Как там у Янниса Рицоса?
"Если держишь его в руке —
Освещает ночи твои,
Если держишь его на плече —
Освещает тебя целиком.
Ты — мишень и для тех и для этих:
Нет возможности спрятаться в тень,
Чтоб остаться в ничтожном углу, обнажиться,
и выжить".
Не столько источник меня защищает, сколько я его, именно моя личность служит его окном в реальный мир и мое мировоззрение — его фильтром. Сейчас мне никак нельзя прятаться, поток силы иссякнет, если пить из него в одиночку, даже очень сильному магу. Вот когда вокруг соберется много народу, можно будет и на богов поплевывать, особенно таких мелких, как Шут или Фалль. Даже если погибну, мировоззренческий фильтр останется цельным, и никто не заплюет мой родник. А пока я — нищий в раззолоченном седле, искушение для мелких божков и крупных магов.
Коснулась источника и направила тонкий канал Шуфору — парень обладает немалой силой, но резерв за последние три дня раскачал так, что имеющейся вокруг свободной энергии ему не хватает. Ничего, все еще впереди... С брети мы наигрались вдоволь — трижды перезаряжала кристаллы, а вокруг стоянки не осталось ни одного целого валуна, одни полопались от жара, другие же расплавились и осели неопрятными лужами. Вот какой-нибудь археолог через пятьсот лет попрыгает: "Оружие богов! Оружие богов!" Хотя, да, богов. Теоретически я — "заготовка" богини, и не просто богини — "истинной", а практически — маг весьма средних способностей. Хотя расту, учусь. Благодаря Отшельнику — быстро, и не только тому, чему он меня учит. Не знаю, какое он божество, но наши силы в чем-то похожи, и явно некогда шли ноздря в ноздрю, почти слившись. Хорошо, что я сама встретила его позже Сашки, а то вдруг бы запала? В отличие от орка, Отшельник людей читает, как вывески вдоль дороги, да и вообще, влюбленность в учителя — дурной вкус, а шансов — тот же абсолютный ноль, что и с Санычем. Нет, уж лучше по орку страдать — он, хотя бы, не подозревает об этом.
Вообще-то, времени для любовных страданий у меня не было. Одной оставалась разве во сне, а так все время кто-нибудь отвлекал, даже языковой барьер их не отпугивал. К примеру, дед, когда-то бесплотным духом вывалившийся из Сашкиного кристалла мне прямо под ноги, здесь почему-то оказался весьма плотным и телесным, точнее, сухопарым и вредным. Звать его Убуш, он время от времени приходил смотреть, как идут учения, и комментировал это телепатически. Вроде как, злые мы там, на Ирайе, раз такими штуками постоянно пуляемся. Говорю, мол, не постоянно, некромансеры сильно достали, а от поднятых мертвяков лучшее средство — огонь, и посильнее. Покачал головой, пожевал губами и остался при своем мнении. Ну, да, некромансеры наши тоже на Ирайе родились, больше им неоткуда взяться. Хотя от самого Убуша тьмой и смертью прет, как от моей ягой прабабушки. И у нее тоже череп на посохе, только людской, а не волчий, как у него.
Летал над нами чудесный парень с крыльями, еле прогнала, потом пешком заявился, смотреть на стрельбу. Сильф. По уму — взрослое и рассудительное существо, а по характеру — шкодный подросток, сперва начудит, а потом смотрит на тебя распахнутыми очами, и невозможно на него обижаться. Сашка говорит, все о драконах расспрашивал. Было бы, чем интересоваться. Видала я их, даже перемысливалась. Одушевленные истребители, прямые, что твой рельс. То есть, мудрить они, конечно, умеют, и ментальная сила у них в буквальном смысле сногсшибательная, но предсказать результат переговоров было несложно. Этих разумных рептилий, если они что удумали, в обратном не убедишь. Хорошо, что в этот раз наши цели совпали.
А вот со вторым орочьим шаманом, который моложе Убуша, и темнокожий, как негр, мы однажды языками сцепились на целую ночь: выясняли, кто кого переборет, шаман или маг. Я хорошо левитировать научилась уже тут, на Кароде, опыта мало, но похвастаться хочется. И на рассвете, как потянуло ветром с моря, сдуру согласилась продемонстрировать это умение. Ага, если бы не прыжковая телепортация, так и унесло бы меня в Эльтурон. У шамана мелких воздушников раза в два больше, чем вся свита Нохты. Ржал надо мной, зараза: то за живот схватится, будто съел что не то, то по коленям хлопает. Проспорила, и всех его "птиц" покормила.
Вот так одиннадцать дней развлекалась, унимала мандраж. Потому что трусила, как никогда прежде. Подумаю о Фалль — и вся кровь от лица вниз отливает. Сколько раз просматривала ветви судьбы, и все, что проходили через эту битву, показывали равновероятный результат — бабушка надвое, как трамвай переехал. Еще одни сутки, и совсем бы перегорела. Поэтому, когда какой-то полупрозрачный птюх с диким воплем пронесся над лагерем и проскочил сквозь грубую кладку местной избушки, у меня словно камень с души рухнул, только холодок по телу, и мысли сделались четкими и прозрачными, как разреженный воздух вершин. Пока снаряжали драконов, пока чернолицый шаман мудрил над санями, я отловила сыча и попросила разобраться. Он заполошную птичку догнал и стребовал полную картинку места. Попробовала бы не дать — сыча кормленый, сильный, закогтит — не отпустит. И сразу мне сбросил, всю информацию чохом, с детализацией до песчинки. Меня аж качнуло. Убуш заметил, мысленно погрозил пальцем. Я ему: "Благослови, дедушка!" Он, ехидно: "Вот баба, только о себе думает! А, ладно... Да пребудет с тобой сиянье Истоков!"
Вздохнула я глубоко, вгляделась — и перескочила туда, в воздух, метров на десять над всей этой дрянью.
Ойй, сварчокан... Каменный круг, в одной его половине кривая шестиконечная звезда, да простят меня иудеи... а хрен с ними, пусть обижаются, рассказываю, как было, а примут на свой счет — это исключительно их проблемы. На пустой половине круга какая-то хренотень мерцает, как пленка мыльного пузыря, того гляди, прорвется. В кругу шестеро малефиков, пара палачей и двенадцать изуродованных трупов. Кожу с живых, суки, сдирали, кишки наружу вытягивали, не говоря об остальных изуверствах. Нет, еще не все жертвы погибли, вижу, как один освежеванный обрубок шевелится, и из него течет сила, впрочем, уже не впитываемая магами, рассеивается между камнями. Опоздала! Обряд совершился. Птица-идиотка, что ж ты так медлила! Кидаю на всех без разбора "полевую анестезию", которая по действию вроде промедола (нет, малефиков мне не жалко, я только не хочу, чтобы они потом собственную боль превратили в силу) и начинаю лепить файербол, но тут же отскакиваю телепортом метров на десять — мыльный пузырь лопается, пространство распахивается, как гигантская половая щель, и выплевывает из себя мою противницу. Фалль!
Это слово теперь у меня вместо мата. Красотка сияет сполохами, будто огненный опал, вся в ареоле божественной силы, черные кудри развеваются невидимым ветром, глаза сияют, как галогеновые лампочки на тысячу свечей. Ню-ню... Красота — страшная сила, когда судьба другой не дала. Увидела меня. Улыбается. Пальчиком манит. Ай, боюся я, боюся! Левитирую над лесом по крученой траектории со скоростью сумасшедшей ракеты, рискуя получить в зад залп ядреных колючек, красотка несется за мной. Ну, да, Фалль, ты быстрее меня. Прыжковая телепортация ей за спину. Разворо-от! Вот этим и вреден гламур — пока выделываешься, тебя обгоняют. Ой! Кинулась на меня, как змеюка, хорошо, промахнулась. Вхожу в сверхскорость, воздух рвется и обжигает лицо. Дышу не им — источником. Слышу дозвуковой растянутый гул. Драконы? Ага, пока две бабы гоняли друг друга над лесом, премудрые рептилии все-таки долетели. Фалль с удивлением смотрит, как живые истребители выпускают в круг по струе огня, вслед за напалмом несутся три снаряда из брети, добивая выживших, но лишившихся щитов магов, и обгорелые останки припечатывает к земле гравитационной плюхой, растирая в кровавую кашу. Фалль спешит туда, но я преграждаю дорогу. Шуфора не трожь, гадина, он мне как брат.
— Детка, тебя нет! — говорю я ей и выпускаю состояние несуществования: все вокруг есть — а тебя нету. Как бывает в детстве, когда думаешь о смерти.
Да, источником не свечусь, изначальная магия ничуть не хуже. Небытие приходит к Фалль вздрогнувшим воздухом, исчезнувшим дымом, кристально-прозрачным светом последней ясности бардо. Ее колыхнуло! Ура! Улыбка исчезла с холеной мордашки, сквозь ставшую прозрачной грудь проступили очертания леса, руки дернулись в непроизвольном жесте. Увы, это продолжалось недолго. Откуда-то подкачала энергии, тварь. Стабилизировалась.
Идет на меня по воздуху, смотрит в упор:
— Я — есть, и буду: ныне, присно и во веки веков, а вот ты сейчас сдохнешь, — и что-то ладошкой выкручивает.
Нет, это не изначальная магия, но не менее действенная штука — проклятая ржавая цепь. Вцепилась в меня, расползается гнилью и переваривает! И плоть, и эфирку... больно-то как. И чего я жду? Смерти? Если Смерть у меня в добрых знакомых. Падать, рушиться в исчезновение, в небытие, растворяя в нем и физическое, и эфирное тело. В ответ — удивление, огромным цельным куском, оглушительным шепотом:
— Ты? Зачем?
Останавливаюсь в шаге от небытия, улыбаюсь:
— Добровольная жертва.
— И что ты хочешь?
— От тебя? Да так, ничего. Повидалась — ну, и пойду. Можно?
Еще удивленнее:
— Точно ничего?
— Все, что мне нужно, я возьму сама.
И тут я ощутила Ее смех. Не зря Ее у нас рисовали с оскалом во всю черепушку. Хохочущее Небытие как последний и неопровержимый аргумент. Смерть смеется над всеми, и этот смех завораживает, оторваться от него, перенести внимание трудно. Но вполне возможно, когда ты кому-то нужна. Куда? На свой источник, конечно. Мгновение, и он собрал меня заново. С сожалением покидаю свежие струи потока и шагаю к Фалль. Лицо в лицо и глаза в глаза. Думаешь, я подохла? Сюрприз!
Удивилась, но не так, как мне бы хотелось. Она ощутила источник. А я ощутила, как она потянулась к нему. Ты его хочешь? Ты этого действительно хочешь? Не лопнешь, детка? Пустила малую часть потока через свою "дальнюю память" и бросила ей. Ты иллюзиями морочишь головы — попробуй-ка переварить реальную информацию. Одновременно! И не в жалкие "несколько потоков", как я в первые дни попаданства, а одновременно в десятки тысяч. У меня в голове как раз хватит. Стихов, повестей, романов, учебников, технической литературы... Память ученика, студента, при этом любителя разнообразного чтива, когда в неделю идет по пять-восемь полноформатных томов. Мультики забыли, о, упущение! Вроде этого, где "глаза того тулупа, который из шкуры зайца вышел, когда над ним птенец пролетал верхом на хромой блохе". Ах, да, еще мой любимый метал и симфоническую классику, сверху. А чтоб не скучно было — на засыпку детские вопросы. Приятно смотреть со стороны, как чужая система виснет. Вот смотрела бы и смотрела! Тысячи книг, читающие сами себя, сотни колонок, извергающие разнообразную музыку, и детский голосок с вопросом: "А почему время проходит?"
Прочухивается Фалль быстро, не по вкусу пришлось, и включает обратный поток, только не информации, а рекламы: от спа-салонов и приборов для увеличения члена до гильотины. Для стрижки когтей. Суетятся гологрудые девочки и мускулистые мальчики, играет бодрячок из трех нот, бегают строки, летает блестящее конфетти и вспыхивают вывески магазинов. Бутовый спам. И сама Фалль рассыпается на кучу голосящих на разные лады проповедников с прославлением себя, любимой, обещаниями рая на земле, открытия третьего глаза и пятой ноги. Задолбало — включай спаморезку!
Атакую не фаерболом, а фаерволом, и звучит он так:
— Омммм! — и "мир останавливается".
Старая формула работает и здесь. Бессмысленное мельтешение замедляется и заметно угасает. Спрыгиваю из центра этой какофонии и заявляю ей тоном буддистского монаха:
— Никто не существует на свете, не будучи рожден! Великое несчастье ждет тех, кто поверит в явь этой неяви, в ощутимость этой неощутимости, в суть этой не-сути!
Хм, и Бардо Тодол работает не только в посмертии. Фалль-реклама и Фалль-проповедники заметно поблекли в красках, но она сама еще держится. Закрепить успех нападения! Чем? Стихами.
И, без просвета между состояниями, сотрясаясь от восторженного отрицания, цитирую Элиота:
"Все они уходят во тьму,
В пустоты меж звезд, в пустоты уходят пустые:
Проповедники, банкиры, бумагомаратели,
Звезды экрана, политики и президенты,
Столпы общества, председатели комитетов,
Короли криминала, сутенеры, пиарщики,
И меркнут "Коммерсантъ", и "Вог", и "Светская хроника",
И "Новости шоубиза", и "Эсквайр".
И ты уходишь с ними на молчаливые похороны,
Но никого не хоронишь, ибо некого хоронить."
Плевать, что в оригинале другие названия, перечислила то, что Фалль показала, и иллюзии мне подчинились: собрались в рыхлую колонну и широкой рекой хлынули в открывшийся тоннель. Вот истаивают картинки салонов, бутиков и гипермаркетов, проповедники выстраиваются ровными рядами и маршируют в дырку, за ними вприпрыжку бегут рекламщики и гламурные киски, и даже Фалль протаскивает вместе с ними пару-тройку метров, но она останавливается и отделяется от своего творения. Тоннель схлопывается характерным движением анального сфинктера, и, посокращавшись, успокаивается и пропадает.
Рано я порадовалась. Фалль растеклась на липкие щупальца и спеленала меня в мгновение ока, а потом полезла вовнутрь. Можно сказать, слилась со мной в извращенном экстазе, выволакивая наружу самые мерзкие ощущения и самые вязкие страхи. Страх потери: картины гибели Сашки, Шуфора, разгрома всей экспедиции — они висят на колах, еще живые, вопящие от нестерпимой боли. Вопящие? Ложь! Это вы рыбаков можете в плен взять, а бойцы вам не дадутся живыми.
Новые картинки, пасторальные: Сашка в юрте с мастрис Сиобан, куча детей мал-мала меньше... Опять ложь! Если они поженятся, то будут жить в городе, а если уж в сельской местности — так в большом доме, со всеми удобствами. Он хорошо зарабатывает... И мне... я рада за них.
Иллюзия перестраивается. Фалль шагает по Кароду во всей божественной силе, а у ее ног извиваются, ползают, прыгают, шипят и ревут чешуйчатые, слизистые, шипастые и крючконосные уроды, земля дымится и превращается в колышащееся не вполне реальное нечто, а Саныч следует в фарватере этой процессии, обнявшись с Шутом. И ты хочешь, чтобы я в это поверила?
— Ты действительно этого хочешь? — спрашиваю ее и демонстрирую зеркальный Хагалаз — еще не наполненный силой, но и без каких-либо ограничителей, как есть — полный экстерминатус. — Если нечего жалеть... Я ведь могу... А этой руне. Только. Тебя. Коснуться.
Волна ее ужаса тряхнула даже меня.
— Псих! Маньячка! — Фалль мне поверила. Я бы сама поверила себе, если бы не знала о своей способности удерживать одновременно несколько взаимоисключающих состояний.
Отшатнулась, и осклизлые щупальца вырвались с хорошим куском моей эфирной плоти... Куда, Фалль? Постой, побеседуем! Обхватываю ее потоками, прижимаю к себе вместо пластыря, проникаю вкрадчивым шепотом.
— "Тише, — говорю ей. — Жди без надежды,
Ибо надеемся мы не на то, что исполнится;
