— Чтобы предупредить о допущенной тобой ошибке, — Сара достал из кармана носовой платок и промокнул взопревший лоб. — И еще я должен был увидеть тебя, чтобы не сойти с ума в самом деле. Госпожа... госпожа Карина, я уверяю тебя, что я... не намерен... я не знаю, как сказать...
— Ты не хочешь мне зла. Я понимаю, — кивнула девочка. — Я благодарна тебе за указание на ошибку. Я ее исправлю.
— Я... уже исправил. Я подменил фотографию текста в досье Рэнны Дзидзисий. Попросил внучку своей рукой написать твою фразу, сфотографировал и подменил.
— Но ведь такой поступок однозначно является должностным преступлением, — девочка склонила голову набок, внимательно его рассматривая. — Зачем ты рисковал из-за меня?
— Я твой давний поклонник, госпожа Карина. У меня большой архив статей, книг, видеопередач и тому подобных материалов о тебе. Я не могу допустить, чтобы ты пострадала из-за случайной ошибки. И... никто о ней не знает, кроме меня.
И для того, чтобы стереть ошибку окончательно, надежней всего заодно стереть и меня, мысленно добавил он то, что повисло в воздухе. Пусть. Что значит ее жизнь по сравнению с ее? Когда Бог посылает на землю ангелов своих, ему виднее, кто должен жить, а кто — умереть.
— Ты носишь на груди Колесованную Звезду, — странным тоном проговорила девочка. — Ты — последователь Церкви Единого?
— Да, госпожа моя.
— Впервые вижу катонийца, исповедующего такую дур... — она явно проглотила окончание слова. — Такую религию. И ты наверняка воспринимаешь меня, как посланницу небес? И готов умереть по моему знаку прямо сейчас?
— Да, моя госпожа, — твердо сказал Сара, опускаясь на колени и глядя ей в глаза. — Повелевай.
Девочка сгорбилась и прикрыла лицо руками. Когда она убрала ладони, вокруг ее рта сложились горькие складки.
— Ты не представляешь, господин Сара, как я боялась услышать эти слова! — совершенно мертвым голосом произнесла она. — Как часто они снились мне в ночных кошмарах... Я редко сплю, но сны, в которых люди падают передо мной ниц, готовые умереть по мановению моей руки, меня просто преследуют. Какой легкий, какой заманчивый и простой путь! Просто объяви себя богиней, покажи пару мелких фокусов — и сразу решится тысяча проблем, непреодолимых для простого человека. Встань, господин Сара.
Чиновник с готовностью поднялся.
— Господин Сара, ты ошибаешься. Я вовсе не посланница бога. Религия, которую ты исповедуешь, не имеет ко мне ни малейшего отношения. Она вообще не имеет никакого отношения к нашему миру.
— Я много думал над догматами веры, госпожа моя. Пусть даже они и несуразны по нынешним меркам, но в них есть главное: Бог-создатель милосерден и не оставляет чад своих на произвол судьбы. Он посылает ангелов своих, чтобы те несли людям мир и свет.
— И одновременно ты готов умереть по одному слову посланца? Хорошо же милосердие вашего бога... Нет, господин Сара. Мир устроен одновременно куда сложнее и куда проще, чем ты полагаешь. Бога, в которого ты веришь, не существует. И никогда не существовало. Но я вряд ли смогу тебя переубедить, и не хочу этим заниматься здесь и сейчас. У меня к тебе лишь одна просьба.
— Все, что угодно, госпожа моя. Приказывай.
— Я не приказываю, я прошу. Пожалуйста, забудь о том, что ты узнал, и о своем визите сюда. Или по крайней мере никому не рассказывай. Разумеется, я не стану тебя убивать или как-то еще вредить. Я благодарна тебе, и я исправлю то, что ты сделал. Досье нельзя модифицировать просто так, существует несколько степеней защиты от подделок, и твою подмену система обнаружит при первой же регулярной проверке целостности. Но я знаю, как подменить материалы правильно. Я исправлю свое досье, а ты — ты просто забудь, что оно существует.
— Как прикажешь, госпожа моя.
— Очень рассчитываю на тебя, господин Сара. Если кому-то проговоришься о том, что узнал сегодня, ты очень навредишь мне. Гораздо больше, чем если бы кто-нибудь просто заметил совпадение двух фраз в разных досье. Если ты проговоришься, Рэнне Дзидзисий придется умереть.
— Я не допущу такого, госпожа моя, — решительно заявил Сара. — Можешь на меня положиться.
Девочка слезла со стула, подошла к чиновнику и взяла его за руку.
— Ты хороший человек, господин Сара, — сказала она. — Очень хороший. Но помни, что религия — один из немногих способов заставить таких людей, как ты, пойти против своей совести. Пожалуйста, не позволь, чтобы такое случилось. А сейчас нам пора расставаться. У госпожи Хины вот-вот окончательно лопнет терпение.
— Да, госпожа моя. Я запомню твои слова.
И Сара, повинуясь внезапному импульсу, низко наклонился и осторожно поцеловал тонкие детские пальчики.
Скрипнула дверь.
— И что же ты делаешь, господин? — грозно вопросил женский голос.
Хина так и не могла понять, почему нервничает. Она сидела в пустом коридоре, глядя на настенные часы, страшно медленно отчитывающие секунды, и чувствовала, что внутри нарастает раздражение. О чем взрослый мужчина может разговаривать наедине с совершенно незнакомой восьмилетней девочкой? Ну хорошо, он отвечает за сектор, работающий с детьми-девиантами. Ладно, способности Рэнны по его части. Но что за странные картинки он показал? И откуда вообще завеса тайны? Умения Рэнны следует проверить, она должна пройти экзамен на владение манипуляторами, встать на учет как особо сильный девиант и регулярно проверяться квалифицированным детским психологом. Но разве ей нужно общаться с глазу на глаз с таким высокопоставленным чиновником?
Она обхватила себя руками и поежилась. Страх, голубушка. Вот что ты чувствуешь на самом деле. Страх совершенно иррациональный и ни на чем не основанный. Признайся хотя бы самой себе, чего же или кого ты боишься. Рэнны? Нет, наверное. Девочка хотя и замкнутая и угрюмая, но ни разу не дала повода усомниться в своем послушании. И в те моменты, когда проявляет свою... взрослость? Да, подходящее слово. В те моменты, когда она проявляет свою скрытую взрослость, она ведет себя очень корректно. Скорее, тогда они с Хиной словно меняются местами: Хина превращается в испуганного ребенка, которого терпеливо утешает взрослая женщина. Нет, Рэнна — не угроза. Столичный чиновник? Он непонятен. Но вряд ли от него исходит опасность. Если он хочет причинить девочке вред, ему вовсе незачем приезжать сюда в одиночку.
Тогда чего же ты боишься?
Неизвестность. Вот что страшно. Да, неизвестность и неопределенность. Словно идешь по доске над бездонной пропастью и не знаешь, когда под тобой подломится хрупкая опора.
Да что же они там делают столько времени?
Нет, прошло всего четыре минуты. Не в силах себя сдерживать, Хина вскочила на ноги и прошлась по коридору. Через несколько минут зазвенит звонок с урока, и коридор заполнится звонкими детскими голосами. В воспитательскую вернутся ее коллеги, и тогда у нее появится законный повод войти и поинтересоваться, как обстоят дела. Но следует ли дожидаться? Она дала им пять минут. Прошло больше четырех. Часы равнодушно отсчитывали секунды: сорок... сорок пять. Хина взялась за ручку двери и замерла. Пятьдесят секунд. Пятьдесят одна. Пятьдесят две. Пятьдесят три. Ноль!
Она решительно дернула на себя дверь — и замерла. Мужчина склонился над Рэнной. Сначала воспитательнице показалось, что угрожающе, но потом она-все таки рассмотрела, что он поднес к губам ее пальцы и осторожно поцеловал, как в старину кавалеры целовали руки дамам своего сердца.
— И что же ты делаешь, господин? — как можно грознее вопросила Хина, стараясь суровыми нотками замаскировать растерянность. — Как тебя понимать?
— Мы закончили разговор, госпожа Хина, — Рэнна дотянулась до лежащей на столе шестиногой собаки и взяла ее в охапку. — Господин Сара уезжает домой.
— Как — домой? — не поняла Хина. — Уже? Господин Сара, ты проделал такой путь, только чтобы сразу уехать?
— Ну... — директор Сара Каамон мягко улыбнулся. — Если честно, госпожа, я просто бесстыдно воспользовался служебным положением, чтобы удовлетворить свое любопытство. Вообще-то я в Масарии по личным делам, у меня здесь сестра живет. Но дело молодой госпожи Рэнны так меня заинтересовало, что я не смог удержаться и по пути заехал сюда, чтобы посмотреть на нее, так сказать, вживую. Поскольку я не настолько бессердечен, чтобы отнимать у вас слишком много времени, я должен откланяться.
— Но разве... Господин Сара, я думала, чтобы ты хочешь обсудить с нами нестандартную процедуру проведения экзамена. Рэнна испугалась перспективы остаться в Центре защиты детства для тщательного обследования...
— Госпожа Хина, господин Сара сказал, что ничего плохого со мной не сделают. Меня про-ска-ни-ру-ют и за-фик-си-ру-ют! — сейчас Рэнна выглядела не взрослой, а обычной маленькой девочкой, играющей во взрослую, но с трудом выговаривающую незнакомые слова. — Совсем не больно. Госпожа Хина, а когда мы пойдем в Центр для экзамена?
Хина растерянно глянула на чиновника. Тот благожелательно покивал. К-ссо! То ли они на пару дурят ей голову, то ли она сама себе ее забила всяким глупостями. Но что ей остается, кроме как подыгрывать?
— Я чрезвычайно признательна тебе, господин Сара, за то, что ты так легко и быстро убедил Рэнну, — сухо сказала она. — Но если тебе пора по личным делам, не смею тебя задерживать. Вызвать такси?
— Мне действительно пора, — слегка поклонился чиновник. — Спасибо за заботу, такси я уже вызвал сам. Вот, — он продемонстрировал пелефон, на дисплее которого мигал знак активированного маяка и время — три минуты до подхода машины. — Приношу нижайшие извинения за то, что отнял у вас время.
Он поклонился еще раз и почти уже вышел из комнаты, но остановился в дверях и замер, уставившись на Рэнну. Его пальцы коснулись груди в том месте, где на едва заметной из-под ворота золотой цепочке, похоже, что-то висело. Его губы шевельнулись. "И ангела твоего ниспошли на землю, дабы сохранил он нас в трясине зла и отчаяния", разобрала она едва слышно произнесенную фразу. Потом мужчина резко повернулся и вышел.
Он что, фанатик? Ангел — что-то из религиозных культов, да? Он точно ничего не сделал ребенку?
— С тобой все в порядке, Рэнночка? — встревоженно осведомилась она. — Дядя сделал тебе что-то плохое?
— Со мной ничего не в порядке, госпожа Хина, — сказала девочка с внезапной злостью, заставившей воспитательницу отпрянуть. — Дура я полная. Что же я наделала...
— Что случилось, Рэнночка? — воспитательница заставила себя успокаивающе погладить девочку по голове. — Ты была с дядей невежливой?
— Гораздо хуже. Я невольно заставила его поверить в то, чего не существует. Укрепила его как последователя самой опасной и агрессивной религии. Госпожа Хина, могу я вернуться в класс? Сейчас урок кончится.
— Да, конечно, Рэнночка. Пойдем.
И в коридоре весело грянул переливчатый звонок на перемену.
22.07.1433, златодень. Цетрия, Академия Высокого Стиля
— Ну что, народ, финальное обсуждение?
Май Куданно, он же Палек Мураций, обвел глазами собравшихся. Исука мысленно прикинула, как их компания выглядит со стороны. Шесть воспитателей в форменной одежде Академии, один растрепанный нахальный мальчишка и две горничных. И все набились в небольшую комнату в квартире Айсоки, рассевшись на кровати, стульях, а Май (пусть остается Маем, так привычнее) вообще со скрещенными ногами забрался на столешницу. Прямо заговорщики. Глупо. Если уж опасаться шпионов, так и здесь собираться нельзя. Впрочем, Демиургам, вероятно, виднее. Об окружающей виртуальности они знают куда больше... следует надеяться. Что она вообще знает о Демиургах, кроме нескольких фактов (фактов ли?), услышанных от них самих?
Она уже почти справилась с шоком после пробуждения, и даже ходила почти уверенно. Легкая раскоординированность движений все еще сохранялась, но в целом самочувствие казалось удовлетворительным. Даже Атрибут она вызвать сумела, хотя контролировать свою секиру ей пока что удавалось не лучше, чем самой неумелой из первокурсниц. Но воспринимать окружающий мир как реальный все еще получалось плохо. Исука постоянно подозрительно вглядывалась в окружающее, надеясь заметить какие-то нестыковки, выдающие виртуальность, но ни разу ничего не обнаружила. Если они и в самом деле в виртуальности, то ее авторы — гении. Или боги. Дело было в другом: ее воспоминания — они перестали казаться настоящими. То, что она помнила о двадцати девяти годах своей жизни в Сайлавате, вдруг оказалось иллюзорным и нереальным. Образы, эмоции, звуки из прошлого, в реальности которого ранее ей даже в голову не приходило усомниться, превратились в скверные мутные обрывки — словно мельком увиденные на старой, столетней давности, обшарпанной кинопленке. Даже серебряные часы, которые она все время носила в кармане жакета — к чему относится надпись на внутренней стороне крышки? "Помни о Вратах" — о каких вратах? А ведь еще недавно напоминание точно являлось чем-то очень важным и естественным, отсылая к каким-то прочным и надежным ассоциациям. Как объяснила Клия, искусственно сформированные воспоминания могли казаться достоверными только при действующих штуках, называвшихся "ментоблоками". Процесс сатори убирал эти ментоблоки, превращая тем самым псевдоличность в труху. Ложная память не пропадала — просто становилась тем, чем и являлась на самом деле: воспоминаниями об искусственных сценах, показанных ей перед помещением на реабилитационную площадку.
Старая память рассыпалась, но и новые (точнее, старые, из прежней жизни) воспоминания все еще не стали живыми и реальными. Они постепенно всплывали из глубины, словно неторопливые пузыри воздуха в масляной лампе, но тоже казались какими-то искусственными и ненастоящими. Со временем прежняя личность, как ей пообещали, восстановится полностью, надо лишь терпеливо того дождаться. Ну что же, делать все равно нечего. Придется ждать, тем временем пытаясь не заблудиться в мире, одновременно хорошо знакомом и открываемом заново.
Ждать — и надеяться, что Май-Палек сумеет расхлебать политическую кашу, которую сам же и заварил.
— Довожу до общего сведения последние расклады, — Палек поерзал, устраиваясь поудобнее. — За кулисами я плотно пообщался с кое-какими деятелями местной Церкви. Среди них два нэмусина — Фасар и Сумарто, причем Фасар, напоминаю, бесконтрольно проснувшийся, и несколько искинов, из которых особенно важны бишопы Гнесий и Ююсий, один из влиятельных членов Конклава. Их поддержка нам обеспечена. Хотя Ююсий не слишком-то доверяет мне, как кажется, он считает, что любые серьезные решения насчет меня могут дестабилизировать обстановку. Архибишоп Церкви, как его... Бомбай определенного мнения, если так можно выразиться, не имеет, но Гнесий твердо пообещал его нейтралитет. Так что с Конклавом у нас — пятьдесят на пятьдесят. Что касается графов...
— Май, можно вопрос? — перебила его Исука. — Пока не забылось?
— Ага, — Демиург выжидательно посмотрел на нее. — Только быстро.
— Вот ты говоришь — убедил искинов. Почему их нужно убеждать? Вот, например... — она неуверенно покосилась на сидящую почти вплотную Клию. Она все еще не могла понять, как себя вести с... существом?.. которое вроде бы являлось ее давней подругой, но, как выяснилось, вовсе не давней и вряд ли подругой.
