад, уперевшись спиной в дверь. Так она и стояла, обеими руками вцепившись в подол платья, глаза испуганно распахнуты, волосы разметались по плечам, сердце отчаянно колотится, заставляя неровно дышать.
— Прекрасно. В моем Ордене налицо предательство, — пробормотал Гвендор, хватая с кресла плащ и быстро его набрасывая. — Что вам здесь понадобилось, сударыня... госпожа Магистр? Не прошу прощения за свой наряд, потому что я вас здесь не ждал.
Рандалин постепенно справилась с дыханием и внимательно посмотрела на него. Ничего, кроме официального равнодушия, смешанного с легким презрением, нельзя было прочитать на его лице. Но она уже умела видеть глубже. Она замечала, как он избегает смотреть на нее, как слегка дрожит его голос, как он сзади, чтобы не было видно, вцепился рукой в спинку стула, как он делает над собой невероятное усилие, чтобы не броситься к ней. Она отчетливо ощущала его желание, оно протянулось к ней по комнате, словно невидимая нить, и оно было тем острее, что сейчас она застала его здесь, в его каюте.
Рандалин глубоко вздохнула и сделала шаг ближе. Гвендор хотел отступить, но потом решил, что это будет похоже на бегство, и остался стоять на том же месте. Но она видела, что ему пришлось стиснуть зубы, чтобы сохранять на лице все то же выражение.
— Я уже поняла, что вы мне не рады, — тихо сказала Рандалин. — И я уйду, если вы хотите. Но сначала я хотела бы заявить о своих правах.
— О чем?
— О своих правах здесь находиться, — сказала она. — Вы по-прежнему мой муж, и этого никто не отменял. Значит, я имею право находиться в вашей каюте и спать в вашей постели.
Лицо Гвендора опять так изменилось, что он опустил голову, понимая, что больше не владеет собой.
— Если же вы недовольны тем, что у меня есть такое право, — невозмутимо продолжила Рандалин, подходя еще ближе, — вы можете потребовать у меня развода. Вы хотите этого?
Гвендор поднял голову, и она снова поразилась выражению его лица, когда с него исчезает равнодушная маска. Сейчас на нем была написана такая тоска и такое страдание, что у нее в груди все оборвалось.
— А что хотите вы? — сказал он хрипло, избегая называть ее по имени. — Зачем вы пришли сюда? Еще раз помучить меня?
— Нет, — ответила она спокойно, хотя душа ее кричала, толкая ее к нему навстречу — прижаться губами к его лицу, стереть с него эту боль. — Я пришла не за этим.
— Лучше уходите, Рандалин, — прошептал он, делая шаг назад. — Я могу с собой не совладать.
— Это хорошо, — сказала она, счастливо улыбаясь, — потому что именно этого я и хочу.
Гвендор протянул к ней покалеченную руку, но бросил быстрый взгляд на согнутые пальцы и поспешно спрятал за спину.
— А вы уверены, что знаете, чего хотите, Рандалин? Я... слишком долго вас ждал. Я слишком привык думать, что вы никогда... не будете со мной.
Теперь, когда она находилась совсем близко, она чувствовала, что его бьет крупная дрожь.
— Я буду терпеливой, — сказала она ему на ухо.
Гвендор помотал головой, все сильнее прижимая ее к себе. Темные волосы перепутались с рыжими кудрями, и долгое время в каюте ничего не было слышно, кроме сбивчивого дыхания.
— Нет, Рэнди, — прошептал он наконец. — Хотя бы сейчас вы забудете о таких вещах, как терпение, спокойствие и хладнокровие. Это я вам обещаю.
.
Терпения Рандалин действительно хватило ненадолго. Она закричала, не в силах больше сдерживаться, обхватив его руками и ногами. И в этот момент над Валленой ударил фейерверк. Ярко-лиловые, изумрудные, светло-золотые зонтики разворачивались в небе, чтобы осыпаться шипящим дождем.
Мы наблюдали за огненными каплями, падающими в море, сидя на свертках канатов на палубе флагмана,
— Ну что же, на север так на север. В Вандер так в Вандер, — рассудительно сказал Дерек,
— Говорят, что зимнее небо там напоминает черный колодец, и солнце не восходит по нескольку недель, — пробормотал Санцио. Он с надеждой покосился на меня, как на знатока тех мест, словно рассчитывая, что я опровергну его слова.
— Я не слишком хорошо помню, — сказал я честно. — Я видел, что небо там горит как самый яркий костер. Еще ярче, чем сейчас. Еще там хрустальные ледяные водопады. И горы покрыты серебристым мхом.
— Не давайте больше Торстейну вина, — проворчал Бэрд, — а то он заговорил как Люк.
— Не в Ташир же в самом деле ехать, — пробормотал я, оправдываясь.
— Гвендор собирается строить новую Эмайну? — заинтересованно спросил Жозеф.
— По крайней мере, говорят, что в Вандере достаточно пустующих земель.
Мы помолчали, задумчиво глядя в небо и передавая по кругу кожаную флягу с остатками вина. От погружения в себя нас отвлекли только нестройные вопли, послышавшиеся с левого борта. По трапу достаточно неуверенной походкой, держа друг друга за плечи и подпираемые с обеих сторон Мэй и Тарьей, поднимались Жерар с Джулианом. Один держал в руке факел, другой — точно такую же кожаную флягу, как у нас. Они невпопад, но дружно голосили:
Что же тоска нам сердце гложет,
Что мы пытаем бытие?
Лучшая девушка дать не может
Больше того, что есть у нее.
Все мы знавали злое горе,
Бросили все заветный рай,
Все мы, товарищи, верим в море,
Можем отплыть в далекий Китай.
— А что такое Китай? — с любопытством спросил Дерек.
— Ты что, не знаешь? Это же песня из новой пьесы Люка. Китай — это такая вымышленная страна, где живет много одинаковых людей, ими правит большой дракон, а они все ему поклоняются, — пояснила Мэй..
— А, вот вы где сидите! — заорал Жерар, приветственно размахивая флягой. — Караулите Гвендора? Боитесь, что кто-нибудь из них опять сбежит?
— Ошибаешься, — спокойно сказал Бэрд. — Мы просто смотрим на фейерверк.
Глава совета старейшин Понтиус на небо взглянул только мельком и слегка поморщился, вспомнив, каких денег стоило это разноцветное великолепие. Но сейчас, с исчезновением круаханской эскадры, значительным ослаблением Эбры и капитуляцией Круахана, открывались настолько захватывающие дух торговые перспективы, что Понтиус быстро отвернулся от раскрытого окна, за которым грохотал фейерверк.
— Начнем наше совещание, сьеры, — сказал он, торжественно складывая руки на животе, — времени терять нельзя.
Он внимательно осмотрел сидящих на длинным столом старейшин.
— Я бы хотел видеть здесь мессира Гвендора. Мне думается, нам стоит обсудить с ним некоторые вещи. Не могли бы вы пригласить его сюда?
— Полагаю, — с легким поклоном сказал магистр Олли, тонко улыбаясь, — что в ближайшее время мессир Гвендор вряд ли сможет прийти. Он несколько... в общем, занят.
Герцог Мануэль не отрываясь следил за фейерверком со своего балкона, держа в руке высокий тонкий бокал золотистого цвета.
