Остальная часть дирижабля, внезапно потеряв равновесие, накренилась вперед, приблизив гондолу к земле. Но здания все еще удерживали оболочку на месте, по крайней мере, до тех пор, пока пожары не унесли все остальное. Теперь, когда угол наклона гондолы изменился, он не мог видеть люк — толпа преграждала ему путь. Но огонь уже охватил большую часть оболочки и начал лизать металлическую обшивку и броню гондолы.
— Убирайся, — повторил он.
А затем грузовик свернул между зданиями, и город скрыл горящий дирижабль из виду.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ
Теперь, когда наступила ночь, город погрузился во тьму, и лишь редкие костры или слабо горящий свет свидетельствовали о том, что на Копье все еще держалось что-то похожее на цивилизацию. Они ехали по тому, что когда-то было Паробургом, до того как шторм сделал старые границы спорными. Мирока одолжила или вырвала винтовку у одного из ополченцев и тыкала ею в каждую фигуру или тень, мимо которых они проезжали. Большинство граждан с заходом солнца попрятались по домам, предоставив улицы бандам ночных хищников и значительно уступающему по численности ополчению. Каждый второй дом или постройка, казалось, были опустошены пожаром, и на каждой улице валялись разбитые паровые машины и экипажи. Трупы мертвых лошадей гнили под грязными покровами, брошенные там, где они упали. В воздухе стоял мерзкий запах канализации, достаточный, чтобы вызвать у Кильона тошноту. Какая-то часть его надеялась, что он никогда не привыкнет к этому, потому что никогда не хотел чувствовать, что это нормальное состояние для жизни.
Насколько он мог судить, такой была большая часть Копья. Существовало несколько анклавов, где электричество все еще можно было заставить работать, и еще меньше таких, где все еще было теоретически осуществимо что-либо похожее на технологию Небесных уровней. Но электричество — это энергия, а энергию нужно было вырабатывать, а для этого требовалась квалифицированный персонал. В условиях почти анархии, царившей сейчас на большей части Копья — в тех частях, которые еще не были анархическими запретными зонами или городскими полями сражений на границе вторжения Черепов, — было почти невозможно организовать и мотивировать людей выполнять свою старую работу. Это может измениться, когда лекарства станут более доступными, и людям больше не придется бороться с изнуряющими, затуманивающими сознание последствиями зональной болезни. До тех пор лучшее, с чем мог справиться Паробург, — это несколько изолированных кварталов, где были восстановлены основы электроснабжения и удобства. Баня "Красный дракон" была одним из таких мест, чему, без сомнения, способствовал тот факт, что в ней имелся собственный источник пара. Помимо того, что теперь это было единственное освещенное здание на улице, оно никак заметно не изменилось, когда грузовик доставил их к главному входу. Перед ним все еще толпились люди, привлеченные, как мухи, к свету. Бумажные фонарики все еще горели, отбрасывая пастельные овалы на бледно-зеленый фасад. Учитывая, что вокруг валялось столько мертвых лошадей, Кильон и не предполагал, что сало в дефиците.
Каргас и другие ополченцы установили оцепление вокруг входа, позволив внести раненых на носилках внутрь, Кэйлис и Нимче беспрепятственно войти внутрь и безопасно разгрузить ящики. Кильон поправил пальто, прежде чем выйти из грузовика. Под гондолой было достаточно темно, чтобы он не чувствовал себя заметным, но теперь он был уверен, что выпуклости его крыльев просвечивали сквозь ткань. Кто-то даже похлопал его по спине, когда он подходил к портику бани, но, кто бы это ни был, он получил прикладом винтовки по лицу — возможно, от Мироки — за доставленные неприятности. Кильон надеялся, что они просто охотились за пальто, а не интересовались тем, что скрывается под ним.
Затем они оказались в наполненном паром, благоухающем раю бани. Раньше это угнетало его, но теперь он приветствовал все, что могло бы развеять зловонные запахи города. Внутри горело меньше света, чем он помнил, но баня явно все еще функционировала, и у нее все еще были клиенты. Каргас провел их в кабинет мадам Бистури, расположенный в конце длинного коридора, который также вел к двери в подвал. Одна из воскоподобных девушек вышла из офиса, когда они приблизились, не обращая на них внимания — потому что они были здесь по делу, а не для развлечения — с деловитой беззаботностью. Мадам Бистури подняла глаза от своей двойной бухгалтерии, когда они вошли в офис. — Хорошо, что вы вернулись к нам, доктор, — сказала она, скрывая удивление, которое могла бы почувствовать, как будто Кильон просто вышел на короткую прогулку. Она сразу узнала его. — И ты тоже, Мирока ... как неожиданно.
— Нам так понравилось, что мы вернулись, — сказала Мирока.
— Вполне, — деликатно сказала мадам Бистури. — Как вы можете видеть, баня сохранилась. Мы пережили больше изменений, чем почти любое другое заведение в Копье, и не сомневаюсь, что переживем гораздо больше. Не хочу преуменьшать недавнюю неприятность, вы понимаете — это, безусловно, был один из наиболее тревожных эпизодов в истории бани. Но мы прошли через это, и благодаря вашему приезду у всех нас появилась надежда.
— Что бы вы сделали, если бы мы этого не сделали? — спросил Кильон.
Она скучающе пожала плечами, прежде чем внести какую-то крошечную поправку в свои отчеты. — То, что мы всегда делаем. Адаптировались бы.
— Возможно, мы потеряли часть медикаментов, когда корабль загорелся. И мы все еще не знаем, сколько других кораблей пройдет мимо мальчиков-черепов.
Если мадам Бистури еще не была проинформирована о пожаре, то эта новость, по-видимому, не вызвала у нее особого интереса. Она снова обмакнула перо в чернильницу. — Конечно, вы здесь, чтобы повидаться с мистером Талваром. Этого и следовало ожидать. Он был нам очень полезен, нет смысла это отрицать.
— Кто-то должен топить котел, — сказал Кильон.
— Не в этом смысле. Деловые связи мистера Талвара ... — Она взглянула на Каргаса, возможно, размышляя о наиболее политичном способе выражения своих мыслей. — Давайте просто скажем, что они оказались выгодными с точки зрения обеспечения безопасности бани в ходе ... сложного периода. Я всегда знала, что он влиятельный человек. Я никогда до конца не осознавала степень этого влияния. Возможно, он был цветком, которому нужна была темнота, чтобы расцвести.
— Я так понимаю, он все еще там, где я встретил его в прошлый раз?
— Нет. Мистер Талвар поднялся в мире, как и подобает его растущему влиянию. Каргас покажет вам дорогу. И вы не должны быть встревожены тем, что с ним случилось.
— Мы уже знаем, что с ним случилось, — сказала Мирока.
— Я имею в виду с тех пор. Произошли изменения. Некоторые из нас находят их... тревожными. — Она снова взглянула на Каргаса. — Но мистеру Талвару не нравится, когда люди пялятся на него или комментируют. И сейчас ему лучше не сидеть взаперти в котельной.
— Уверяю вас, что сейчас в этом мире нет ничего, что могло бы меня шокировать, — сказал Кильон.
— Что-то в вашем лице подсказывает мне, что вы не преувеличиваете. Там было тяжело, не так ли?
— Непросто.
Мадам Бистури вынула перо из чернильницы и посмотрела на Кэйлис, а затем на Нимчу, казалось, впервые заметив их. — Я не верю, что мы встречались.
— Кэйлис и ее дочь Нимча — наши друзья, — сказал Кильон.
— Из-за пределов Копья?
Он кивнул, уверенный, что от лжи ничего не добьешься. — Мы путешествовали вместе, а потом оказались гостями Роя. О нас всех хорошо заботились.
— Ваш первый визит в Копье? — спросила мадам Бистури, адресуя свой вопрос не Кэйлис, а Нимче.
— Да, — ответила девочка.
— Тебе, должно быть, это кажется очень странным.
Нимча, казалось, должным образом обдумала этот вопрос, прежде чем ответить. — Но...
— Но ты никогда не видела ничего подобного, не так ли?
— В моих снах, — сказала девочка. — Но в моих снах все было лучше. В моих снах это работало.
— В некотором роде город все еще работает.
— Нет, это не так. Он сломан. Он был сломан очень давно. Но теперь он хочет сделать себя лучше.
— Эти последние дни, должно быть, кажутся ребенку вечностью, — заметила мадам Бистури с неуверенной улыбкой.
— Я имею в виду тысячи лет, — сказала Нимча.
— Какая необычная маленькая девочка. — Она посмотрела на Кильона в поисках подтверждения. — В ней есть какая-то особенная напряженность, доктор. Кажется, она смотрит сквозь меня, как будто я сделана из дыма. Я никогда в жизни не чувствовала себя таким ничтожеством.
— Она через многое прошла, — сказал Кильон. — Так происходит с многими.
— Вам тоже пришлось через многое пройти. Вы выглядите намного худее. Более осунувшимся и бледным, чем я помню. Почти как призрак самого себя.
— На нашем попечении находятся больные и раненые люди. Мне сказали, что здесь за ними присмотрят, — сказал Кильон.
— Совершенно верно. Все, что угодно, для наших благородных благодетелей. Я попрошу девочек расчистить один из этажей; сейчас мы можем его освободить. Есть ли у них какие-либо особые медицинские потребности?
— Я проверю их позже, но пока с ними должно быть все в порядке. Те, кто в состоянии сидеть, несомненно, оценят еду и питье и, возможно, немного мыла и воды.
— Я прослежу, чтобы все было устроено. Тем временем, вы, несомненно, захотите поговорить с Талваром?
— Вы позволите нам? — спросил Кильон.
Мадам Бистури на мгновение смутилась. — Вам не нужно мое разрешение, по крайней мере, если мистер Каргас с вами.
— Я проведу их до конца, — сказал Каргас. — Мои люди принесут медикаменты и раненых летчиков наверх.
— Очень хорошо. — Мадам Бистури наклонилась через стол, чтобы взять Кильона за руку. — Я рада, что вы вернулись к нам, доктор. Удивлена, но рада. Я знала, что вы не покинете город. Мы все в равной степени его дети, не так ли? Независимо от того, откуда мы родом.
— Неважно где, — сказал Кильон, дождавшись, пока она отпустит его руку.
— Мать и ребенок могут остаться со мной, если у них нет никаких дел с мистером Талваром.
— У нас есть дело, — решительно сказала Кэйлис.
Их провели в другую часть бани, на том же этаже, что и кабинет мадам Бистури, но по нескольким извилистым коридорам без окон. Обшитые деревянными панелями стены казались Кильону одинаковыми, и к тому времени, когда они добрались до конца одного из коридоров и оказались перед большими двойными дверями в тяжелых рамах, он совершенно потерял ориентацию. Из-за дверей доносилась музыка, повторяющиеся ноты простой мелодии, исполняемой на медных, пронзительных инструментах. Каргас постучал в одну из дверей, и мгновение спустя она слегка приоткрылась. Каргас заговорил с человеком по другую сторону, музыка в щели между дверями становилась громче. В бане не было недостатка в паре, но Кильон все равно был удивлен количеством пара, который вился между дверями.
— Сейчас он нас увидит, — сказал Каргас.
Двери были широко распахнуты. Комната за ней, должно быть, была одной из самых больших в бане, хотя ее истинные размеры были скрыты клубами пара, доходившими до самого потолка. Не просто пар, поправил себя Кильон, потому что здесь также безошибочно ощущался запах древесного дыма, хотя воздух был сильно надушен, чтобы замаскировать его.
— Входите, — прогремел голос сквозь музыку. — Не стесняйтесь.
Они вошли внутрь. Талвар ждал их, стоя, словно окутанная туманом статуя, где-то посередине комнаты. Кильон вытер пот со лба краем рукава пальто. Из того, что он мог разобрать, Талвар не изменился каким-либо очевидным образом. Он все еще был киборгом с паровым приводом, громоздким в нижней части тела, где система жизнеобеспечения охватывала большую часть его торса, как у человека, носящего чайник. У него все еще отсутствовал правый глаз, прикрытый повязкой из железа, кожи и дерева. В его черепе все еще были пластины. Его левая рука все еще была механической, и за ним все еще тянулся сегментированный кабель. У Кильона сложилось впечатление, что он держался более прямо, в нем появилось больше силы, но это было единственное внешнее изменение, в котором он был уверен.
— Доктор Кильон. Не могу сказать, что ты был первым человеком, которого я ожидал увидеть входящим в эту дверь. Или что Мирока будет второй. Эх, жизнь обладает бесконечными возможностями удивлять нас.
— Я рад тебя видеть, — сказал Кильон.
— Ты, конечно, лжешь, — ответил Талвар, повышая голос, чтобы перекричать музыку. — Никто никогда не думает, что рад меня видеть. Ты имеешь в виду, что то, что я выжил, полезно и целесообразно; более того, я, по-видимому, сохранил некоторое влияние в этом забытом богом разрушенном городе, потому что это значительно облегчит распределение ваших лекарств.
— Разве это не одно и то же?
— Возможно, — уступил Талвар. — И я не должен создавать впечатление, что я неблагодарен за то, что вы сделали. Никто из нас никогда не ожидал такого от Роя, не говоря уже о том, что вы будете в этом участвовать. Мы поговорим об этом позже; уверен, вам есть что нам рассказать. А пока давайте скажем, что вы, должно быть, приложили немало усилий для убеждения.
— Рано или поздно они пришли бы на помощь Копью, — сказал Кильон. — Они не такие уж плохие люди, как и мы. Им просто нужно было отпустить прошлое.
— Ты говоришь о Рое так, как будто здесь нет никого из него.
— Собственно говоря, никто таковым не является. — Кильон указал на своих спутниц. — Мироку ты знаешь. Кэйлис и Нимча стали гостями Роя, как и я. С нами обращались хорошо — практически предоставили права гражданства. Но, как и я, они родились за его пределами.
— И они имеют какое-то отношение к распространению лекарства?
— Не совсем так, — сказал Кильон. — Но мы доберемся до них через мгновение. — Он всмотрелся за Талвара, в ту сторону, откуда доносилась музыка. Там была какая-то громоздкая фигура, периодически скрываемая и открываемая паром. Ему то и дело приходилось вытирать конденсат со своих защитных очков. — Я вижу, вы внесли некоторые изменения в свои медицинские процедуры.
— Ты заметил?
— Трудно не заметить, — сказала Мирока.
Талвар с трудом шагнул к ним, пуповина за его спиной напряглась. Со скрипом тяжелых железных колес каллиопа медленно двинулась вперед.
— Вскоре после шторма в старом котле произошел сбой, и меня пришлось срочно отключить от него. Вместо того чтобы ждать, пока его починят — процедуру, которую, честно говоря, я бы не пережил, — я приказал перенести этот адский паровой орган в заднюю часть бани. С владельцем последовали переговоры несколько одностороннего характера. Я подключился к органу, тем самым приобретя свой собственный мобильный источник пара. Это гораздо лучшее положение дел в том смысле, что я больше не заперт в подвале. С другой стороны дел, не было времени отключить музыкальное устройство. Наверняка на каком-то более позднем этапе его можно будет отключить, но — к моему немалому огорчению — это пока не стало возможным. Каллиопу необходимо постоянно топить, и пока есть давление пара, обязательно должна звучать музыка. К счастью, репертуар время от времени может меняться, а это значит, что в течение дня я могу прослушать до двенадцати различных мелодий. Человек должен быть благодарен за такие милости. Я просто хотел бы, чтобы джентльмен, который ввел эти двенадцать дорожек в карточки, додумался сделать так, чтобы одна из них была беззвучной.
