Сознание возвращалось медленно, как бы нехотя.
— Убили! — причитала неподалеку какая-то женщина. — Ой, убили, люди добрые!..
Вокруг, судя по голосам, собралась небольшая толпа, словно сгустившаяся из воздуха. Свистели городовые, кричали мальчишки, что-то грозно рычали суровые мужские голоса. Он лежал на чем-то жестком и страшно неудобном, хотя под головой чувствовалось мягкое.
Олег с трудом приоткрыл левый глаз, который оказался не таким упрямым, как его правый собрат. Вокруг метались неясные тени. Он попытался сфокусировать взгляд, и в поле зрения вплыло озабоченное лицо склонившегося Крупецкого.
— Очнулся барин, слава богу, — облегченно всхлипнул кто-то рядом сострадательным бабьим голосом. — Ой, слава те господи...
Олег закрыл глаз. Страшно захотелось спать.
— Пан Кислицын! — настойчиво потормошил его филер. — Пан Кислицын! Как вы себя чувствуете? Пан Кислицын! Пан...
Голос уплыл вдаль, и на Олега снова накатилась темнота.
Крупецкий все еще в отчаянии тормошил своего потерявшего сознание подопечного, когда рядом затих цокот копыт четверки запряженных в карету лошадей и строгий голос спросил:
— Что тут происходит? Городовой!
Крупецкий отпустил плечи Олега, удостоверившись, что окровавленная голова контуженного аккуратно покоится на свернутом пиджаке, и распрямился, оборачиваясь. Высокий представительный мужчина шел к нему через расступавшуюся толпу, а почтительно склонившийся к нему полицейский растолковывал быстрой скороговоркой:
— ... и вот тут, значится, как шарахнет, как шарахнет, ажно стекла в доме вылетели!..
— Добрый день, выше высокопревосходительство. Я сотрудник Московского охранного отделения, — устало произнес филер. — Сегодня утром вы назначили нам встречу. Вы отсутствовали, и во время прогулки по парку мой товарищ заметил террористов и попытался их обезвредить. Один их них успел бросить бомбу, предназначавшуюся, по всей видимости, вам.
— Вот как? — удивленно поднял бровь Витте. — Вы, надо полагать, господин Кислицын?
— Он — Кислицын, прошу прощения, — филер мотнул головой на лежащего в беспамятстве Олега. — За него, ваша светлость, вам свечку в церкви ставить нужно. Только, видите, без сознания он. Доктора бы...
— Ах, да, что же я! — спохватился граф. — Егор! — махнул он рукой выглядывавшему с запяток кареты лакею. — Тотчас же беги усадьбу и пошли слуг, чтобы перенесли пострадавшего в дом. Пусть приготовят постель и позвонят доктору Довлатову. И сразу же, не медля, вышлите за доктором коляску!
Крупецкий кивнул ему в знак признательности и обернулся к двум понуро стоящим рядом агентам уголовного розыска, приставленным следить за Олегом. Один из них зажимал носовым платком кровоточащую бровь, рассеченную осколком камня.
— Растяпы! — прошипел филер. — Руки оборвать! Что с террористами?
— Осмелюсь доложить, бомбист мертв, — угрюмо сообщил тот, что с рассеченной бровью. — Лошадь испугалась близкого взрыва и понесла. Он вывалился из пролетки и башкой о булыжники, а потом еще и колесом переехало...
— Рябой где?
— В околоток городовые увели в наручниках. Кажется, он руку сломал и башкой о землю приложился, когда падал, так что слегка не в себе.
— Курва... — выдохнул филер. — Поделом ему. Жаль, я до него не добрался, он бы еще и не так башкой приложился. А тот, которого я подстрелил?
— Его, кажись, слуги повязали, — откликнулся второй агент.
— Кажись?.. — рассвирепел филер. — Ах ты, собачий сын, почему сам не проверил? Уйдет — шкуру спущу. Помощнички... Ты! — он ткнул пальцем в раненого. — Быстро в околоток, и следи за рябым, как за собственной женой в гусарской казарме! Ты, — он повернулся ко второму, — возьми пару этих бездельников, — он ткнул пальцем в растерянно топтавшихся на месте городовых, — и быстро в дом. Найди второго, надень наручники и тоже в околоток. Он ходить еще долго не сможет, так что пошлешь кого-нибудь из слуг за "ванькой". Ну, что уставились? Выполнять!
Агентов словно ветром сдуло. Крупецкий проследил за тем, что побежал к особняку Витте, и с удовлетворением заметил, как навстречу спешит группа слуг, возглавляемая давешним лакеем, а за ними, чуть приотстав, топочут сапогами двое в голубой форме — жандармская охрана особняка. Он повернулся и обнаружил, что граф все еще стоит рядом, с напряженным интересом рассматривая сцену. Еще пара лакеев безуспешно пыталась оттеснить в сторону толпу зевак.
— Ваша светлость, — обратился к нему филер, — вы позволите мне воспользоваться телефоном в вашем доме? Следует уведомить пана Герасимова о произошедшем.
В следующий раз Олег пришел в себя в мягкой, пахнущей свежестью постели от того, что ему прохладной влажной тряпицей обтирали лицо. Он облизнул пересохшие губы.
— Оксана... — с трудом прошептал он.
— Лежите смирно, барин, — произнес грудной женский голос. — Сейчас я ужо доктора позову.
Разлепив не желающие открываться глаза, Олег успел уловить выплывающий из комнаты полный женский силуэт.
Он лежал в небольшой спальне, и полуденное солнце било в тюлевые шторы, почти полностью закрывающие окно. С потолка — чудо из чудес! — на витом шнуре свисала хрустальная люстра с тремя электрическими лампочками. Помимо кровати в комнате наблюдались невысокий журнальный столик, прикроватная тумбочка, пара полумягких стульев и кресло. У кровати стояла табуретка. В кресле сидел, вытянув скрещенные ноги, Крупецкий с газетой в руке.
— Очнулись? — сурово спросил он. — Смерти моей хотите, да? Если бы вы померли, пан Зубатов бы из меня душу вынул. Ну какого ляда вы...
Он осекся. В коридоре послышались торопливые шаги, и в комнату вбежала давешняя тетка в белом халате и в шапочке сестры милосердия. За ней колобком вкатился невысокий полный дядька с небольшим саквояжем в руках и длинными залысинами. По пятам следовала личность, которую Олег почти уверенно опознал как графа Витте. Граф слегка походил на свои газетные фотографии и казался взволнованным.
— Ага, вот вы и очнулись, голубчик, — весело заявил дядька с саквояжем, бухаясь на табуретку и сходу вытаскивая большую слуховую трубку. — Ну-ка, дайте-ка мы вас послушаем.
Он ловко сдернул с Олега одеяло и распахнул у него на груди неведомо откуда взявшуюся ночную рубаху.
— Дышите... — приказал врач. — Глубже... Ага. Ну что же, голубчик, грудь вы себе не отбили, кровотечения в легких нет, хотя ребра наверняка будут побаливать еще долго. Царапины на голове — просто царапины, да и прочее все несерьезно. Небольшая контузия, даже сотрясения мозга не случилось. Сегодня-завтра вам еще требуется покой, но послезавтра уже можете встать и свободно ходить. Вы, сударь мой, буквально в рубашке родились. Такими бомбами людей на куски разрывает, а вы просто синяками отделались.
— Ну что же, хорошо, — с облегчением вздохнул Витте. Он подошел к Олегу и потрепал его по плечу. — Ну что же, сударь, судя по всему, я должен поблагодарить вас за спасение своей жизни. Что-то подсказывает мне, что если бы ту бомбу метнули в мою карету, я бы так легко не отделался.
— Не стоит благодарности, — Олег сделал попытку сесть, но охнул от неожиданной боли в ребрах.
— Лежите-лежите, — успокоил его Витте. — Пока вы не выздоровеете, я вас никуда не отпущу. Что же до того дела...
Неслышной тенью в комнату скользнул слуга. Он наклонился к уху хозяина и что-то тихо ему прошептал.
— Вот как? — удивился тот. — Ну что же, веди его сюда. Господин Герасимов приехал, — пояснил он остальным. — Надо же, ведь предупреждал он меня, что сегодня никто не может чувствовать себя в безопасности, но вот я как-то... — Он беспомощно развел руками.
Герасимов вошел в комнату широким, едва ли не строевым шагом. Он по-прежнему оставался в штатском, но военная выправка все так же чувствовалась за версту.
— Как вы себя чувствуете? — первым делом осведомился он у Олега.
— Спасибо, ничего, — хрипло ответил тот. Язык все еще слушался его не очень хорошо. — Бывало и хуже.
— Отлично, — кивнул полковник. — Я сообщу в Москву Сергею Васильевичу о вашем героизме. Попозже подумаем, как вас наградить, а сейчас позвольте мне выразить вам официальную благодарность. Сергей Юльевич, — обернулся он к хозяину, — а ведь я же вас предупреждал! Надеюсь, теперь вы не станете протестовать против... более тщательного присмотра за вашим домом? Определенно, двоих жандармов слишком мало.
— Теперь не стану, — кивнул тот.
— Вот и хорошо, — кивнул директор Охранного отделения. — Мои агенты уже осмотрели мешки, которые привезла телега с террористом. Несмотря на ваши опасения, Олег Захарович, там не оказалось ни динамита, ни иных взрывчатых веществ. Обычная мука. Парецкий уже признался, что террористы планировали покушение на вас уже две недели. Если бы сегодня вы не уехали спозаранку, вас взорвали бы на выезде из ворот...
— Зачем тогда Парецкий разгружал муку? — перебил его Олег. — Что он делал на территории?
— В последний момент внесенные в план изменения, — неодобрительно взглянул на него Герасимов, — предусматривали, что если бомба по какой-то причине не взорвется или же если Сергей Юльевич выживет, Парецкий должен застрелить его из обнаруженного при нем револьвера. Скажите спасибо Всевышнему, что у парня сдали нервы и он не выстрелил в вас вместо того, чтобы убегать.
— Что его сообщник? Которого подстрелил Болеслав Пшемыслович? — Олег кивнул на Крупецкого, который после появления Герасимова вскочил из кресла и встал едва ли не по стойке смирно.
Герасимову явно не понравился взятый Олегом требовательный тон, но, взглянув на Витте, он сухо ответил:
— Тоже арестован. Но он простой ломовик и, судя по всему, просто оказался втянут в заговор, не зная того. Он подозревал, что дело нечисто, когда Парецкий навязался к нему в качестве грузчика, потому и побежал. Похоже, он думал, что боевик собирается что-нибудь украсть из дома. Но он божится, что ничего не знал о покушении, и я склонен ему верить.
— Понятно. Теперь те двое, что находились у ворот. Переодетый извозчиком, что кидал в меня бомбу, переодетый дворником?
— Бомбометатель погиб, — нахмурился Герасимов. — Лошадь понесла, и он неудачно вывалился из пролетки. А что за второй? Какой еще дворник?
— Ага. Дворник, значит, ушел, — вздохнул Олег. — Ладно, выпытывайте у вашего Парецкого, кто он такой.
— Постойте, господин Кислицын! — в голосе Герасимова прорезались железные нотки. — Откуда вы вообще знаете о том, что дворник являлся сообщником?
— Господа, господа! — встрял в разговор доктор. — Напоминаю, что у моего пациента контузия, и он...
— Да все в порядке, — прервал его Олег. — Голова у меня пока соображает. Видите ли, господин Герасимов, уже когда мы подъезжали к воротам, я обнаружил за нами слежку. Двое ехали в пролетке, и еще двое изображали из себя извозчика и дворника возле ворот. Про первых двух Болеслав Пшемыслович пояснил мне, что они агенты уголовного розыска, приставленные к нам по его просьбе. Насчет второй пары я уточнять не стал. Поскольку вы знали, куда и когда мы едем сегодня, я решил, что они тоже ваши люди.
— И каким же образом, позвольте вас спросить, вы обнаружили слежку? — деланно-равнодушно осведомился Герасимов.
— Не знаю, — Олег пожал плечами, насколько позволили подушка и отбитые ребра. — Я отчетливо чувствую, когда за мной исподтишка наблюдают. Только не спрашивайте, как. Просто чувствую, и все.
— И все? — подозрительно спросил директор Охранного отделения. — Только-то? Уважаемый доктор, а что наука может сказать про подобную чувствительность?
— Наука, — возвел очи к небу доктор, — ничего не может сказать по такому поводу. Однако достоверно известны удивительные чудеса животного магнетизма, которые демонстрировал, например, Вольф Мессмер. В мире много сокрыто тайн...
— Все ясно, что ничего не ясно, — недовольно резюмировал Герасимов. — Ну что же, могу только желать, чтобы мои люди выработали в себе такие же способности. Господин Кислицын, имеете ли вы сказать что-то еще по поводу террористов? Еще что-то подозрительное, что вы... гм, почувствовали по ходу дела?
— Нет, — вяло шевельнул головой Олег. Неожиданно ему страшно захотелось пить. Он облизнул пересохшие губы и бессильно откинулся на подушку. Доктор бросил на него понимающий взгляд и поднялся с табуретки.
— Господа, — внушительно заявил он, — моему пациенту требуется отдых. Разговоры вполне могут подождать и до завтра.
— Хорошо, — кивнул Герасимов, — тем более, что мы по большей части все выяснили. Однако, господин Кислицын, мы еще поговорим с вами на предмет вашего необычного дара. Сергей Юльевич, мои люди уже взяли дом под наблюдение. Если террористы предпримут повторную попытку, мы сумеем их обезвредить. А теперь, господа, я откланиваюсь. У меня неотложные дела.
— Разумеется, — кивнул хозяин дома. — Однако же не откажите заглянуть как-нибудь вечерком на чашечку чая.
— Обязательно, — Герасимов по-военному четко кивнул и вышел. Двинувшегося за ним Крупецкого перехватил Витте.
— Погодите-ка, любезнейший, — сказал он. — У меня к вам есть небольшой разговор.
— Да, ваше высокопревосходительство, — кивнул тот.
— А вы, господин Кислицын, отдыхайте, — повернулся Витте к Олегу. — Ваше дело, я уверен, подождет и до завтра. Если вам что-то потребуется, слуги обеспечат всем необходимым, — он кивнул на прощание и вышел, увлекая за собой Крупецкого. — Вот что, господин Крупецкий, я бы попросил вас временно перебраться ко мне вместе с вещами. Господину Кислицыну я, разумеется, не позволю лежать больному в какой-то грязной гостинице, да и ваше присутствие представляется мне весьма не лишним...
Голос графа затих, когда сиделка закрыла дверь в коридор. Доктор склонился над Олегом и озабоченно пощупал его лоб.
— Ну вот что, голубчик, — сердито произнес он, — когда я говорю "полный покой", это значит именно "полный покой", а отнюдь не светские разговоры вести. Сейчас сиделка даст вам успокаивающего отвара из трав. Постарайтесь заснуть и ни в коем случае не вставайте, даже на горшок. Сиделка даст вам утку, когда потребуется, и не вздумайте смущаться и проявлять самостоятельность. Договорились?
Олег сонно кивнул. Комната начала потихоньку кружиться вокруг него. Он ощутил на своих губах влагу и автоматически сделал несколько глотков. Затем он снова провалился в глубокий сон.
7 декабря 1583 г. Мокола. Телецентр
Из студии доносился невнятный глухой шум. Судя по звукам, там передвигали мебель с места на место, что-то куда-то тащили. Бормотание по крайней мере двух десятков голосов сливалось в один глухой ропот, на фоне которого иногда слышались отдельные выкрики.
Народный Председатель в очередной раз налил себе воды из графина и мелко дрожащей рукой поднес стакан ко рту. Несмотря на то, что за последние пятнадцать минут он выдул как минимум полграфина, во рту стояла страшная сухость.
— Пока не поздно все отменить, — тихо сказал Бирон, в упор разглядывая Народного Председателя. — Они еще не вышли на исходные позиции. И даже когда выйдут, можно дать не стартовую отмашку, а сигнал отбоя. Решай.
