Выражение лица Сент-Хауэна изменилось, став гораздо более задумчивым. Он пристально смотрел на нее несколько секунд, затем медленно кивнул, и она кивнула в ответ.
— Что касается необходимости улучшения судоходства на наших реках, — сказала она, — хотя я согласна, что это то, на что нам нужно обратить внимание, возможно, есть альтернатива.
Среди советников пробежал шорох, и она подавила улыбку. Некоторые из них все еще были в умеренном шоке от ее предыдущего предложения, учитывая, насколько оно противоречило их собственным экономическим моделям. Однако то, что она только что сказала, было явной бессмыслицей. В Чисхолме и Чарисе были сети каналов, но ничто не могло сравниться с многовековым развитием внутреннего водного транспорта на материке. Острова заселялись позже, их население было более редким, и — по крайней мере, в случае Чариса — залив Хауэлл был еще более широкой магистралью, чем любой канал. Учитывая существующую инфраструктуру и экономику, отсутствие речного транспорта в Чисхолме не было серьезным недостатком, но без него никто не смог бы поставлять столько железной руды, известняка и угля, сколько требовалось для комплекса заводов Делтак Хаусмина.
— Уверена, что все вы читали свидетельство отца Пейтира, интенданта Чариса, одобряющего "паровую машину", разработанную людьми мастера Хаусмина, — сказала она. — Подозреваю, однако, что вы не изучали аттестацию достаточно долго, чтобы полностью понять ее последствия.
Она увидела, как Уайт-Крэг поднял руку, чтобы скрыть улыбку, вызванную ее тактичным выбором слов, учитывая, что аттестация, о которой идет речь, прибыла в Чисхолм задолго до нее.
— Одно из этих последствий, милорды, — безмятежно продолжила она, игнорируя неприличное веселье своего первого советника, — заключается в том, что для питания мануфактур больше не будут нужны водяные колеса, что, конечно, означает, что мануфактуры можно разместить где угодно, а не просто там, где река или водопад делают это удобным. Тем не менее, проблема транспортировки, особенно сырья, остается. Однако позвольте мне рассказать вам о новом механизме, который разрабатывается одним из сотрудников мастера Хаусмина и который, вероятно, приведет к очень значительным изменениям в нашей транспортной системе. Он называет это "паровой автомотив", поскольку он движется сам по себе, и...
.XIV.
Посольство Чариса, город Сиддар, республика Сиддармарк, и
княжеский дворец, Эрейстор, княжество Эмерэлд, империя Чарис
Чарисийский штандарт на крыше посольства развевался на вечернем ветерке. В городе было спокойнее, хотя чувствовалась некоторая тревога, вызванная уходом такой большой части армии, которая была сосредоточена в нем и вокруг него. Уверенные в прибытии герцога Истшера, лорд-протектор Грейгор и лорд Дариус отправили почти половину из сорока шести тысяч регулярных войск Старой провинции, чтобы помочь защитить лояльную часть Шайло. Дело было не в том, что жители Сиддар-Сити не доверяли суждениям своих лидеров; просто с прошлой осени произошло так много ужасных вещей, что они ждали, какая еще новая катастрофа надвигается на них.
Кэйлеб Армак мог понять это, стоя на балконе на крыше, который стал его любимым наблюдательным пунктом, и глядя на город. Солнце неуклонно клонилось к западу, и он только что закончил ночной разговор с Шарлиэн в далеком Черейте.
— Вы ведь понимаете, — задумчиво произнес глубокий голос позади него, — что теперь в руках лоялистов Храма есть винтовки, не так ли?
— И к чему ты клонишь? — спросил он, не оборачиваясь.
— Что когда вы стоите здесь, как мишень на галерее, не так уж трудно попасть в вас с любой из нескольких огневых точек, которые я могу наметить прямо сейчас, из одной из этих винтовок в руках какой-нибудь злонамеренной души.
— И в этот момент мои "антибаллистические трусы", как их называет Шарли, спасут мою, без сомнения, безрассудную жизнь, верно?
— До тех пор, пока вам не посчастливится получить попадание, о, в голову, например. Я бы подумал, что это не выходит за рамки возможного. И вы, возможно, помните, какой удар и синяки получила Шарли от пистолетной пули. Вам не кажется, что хотя бы отдаленно возможно, что последствия от винтовочной пули могут быть еще более болезненными? Если уж на то пошло, осколок ребра в легком или, скажем, в аорте, вероятно, тоже попал бы в категорию действительно плохих вещей, когда я вспоминаю о них.
— Боже, ты в пессимистическом настроении, — обернулся Кэйлеб. — Есть ли какая-то особая причина, по которой ты так стремишься испортить мой парад?
— Просто я иногда волнуюсь, — сказал Мерлин Этроуз гораздо более серьезным тоном. — Не хочу пытаться укутать вас ватой и защитить от каждой шишки и синяка, Кэйлеб. Но... все вы, люди из плоти и крови, такие чертовски хрупкие. Просто... не хочу больше терять вас.
Сапфировые глаза сейджина были темнее, чем мог объяснить вечерний свет, и Кэйлеб протянул руку и положил руки на плечи более высокого мужчины.
— Что вызвало это? — спросил он более мягко. — Наблюдаешь за Шарли и Мараком?
— Отчасти, я полагаю. — Мерлин пожал плечами. — Это и наблюдать за ней с архиепископом Улисом и думать об архиепископе Поэле и всех остальных, кого убили мясники Клинтана. Полагаю, это не должно меня так сильно беспокоить. Имею в виду, что все смерти от всех "ракураи" вместе взятых — это такое крошечное, незначительное число по сравнению с людьми, которых убили его ставленники здесь, в республике. Но это действительно беспокоит меня, черт возьми! — Его лицо напряглось. — Я знал слишком многих из этих людей, Кэйлеб. Я заботился о них. А теперь их нет.
— Это случается, — слова могли быть непристойными, но тон — нет, и Кэйлеб печально улыбнулся. — И это происходит не только с тобой, теоретически бессмертным сейджином ПИКА. Но в таком переполненном посольстве это единственное место, где я могу быть уверен в уединении, чтобы поговорить с Шарлиэн вслух, и это стоит небольшого риска. Это действительно так.
Он легонько потряс Мерлина, и сейджин усмехнулся.
— Ну, не думаю, что могу с этим поспорить. Но поскольку единственная причина, по которой вы можете быть уверены в этом уединении, даже здесь, наверху, заключается в том, что смертоносный, таинственный сейджин Мерлин угрожающе стоит у подножия лестницы, чтобы никто вас не потревожил, то надеюсь, вы уже получили удовольствие от удовлетворительной беседы.
— Почему? — Кэйлеб склонил голову набок. — У тебя была где-то назначена встреча?
— На самом деле, да.
Глаза Кэйлеба сузились. Мгновение он очень пристально смотрел на Мерлина.
— Это еще одно из того, что так таинственно унесло тебя в прошлом месяце?
— В некотором роде.
Мерлин спокойно встретил взгляд императора. Однако он не дал никаких дальнейших объяснений, и Кэйлеб выдержал его пристальный взгляд еще секунду или две, затем глубоко вздохнул.
— Хорошо, — просто сказал он. — Ты знаешь, когда мы должны ожидать твоего возвращения? Я спрашиваю только потому, что Пейтир, Андрей и остальные члены отряда должны прикрывать тебя, если кто-нибудь задаст какие-либо вопросы. Они, вероятно, были бы признательны за любой небольшой намек, который я мог бы дать им о том, как долго это продлится.
— Я вернусь задолго до рассвета, — заверил его Мерлин.
— В таком случае, — Кэйлеб отпустил его плечи, — иди. Увидимся утром.
— Конечно, ваше величество.
Мерлин поклонился с большей официальностью, чем обычно, когда они оставались наедине. Затем он повернулся, направился вниз по лестнице и исчез.
* * *
Оливия Бейц сидела на балконе над своим садом, глядя вниз на освещенные фонарями дорожки и слушая тихий свист ночных виверн, и мягко улыбалась. Она сомневалась, что принц Жан понял, что она здесь — он был очень... прямым молодым человеком, скорее похожим на своего старшего брата, — но она знала, что ее дочь поняла. Наверное, это было и к лучшему. Юному Жану через несколько месяцев исполнилось бы пятнадцать, а княжне Марии был очень привлекательный двадцать один год. Она также была помолвлена с ним, и за три с половиной года, прошедшие с тех пор, как был устроен этот брак, он превратился из несколько ошеломленного маленького мальчика, совсем не уверенного во всей этой истории с женитьбой, в очень симпатичного и хорошо воспитанного молодого человека со всем юношеским любопытством к противоположному полу. Правда, это был государственный брак, устроенный по самым хладнокровным политическим соображениям. Однако с тех пор они вдвоем проводили большую часть времени в обществе друг друга, и было очевидно, что в их отношениях было замешано нечто большее, чем гормоны.
Не то чтобы гормоны Жана не бушуют совсем хорошо. Хорошо, что он в принципе такой приятный молодой человек. И что у Хааралда и Кэйлеба были такие твердые взгляды на предмет надлежащей сдержанности. По крайней мере, он, к счастью, свободен от мысли, что только потому, что он принц, правила к нему неприменимы! И, конечно, сказав это, вероятно, было хорошо, что Мария знала, что я здесь. Конечно, не то чтобы случилось что-то отдаленно неприличное, если бы меня там не было. О, конечно, нет!
Она фыркнула от удовольствия. Правда заключалась в том, что помолвки на Сэйфхолде были серьезными вещами. Мать-Церковь позаботилась об этом. Это были юридические контракты, во многих отношениях столь же обязывающие, как и сам брак, хотя богатые и влиятельные люди всегда могли получить надлежащую индульгенцию, чтобы отказаться от какого-то из них или аннулировать его, если это казалось желательным. Не было ничего необычного в том, что невеста появлялась у алтаря беременной или даже в сопровождении маленького ребенка, и никто не смотрел слишком косо, особенно, если период помолвки был достаточно долгим, чтобы объяснить это. Это считалось не самым лучшим способом, но обычно с этим не было связано никакого скандала. Принцы и княжны, однако, выделялись чуть более, чем большинство молодых пар, и она скорее надеялась, что они будут помнить об этом в течение следующих нескольких лет. Она не была настолько глупа, чтобы думать, что такой умной и находчивой паре не удалось ускользнуть от своих многочисленных охранников и телохранителей достаточно надолго, чтобы хотя бы немного поэкспериментировать, но она относилась к этому философски. Гораздо лучше для них узнать друг друга и заботиться друг о друге, в комплекте с вышеупомянутыми осторожными экспериментами, чем для Марии никогда даже не встречаться со своим предполагаемым мужем до самой свадьбы.
Да, это так, — подумала она, — но для тебя самой все вышло не так уж плохо, верно? — Ее губы изогнулись в нежной улыбке. — Он уже был пухлым, бедняжка. Но в нем было что-то такое... милое. Как неуклюжий щенок. Интересно, сколько раз ему говорили, что он должен жениться на мне, чтобы узаконить династию? Я знаю, сколько раз мне говорили, что я должна выйти за него замуж, чтобы убедиться, что кровь законной династии все еще сидит на троне! Но он был так нетерпелив, так серьезен, пытаясь успокоить меня. И думаю, он, вероятно, считал, что единственная причина, по которой привлекательная молодая леди посмотрела бы на него — если бы ей, конечно, не пришлось выйти за него замуж по государственным соображениям, — это то, что он был князем. Но он никогда не был по-настоящему справедлив к себе. Он всегда считал себя умным маленьким человечком, а не просто мужчиной... когда он был единственным мужчиной, в котором кто-либо когда-либо мог нуждаться.
Одинокая слеза скатилась в уголке ее глаза, но это была не слеза печали. Уже нет. Возможно, сожаление обо всех годах, которые они потеряли, но память обо всех годах, которые у них были, победила печаль. И она только надеялась, что Мария и Жан обретут такое же счастье, какое было у нее с Нарманом.
И, по крайней мере, им, вероятно, не придется беспокоиться о том, чтобы выяснить, куда идут различные части, как это сделали мы, — сказала она себе с внезапно озорной усмешкой. — Это уже кое-что. Кроме того...
— Прости меня, Оливия, — произнес глубокий, знакомый голос позади нее, и она быстро обернулась.
— Мерлин! — Ее глаза расширились от удивления — от того, что она увидела его здесь, а не от того, что ему удалось добраться до ее балкона так, чтобы его никто не заметил по пути. — Я не ожидала тебя. Почему ты пришел?
— Потому что это лучше всего сделать лично, — сказал он ей с поклоном, который был более глубоким, чем обычно, и странно формальным. — Это не тот разговор, который стоит вести по связи.
— Действительно? — Она посмотрела на него более пристально. — Это звучит слегка зловеще, как сказал бы Нарман.
— Интересно, что ты упомянула Нармана, — сказал Мерлин со странной улыбкой. — На самом деле, он имеет довольно много общего с этим визитом.
— Что? — она в замешательстве нахмурила брови, и он махнул рукой в сторону мраморной скамьи на балконе.
— Почему бы тебе не присесть? У меня есть история, которую я должен тебе рассказать.
* * *
— И вот как это произошло, — сказал Мерлин двадцать минут спустя. — Знаю, что не имел права принимать подобное решение, не посоветовавшись с ним — и с тобой. Но не было времени, я не знал, сработает ли это, а у тебя было достаточно горя, чтобы надеяться на то, что может никогда не сбыться.
Оливия уставилась на него, ее лицо было бледным и залитым слезами в свете лампы на балконе. Она прижала руку к дрожащим губам, и он почти физически почувствовал, как напряглись ее мышцы. В этот момент он подумал, что то, чему она научилась у него и Совы за последние два года, должно быть, противоречит всему, чему она когда-либо училась до этого.
— Не могу... — Она замолчала и с трудом сглотнула. — Я не могу... принять это, — сказала она затем хриплым голосом. — Он мертв, Мерлин. Я похоронила его!
— Как и Нимуэ Элбан, Оливия, — мягко сказал он, его голубые глаза были темными и бездонными.
— Но... но я никогда не знала Нимуэ. — Она опустила руку и выдавила натянутую, напряженную улыбку. Она была мимолетной. — В уме — здесь, — она коснулась виска, — я знаю, что человек, которого я вижу перед собой, на самом деле машина с чужими воспоминаниями. Но для меня это нереально, Мерлин. Нимуэ нет — ты есть. Это... по-другому.
— Это правда? Или тебе просто кажется, что ты обманута?
— Обман? — Она посмотрела на него. — Чей обман?
— Это было бы моим собственным отношением, — сказал он ей. — С другой стороны, я не занят бунтом против единственной Церкви, единственной веры, которую ты когда-либо знала. Церковь Ожидания Господнего для меня не что иное, как грандиозная афера, мошенничество, совершенное против всего человечества группой людей с манией величия, которые были сумасшедшими, как клопы, какими бы ни были их намерения. Мне нетрудно перевернуть этот муравейник, Оливия, но думаю, что для тебя это может быть сложнее, чем готов признать твой интеллект.
Она открыла рот, но он поднял руку, останавливая ее.
— Я не говорю, что твой бунт не является абсолютно, стопроцентно искренним. На самом деле, это, вероятно, даже более искренне — если это допустимый термин — чем мой собственный, потому что это потребовало от тебя обдумать и отвергнуть ложь, которой тебя учили всю вашу жизнь. Но человеческий разум — забавная штука. Иногда он наказывает себя за то, что делает то, что, как он знает, было правильным, потому что кто-то, кого он любил и кому доверял, однажды сказал ему, что это неправильно. Так ты наказываешь себя за смелость бросить вызов архангелам, чувствуя, что если бы ты признала, что Нарман на самом деле не исчез, это было бы жульничеством?
