С боку зашевелилась мама. Она тихонько тронула меня за плечо. Я начал вставать.
— Иди спокойно, — тихо сказала мама.
Я обернулся и увидел её серьезное сосредоточенное лицо: лоб ее прорезала глубокая борозда. Она смотрела мимо меня, куда-то влево. Я почувствовал недоброе. Нерешительно огляделся, но кроме сплошного сизо-коричневого покрова кустов на склоне ничего не разглядел. Но и без того понял, что мама волнуется не просто так. Единственное слово, пришедшее на ум, было "волки". Я поднял зайца за задние лапы, перехватил копье. Мама кивнула в сторону леса.
— Нам пора уходить!
Мы пошли вниз. Я то и дело прибавлял шагу, и маме приходилось меня останавливать.
— Будь спокоен. Бежать нельзя. Ни в коем случае! — поучала мама, но от её слов было мало толку: я торопился поскорее достичь тропы. В голове саднило от мысли, что прежде, чем идти к пещере, нужно еще снять ловушки в вершине распадка.
Мы поравнялись с первыми деревьями, когда позади нас раздался шорох мелких камней. Мы порывисто обернулись, выставив оружие. У края зарослей кустарника стоял большой черный волк и, пригнув голову, наблюдал за нами своими, как мне показалось, налитыми лютой злобой глазами. Из-под его лап катился и шуршал щебень. Мама чуть опустила копье. Волк тут же поднял голову и навострил уши. Из-за кедра, у которого мы только что отдыхали, вышло еще два волка; они безбоязненно пялились на нас и тянули воздух, принюхиваясь. Мама отступила на шаг. Волки заволновались. Черный засуетился; два его собрата выдвинулись немного вперед и стали нюхать землю, где лежал мертвый заяц. Черный волк спустился ниже. Мама толкнула меня и шепнула: "Иди". Я, поборов охвативший меня трепет, отвернулся от хищников и начал спускаться.
— Не торопись! — процедила сквозь зубы мама за моей спиной. Я остановился. Оглянулся.
Волки шли за нами, растянувшись в полукольцо. Я вздрогнул: теперь уже вместо трех, за нами следовало по пятам не менее десятка волков. В центре шел черный вожак стаи — большой и широкогрудый зверь, размером не уступающий взрослому человеку. Его мощные лапы мягко ступали по влажной земле, когти цепляли траву и волочили её за собой. Он не сводил с нас глаз. Пасть приоткрылась, обнажив ровный ряд зубов на нижней челюсти и розовый язык. На груди перекатывались мощные мускулы. Лапы ступали бесшумно, но тяжело. Он был воистину страшен, этот волк! И, наверное, не даром, занял он почетное место вожака среди своей стаи. Это был грозный зверь и опасный противник. От него веяло величием и силой. "И как только нашей Со удалось выжить после схватки с ним?" — подумал я, приметив большие клыки, выглядывающие из-под его верхней губы.
Волки остановились в трех десятках шагов от нас. Они нюхали землю, тыкались носами друг в друга, крутились на месте, словом, вели себя, так словно нас здесь и не было. Но стоило нам повернуться к ним спиной и сделать несколько шагов к лесу, как они тут же придвигались ближе, а едва мы останавливались, замедлялись и они. Я так разволновался, что весь трясся и едва сдерживал слезы. Мама держалась все время рядом, стараясь не отпускать меня ни на шаг, шептала ободряющие слова и в то же время старалась находиться между мной и волками. Когда мы вошли в лес, хищники, находившиеся по краям вереницы, вдруг исчезли. Я понял, что они обходят нас. Поняла это и мама. Лицо её посерело. Она приказала остановиться. Взглянув на неё, я понял, что она растеряна и не знает что предпринять. Оставшиеся хищники, во главе со своим вожаком, подошли еще ближе. Теперь они уже не скрывали своих истинных намерений: оскаленные пасти, рычание, молниеносные выпады и такие же стремительные отступления — все замелькало перед глазами. Я помню, как прижался спиной к торчащему обглоданному ветрами высокому пню. Вокруг метались волки. И мама, сжимавшая в руках копье. Она скакала рядом со мной, кричала и метилась копьем в особо настырных. Сквозь слезы я стал молиться Помощнику, припомнил и Ге-тхе, который хоть и отказался от людей, но все же был и оставался их Отцом. А потом вдруг я оказался возле матери. И мое копье тоже было нацелено на оскаленные пасти хищников. Я видел горящие глаза Черного, его подрагивающие губы, клыки, вставшую дыбом шерсть на загривке. Он стоял против меня и выжидал удобного для нападения момента. Сбоку раздался визг: это мама ударом древка отогнала одного из волков, подкрадывавшегося ко мне исподтишка. Первым не выдержал я: заметив, что Черный отвлекся на мамин выпад, я бросился на него с занесенным над головой копьем. Волк успел увернуться и я, подавшись вперед, едва не упал. Черный тут же использовал мою оплошность и налетел на меня. Только подоспевшая мама спасла меня от его зубов, готовых сомкнуться на моем горле: сильным пинком она отбросила его прочь. Я поднялся и, подобрав копье, встал рядом с мамой, готовый снова ринуться в бой. Под ногами было что-то мягкое. Я посмотрел и увидел добытого нами зайца, поднял его и потряс перед волками. Засмеялся как одержимый (мама после призналась что, услышав мой смех, она похолодела и подумала, не лишился ли я рассудка). Хищники угрожающе зарычали. Над ухом я услышал шепот: мама призывала Помощника. Я тоже позвал дух Старшего Брата. Мертвый заяц упал к моим ногам.
Волки прохаживались вокруг нас с утробным ворчанием. Они были злы и голодны. Я начал понимать, что нас вряд ли что-либо спасет, если волки всем скопом накинуться на нас; одного-двух мы, может, и сумеем убить, но остальные обязательно нас растерзают. Мама, не сводя глаз с волков, заговорила:
— Нам нужно подойти ближе к деревьям. Мы взберемся повыше, и волки нас не достанут. Правда, не знаю, как долго мы просидим на ветках. Я слышала, что волки очень терпеливы.
— Я буду сражаться, — твердо ответил я ей.
Мама не ответила. Я слышал только ее учащенное шумное дыхание.
Волки начали сжимать кольцо. Решающий миг последней схватки приближался. Я почувствовал внутреннее сожаление: не от страха перед смертью, нет, но от того, что еще ничего не сделав стоящего в этом мире, вынужден буду покинуть его. Но про себя строго решил, что дорого отдам свою жизнь. Сжал покрепче копье и отыскал глазами черного вожака. В последний раз губы мои зашевелились: я прощался с Помощником и с Миром. Мама посмотрела на меня и в её глазах я прочел тоже смирение перед неизбежным.
Несколько хищников начали подкрадываться к нам сзади, стараясь отвлечь внимание на себя, чтобы дать возможность передним сделать смертельный бросок. Мама повернулась к ним, а я остался лицом к лицу с вожаком и еще четырьмя волками. Я потверже уперся ногами в замшелый склон и направил копье в грудь Черному. В воздухе повисло тягостное напряжение, мгновения тянулись, как подстывающий топленый жир. Волки готовились к нападению; я напряг руки и плечи. Сзади уже слышался волчий визг и мамины вздохи, отражающей копьем наскоки хищников. Черный подобрал лапы, кинулся в сторону, пытаясь сбить меня с толку, но острый конец моего копья следовал за ним. Вожак тявкнул и отбежал, помахивая хвостом от досады, что не сумел меня перехитрить. Вдруг черный вожак вытянул шею и заворчал, всматриваясь куда-то в лес позади себя. Остальные волки тревожно заводили ушами.
Сверху, от покрытого кустами склона, донеслось громкое угрожающее рычание. Волки начали отступать, сразу позабыв о своем намерении пустить нашу кровь: одни заметались, поджав хвосты, и бросились в лес, другие, в их числе и черный предводитель стаи, остались и ответили на вызов. Что-то тяжелое покатилось вниз, загромыхали камни, захрустели кусты. Мощный рык волной ударил в смешавшихся волков, они дрогнули и попятились. Мы в замешательстве уставились на поросль кустарника, проглядывавшую сквозь деревья.
Вскоре показался и тот, кто своим внезапным появлением, расстроил охоту волчьей стаи. Разбрасывая во все стороны сухие ветки, из серых кустов выкатился огромный бурый, с седыми подпалинами на боках, комок шерсти — старый и большой медведь. Завидев волков, медведь поднялся на задние лапы и, запрокинув морду, зарычал. Волки зарычали в ответ, но как-то недружно и несмело.
Мама схватила зайца и потащила меня вниз, подальше от места назревающей свалки. Я все время оглядывался и старался как-то замедлить бег, чтобы посмотреть, чем все закончится. Я видел, как медведь, опустившись на лапы, двинулся на волков, слышал бешенное, срывающееся на сухой хрип, рычание последних, а нос мой втягивал крепкий звериный запах, не предвещавший ничего доброго. Мама шипела на меня, заставляя идти быстрее, толкала, а когда совсем потеряла терпение, ударила меня ладошкой наотмашь по лицу. Я вскрикнул от неожиданности и острой боли, заморгал глазами. Но это помогло. Точно пелена, застлавшая мое сознание, сползла, и я отчетливо почувствовал, в какой опасной близости мы находимся от разбушевавшихся зверей. Надо было скорее убираться от сюда подальше. Я еще раз оглянулся: медведь стоял на задних лапах перед волками, которые, стелясь по земле, все же не хотели уступать более сильному противнику. В последнее мгновение, прежде чем сгустившиеся деревья закрыли обзор, я увидел, как на медведя кинулся черный вожак. Потом раздался глухой удар, визг и звуки начавшейся борьбы.
Мы сбежали к тропе и, не задерживаясь, поспешили к пещере. Забежав внутрь, поскорее закрыли за собой вход и полезли в шалаш, где горел приветливый огонек. Мама положила добычу у очажных камней и прошла к своему ложу, закинула копье в изголовье и села. Со радостно завиляла хвостом и облизнулась, поглядывая на зайца. Ойты осмотрела нас с ног до головы, прищурила один глаз.
— Все сняли? — спросила она после затянувшегося молчания, когда поняла, что по своей воле мы ничего не расскажем.
— Нет, — ответила мама. — Волки помешали...
Они долго разговаривали, обсуждая случившиеся. Потом когда мама принялась свежевать зайца, а я, пристроившись возле все еще привязанной Со, начал задремывать, разморенный нежным теплом, старуха сказала:
— Голод делает зверей безумными. Волкам, видать, совсем туго пришлось, раз они отважились напасть на людей и не побоялись вступать в битву с медведем. Голодно в Ге-эрын этой осенью. Я думаю, что олени задержались в горах, и у волков не удалась охота. От того-то они так и свирепствуют. Снег что-то долго не ложится. Пастбища в горах открыты. От этого и все беды. В прошлом году в это время над землей уже кружились метели...
После её слов я надолго задумался. Теперь мне уже не казалось, что волки, подгоняемые злыми духами, вредят нам. Нет, здесь сокрыто иная и, пожалуй, более простая причина их поведения: голод довел хищников до полного отчаяния. Я вспомнил отвагу черного вожака, кидавшегося на наши копья, рискуя поплатиться за это собственной жизнью, вспомнил его горящие глаза; что же в них было: гнев, злость или блеск отчаяния и обреченности?
Через день, который мы безвылазно провели в пещере, выпал снег. Утром мы высыпали из своего жилища и стали оглядывать преобразовавшуюся землю. С серого неба, кружась, осыпались большие снежинки, было тихо, мороза не было. Снег сыро хрустел под ногами. Со отошла к тропе и нюхала подымавшийся по ручью воздух. Что-то её волновало. Это было заметно потому, как подрагивал кончик её зажатого меж задних лап хвоста. Ойты взглянув на собаку, покачала головой, а потом, указывая на меня пальцем, сказала:
— Я говорила тебе, Сикохку, что виденное тобою, было всего лишь сном. Волки по-прежнему здесь и Со это знает точно: она их чует — вот, посмотри. Снег сегодня сырой, но даже если он растает, вряд ли потоки талой воды смоют и унесут волков. Вам с матерью удалось спастись от них — с помощью ли своих Покровителей, или ценою случая — но избавиться от волков ни вам, ни мне вместе с вами не удастся!
Сказав эти пророческие слова, она на полусогнутых ногах пошла через сугробы к ближайшим кустам. Я опустил голову, обиженный и подавленный. А мама, вдруг, засмеялась. Я вскинул брови. Посмотрел на Ойты и тоже зашелся в приступе смеха.
— Посмотрите-ка на эту прорицательницу! — давилась мама. — Ойты у нас — жрец, толкователь снов и Видений, властелин духов!..
Мы с мамой долго смеялись, а затем стали бутузить друг друга и валять в снегу. Подошла Ойты и недовольно остановилась в стороне.
— Ну что, бабушка? — крикнула ей мама, одной рукой прижимая меня к земле. — Иди скорее к нам. То, что ты жрица, мы уже знаем, но, может быть ты еще и замечательный воин?! Чего стоять в стороне, поборись с нами! Покажи свою силу!
Мы опять дружно рассмеялись. Я бил снег ногами и руками, и его хлопья разлетались во все стороны. Ойты, утерев с лица холодные брызги, осторожно обошла нас и направилась к загородке.
— Глупцы, — обронила она, а когда одной ногой переступила через порог, добавила: — Как дети возитесь. Не иначе — злые духи помутили ваш разум.
Мама швырнула в неё пригоршню снега. Комок ударил прямо в широкий зад старухи. Она торопливо юркнула в темноту. Мама покатилась по земле, держась за живот и давясь неуемным смехом.
Когда внезапный всплеск веселья поутих, мы поднялись, отряхнули друг дружку, и пошли было к пещере, но тут мама заметила, что Со нигде не видно.
— Бабушка! — позвала она Ойты и, дождавшись, когда из сумрака донеслось сердитое ворчание, спросила: — У тебя Со нету?
— Нет! — прозвучал ответ.
Мы подошли к месту, где только что стояла, обнюхивая выглядывающие из снега тоненькие веточки какого-то куста, наша собака. Следы вели вниз по распадку и скрывались за поворотом. Мы пошли по ним. Признаюсь, мне было страшно. Нападение хищников сильно поколебало мою веру в собственные силы, хотя, как мне казалось, в битве с ними я держал себя вполне достойно. Зачем Со пошла туда, думал я, заглядывая вперед из-за маминого плеча, что её потянуло? Неужели ей мало той трепки, что задал ей Черный вожак? Я вспомнил крепкую стать вожака стаи, его горящие зеленым огнем глаза, капавшую из оскаленной пасти густую слюну... Мы обогнули выступавший утес и прямо за ним обнаружили спокойно сидящую возле присыпанного снегом валуна собаку. Со лишь мельком взглянула на нас, вильнула хвостом и снова уставилась вдаль. Мы поравнялись с нею и остановились. Глаза наши расширились от удивления...
По белому склону холма, находящегося по левую руку от нас, в долину, к темнеющей глади озера, перетекала целая лавина из серых тел, над которой мельтешил, покачиваясь, целый лес ветвистых темных рогов. Поток тел, омывая выступавшие скалы, направлялся к озеру, где уже скопилось немало оленей, и все еще продолжал извергаться с вершины лысой горы. Пораженные, мы не могли оторвать от него взгляда. Поток казался неиссякаемым, на место начинавшим спускаться животным, на гребне тут же показывались другие, за ними еще и еще. Оленей было великое множество, столько, сколько, как я потом думал, можно было собрать только по всему Миру. Олени останавливались у воды и, уставшие и ослабленные, тут же опускались на снег. Вокруг стада, чинно рассекая копытами сугробы, рысцой бегали олени-самцы. Воздух и земля под нашими ногами дрожали от топота бесчисленных копыт. Слышалось приглушенное мычание телят, боящихся отстать от своих матерей. Все двигалось и шевелилось.
