— Тема, — подсказала ей.
— Да. Тема. Не твоя. Играть со стилями ты не умеешь. Твое — чувственная классика с игрой на цвете. И помада. Обязательно красная помада, иначе слишком много черного и белого.
И пусть мое платье стоило сущие копейки, а потертая сумка, которую я с каменным лицом выдавала за винтаж, — и того меньше, но у меня был образ. А у девушек моего возраста, как правило, его не было.
В конце февраля моя однокурсница Аня пригласила некоторых девушек из нашей группы отметить ее день рождения в каком-то клубе. Отказываться было нельзя — все-таки я столько лет налаживала с ней приятельские отношения, что пришлось согласиться. А мысленно искала, из чего можно урезать деньги на подарок. В принципе, даже урезать ничего не пришлось — решили скинуться всей группой и купить ей плеер.
— А куда мы пойдем? — с любопытством спросила я у сияющей и наряженной именинницы.
Она загадочно сверкнула глазами и захлопала ресницами.
— Секрет.
— Ну Ань!
— Секрет, Аля, секрет. Но вам обязательно понравится. Ты помнишь, во сколько встречаемся?
— В семь, нет?
— В семь, в семь, — закивала девушка и тут же подскочила, громко хлопнув в ладоши. — Слушай, Аль, а может, ты ко мне пораньше придешь? Поможешь мне с нарядом, да и просто с тобой отметим отдельно от всех?
Я просияла.
— С радостью.
В обед приехала к Аньке, и мы с ней вдвоем оторвались. Родителей у нее дома не было, вся хата в нашем распоряжении, поэтому и делали, что хотели.
— Ты так пойдешь? — скуксившись, поинтересовалась Аня и безрадостным взглядом окинула мой наряд.
Я на свое платье посмотрела, потом даже к зеркалу подошла и оглядела себя с головы до ног. Все было прекрасно и выдержано, как старуха и учила. Платье красное, пусть не из самой приятной ткани, зато сидит хорошо, облегая тело как перчатка, черные сапожки длиной ниже колен дожидаются меня в прихожей, тонкий пиджак черного цвета, чтобы не помяться, висит на плюшевой спинке стула. Украшений не было, но и без них смотрелось довольно неплохо. Косметику в этот раз я взяла у Ани, но опять же, накрасилась в меру.
— А что не так?
— Ну, мы же в клуб, Аль.
— И что? Я плохо выгляжу?
Она неопределенно мотнула головой и почесала высокий лоб.
— Да нет, не то чтобы...Просто это клуб. Погляди на меня. Видишь, как я одета?
В ультракороткое ярко-желтое платье, еле прикрывающее бедра. Мне такое не подходит.
— Мне не идут такие вещи, Ань, — уклончивым тоном отказалась я. — Давай все так оставим.
— Хотя бы румяна возьми.
— Ты посмотри на меня. Какие мне румяна?
Девушка рот ладошкой прикрыла и мягко засмеялась, признавая свою оплошность.
И каково же было мое удивление, когда мы с Анной приехали не куда-нибудь, а в элитный стрип-клуб. Поправка — с мужским стриптизом. Девушка была к тому моменту изрядно подшофе, висела на моем локте и через каждые три шага спотыкалась на своих высоких каблуках, поэтому на мой ошарашенный и слегка ошалевший вид громко рассмеялась, окинув голову.
— Мы точно в нужное место приехали? — на всякий случай уточнила я и слегка Аньку за плечо потрясла. — Сюда нам надо?
— Сюда-сюда. Эх, оторвемся! Ты здесь была?
— Не доводилось как-то.
— А зря, зря. Пользуйся, ой, черт, — каблук неудачно попал в ямку, и девушка еле удержалась на ногах, в последнюю минуту схватившись за рукав моей дутой куртки. — Да что ж за дороги здесь, япона мать?
— Не выражайся. Ты ведь "почти филолог" и не устаешь об этом напоминать.
— У меня день рождения. Сегодня можно все. Я угощаю.
Народу здесь оказалось очень много и, конечно, преимущественно одни женщины. Разных возрастов, комплекции и степени смущения. Какие-то — вальяжно и нагло пялились на мужские задницы, обтянутые джинсами, какие-то — стыдливо отводили глаза и прятали горящий румянец на щеках. Наши девчонки сидели у самой сцены, весело улюлюкали танцующим парням и салютовали им бокалами. Увидев нас, они нестройным хором протяжно и фальшиво пропели:
— С днем рожденья тебя! С днем рожденья тебя! С днем рождения, Анна, с днем рожденья тебя! — все захлопали в ладоши и принялись обнимать смутившуюся девушку, а потом чокаться друг с другом.
Я тоже, как и все, улыбалась, наперебой поздравляла именинницу и всячески активничала. Когда ажиотаж спал, а девушка разбились на кучки по интересам, мой взгляд упал на меню. За свой "пропуск на вечеринку" я заплатила — скинулась со всеми девчонками Ане на подарок, значит, настал ее черед возвращать деньги мне. Пользуясь возможностью, наелась до отвала, перепробовав все, что можно, и расслабленно откинулась на спинку бордового кожаного дивана.
Сложила руки на животе, сыто улыбнулась и без особого интереса принялась наблюдать за извивающимися накаченными телами, покрытыми маслом. Впечатляло, прямо скажем, но такого возбуждения, как остальные, я не испытывала.
А девушкам по-настоящему голову снесло. Алкоголь убрал последние нравственные барьеры, и милые красавицы, позиционирующие себя примерными дочерьми, будущими матерями и хозяйками семей, а также цветом творческой интеллигенции, орали что-то не совсем пристойное одному из танцоров в ковбойской шляпе. Парень на них внимания не обращал, спокойно дотанцевал свой номер и ушел со сцены, а однокурсницы раздосадованно выдохнули, но тут же приободрились, решив заказать приват. Хотя бы для именинницы, которая, судя по расфокусированному, затуманенному взгляду, была отнюдь не прочь приватизировать паренька.
К трем ночи самой трезвой осталась только я, и именно мне предстояло транспортировать этих красавиц разной степени подпития. Интеллигенция интеллигенцией, а пьют как лошади.
— Алька, ты такая классная, — заплетавшимся языком Аня признавалась мне в любви и вечной преданности. — Я тебя так люблю...Ну реально ты...ты супер! Спасибо тебе, подруга.
— Завтра спасибо не забудь сказать, — не слишком любезно пропыхтела я, таща виновницу торжества к такси. — Кто ж вас пить учил?
— Тссс! — девушка болезненно поморщилась. — Чего шумишь?
Кое-как отделавшись от нее и усадив в машину, я вернулась в клуб за собственными вещами. К четырем утра уже почти никого не осталось, две трети примерно потянулось к выходу, и танцоры вздохнули спокойно. Я как раз куртку надевала, выправляя из-под нее волосы, когда взглядом зацепилась за одну мужскую фигуру. Походка и осанка кого-то напомнили, и я даже прищурилась, пытаясь понять, кого именно. Словно почувствовав, что на него смотрят, парень обернулся, вопросительно на меня поглядел несколько секунд, а потом его ярко-голубые глаза расширились, выдавая огромное удивление.
— Эээ...Саша?
— Она самая, — улыбнулась я и покачала головой. — Не ожидала тебя здесь встретить... — прочитала имя, написанное на бейджике. — Джон. Давно имя сменил?
Антон по-прежнему слегка ошарашенно смотрел в мое лицо. Никто из нас не ожидал подобной встречи.
Глава 54.
Когда нам читали курс истории в университете,
я долгое время недоумевала над Владимиром Святославовичем.
Даже не над ним самим, а над тем, что он был канонизирован.
А за что, собственно? Он грабил, убивал и насиловал,
не испытывая при этом никаких мук совести.
Но после того как он по политическим и личным соображением
выбрал для нас христианство, он стал святым.
Куда делись все изнасилованные, убитые и ограбленные?
Вот вам и святость.
Саша
Время пошло ему на пользу. Раньше, когда мы вместе жили, Антон был стройным, а когда стал работать грузчиком, то превратился в тонкого, как тростинку, но жилистого парня. Сейчас же руки бугрились выдающимися мышцами, а сквозь белую обтягивающую футболку просматривались скульптурные кубики живота, такие рельефные, что хотелось протянуть руку и потрогать их — на самом ли деле они такие твердые или так только на вид? Антон лоснился, как сытый и живущий в тепле кот, и даже блестел, правда, это заслуга скорее масла, нежели его самого. В общем, ничего общего с тем парнем, которым он был когда-то.
— Польщена тем, что ты узнал меня, — тембр моего голоса автоматически стал бархатным, зовущим и медовым. Пусть я пока и забывалась, но рядом с мужчиной все штучки Элеоноры Авраамовны включались автоматически. С любым мужчиной. — А вот я тебя с трудом. Ты изменился, Антон.
Он склонил голову набок и посмотрел мне в глаза. Пораженный. Удивленный. И восхищенный.
— Ты тоже.
— Я знаю. Как видишь, времени зря не теряла, — не успев застегнуть куртку, сняла ее и покружилась перед парнем, демонстрируя себя во всей красе. — Нравится?
— Неплохо, — признал он.
— Неплохо? Неплохо — это очень плохо, Антон. Очень плохо.
— Ты занята сейчас? — перевел он разговор.
— Нет. Устала, конечно, но домой можно пока не спешить. Выпьем кофе?
Антон согласно кивнул, посмотрел на часы и попросил:
— Подожди меня минут десять, хорошо?
— Без проблем.
Пока он метался по уже опустевшему танцполу, на повышенных тонах разговаривая с барменом, охранником и двумя парнями, не снявшими свои ковбойские шляпы, я удобно устроилась на диванчике, ногу на ногу закинула, периодически ножкой покачивала и наблюдала за этим мельтешением. Меня никто не трогал и, казалось, вообще не замечал. Антон освободился, кожаную куртку сверху накинул, воротник поднял и помог одеться мне.
— Куда пойдем?
— Тут неподалеку кофейня неплохая есть, — отозвался Антон.
— Веди.
Мы вели себя как два скорпиона, заинтересовавшиеся друг другом. Оба настороженные, удивленные, напряженные, находились постоянно наготове, непонятно только к чему, а еще каждую минуту друг друга пристально изучали. Антон был частью моего пограничного состояния, которое давно прошло, но тем не менее присутствовало в моей жизни. Он видел меня относительно честной, если под честностью можно понимать то, что мы почти не разговаривали, а значит, не врали друг другу. А еще — и самое главное — он реагировал на меня так, как я хотела.
Мои однокурсники видели меня каждый день, поэтому переход из одного состояния в другое воспринимался плавно и не так сногсшибательно. Элеонора Авраамовна постоянно талдычила о том, что у мужчины при взгляде на меня должно перехватывать дыхание, учащаться сердцебиение и отключаться голова. Прекрасно. Я бы тоже такого хотела, только было сложно представить, что одним своим видом, целомудренным, кстати, женщина может вызвать такую реакцию. И мне легче было промолчать на такие слова, но в голове все равно крутилась мысль о том, что мужики двадцатого века, наверное, были по своей природе совсем другими. Когда-то я все-таки высказала такие предположения бабульке.
— Другими? — презрительно фыркнула она и сморщилась. — Как были кобелями, так и остались.
А Антон...Его реакция была для меня самой желанной, самой лучшей, которую только можно себе представить.
Как обухом по голове. Так скажет Тошка спустя какое-то время, в мимолетном разговоре, когда мы вспомнили нашу не первую "первую встречу".
— Я тебя еще раньше заметил, — рассказывал он и утвердительно кивал на мое удивленное выражение лица. — На тебя вообще многие смотрели. Ты была в окружении каких-то девчонок, они визжали, пили и показывали пальцами на сцену, а ты вся такая царственная сидела и с затаенной усмешкой на них смотрела.
— Ты заметил все это, пока танцевал?
— Я слишком долго на тебя смотрел. Поэтому заметил.
Но этот разговор состоялся позже, а тогда мы, как самая обычная пара двух молодых людей, вошли в уютную кофейню, где витал потрясающе вкусный запах кофе и шоколада, устроились за столиком в глубине зала и ждали свой заказ.
У меня было время триумфа, которым я упивалась как дорогим коллекционным вином. Антон следил за каждым моим движением. То, как я склоняю голову набок, то как таинственно и с толикой приглушенного эротизма улыбаюсь, то как постукиваю длинными и ухоженными ноготками по столешнице, то как слизываю капельку терпкого кофе с ложечки — он не пропустил ничего. А я отрывалась как могла. Вот он, вот он результат моих трудов. Ради этого я убила столько лет и буду убивать их дальше. Полный и окончательный триумф.
— Чем ты занимаешься, Саш? — спросил Антон, глядя на меня исподлобья.
— Учусь. Вполне серьезно собираюсь стать каким-нибудь редактором.
— Поступила?
Я кивнула.
— В том же году. Через пару месяцев после тебя, плюс-минус, мы съехали, я всерьез начала готовиться. И вот, — развела руки в стороны, открыто демонстрируя себя. — Учусь, одним словом.
— А Ритка с тобой?
— Нет.
— А где она?
— Понятия не имею.
— И что, нравится тебе этим заниматься? — парень по-доброму усмехнулся.
— Конечно. Я стараюсь всегда заниматься только тем, что мне нравится. Особенно, если есть такая возможность. А ты? Давно в клубе работаешь?
Он посмурнел, отвел глаза и неопределенно пожал плечами.
— Ну так.
При всем своем цинизме, который мне, безусловно, импонировал, Антон такой работы стеснялся, считая ее немужественной и не совсем достойной, но с другой стороны парень дураком не был, а также он не был уродом и вызывал у женщин вполне ожидаемые реакции. В этом вопросе снова сталкивалось снобистское, "правильное" воспитание и разочарование в людях.
— Брось, Антон, что здесь такого? Другие мужчины обзавидовались бы тебе.
— Чему завидовать?
— Давай посмотрим, — за окном уже рассвело, кофейня наполнилась бодрыми и не очень бодрыми людьми, а мы все также разговаривали. — Во-первых, ты красив. У тебя прекрасное тело. Ты умен. Следишь за собой. Не заливаешь свою неудовлетворенность жизнью литрами жигулевского и...дай вспомнить. Ах да, — щелкнула пальцами, — тебе готова дать каждая первая. И ты спрашиваешь, чему завидовать?
Впервые за несколько часов он искренне рассмеялся и даже успокоился. Еще немного поговорив, мы расплатились — платил Антон — и разошлись по домам.
— У тебя есть телефон? — уже на улице поинтересовался парень.
— Да. Только бумаги и ручки нет.
— Пиши здесь, — он протянул мне нокию, и я быстренько вбила свой номер в его телефонную книжку. — Увидимся.
— Да. Увидимся.
Наверное, у меня карма такая — позволять практически всем без исключения мужчинам становиться рядом со мной самим собой. Как еще иначе это объяснить? Сказать, что я не ждала от них многого? Ждала и еще как. Сказать, что была нетребовательной? Допуск к моей персоне и уж тем более моему телу дорогого стоил, и не пойми кто не подпускался.
Не знаю. Возможно, я как-то давала понять, что меня ничего не шокирует, что меня мало волнуют какие-либо предрассудки, возможно, мужчины чувствовали, что я отнюдь не святая. А возможно, это было банальным равнодушием к ним и их моральным терзаниям. Не знаю. Но зато я знаю, что рядом со мной они чувствовали себя настоящими, вели себя по-настоящему и не скрывались. Мое общество становилось редким глотком чистого воздуха и свободы, от которых у мужчин кружилась голова, и они подсаживались на это ощущение как на кокаин.
