Следующие отряды, к чести Простора, не разбежались. Они кинулись по домам, вытащив на улицу мебель, снятые двери — толщиной в два пальца — балки крыш, даже обрушили где-то фронтоны с кладкой похуже, и грудой мусора перекрыли улицу.
Танки остановились. Лезть в кашу, да еще и ночью, танкисты брезговали. Главное: не видели надобности. С их точки зрения, стоило только подождать, пока справа, от пролома в Королевских Воротах, от взятых Львиных Ворот, подойдет волна, десять тысяч латной пехоты, и просто сметет местных ополченцев. Танкисты не знали, что вдоль стен и от Рыбного Рынка с волной яростно рубятся горожане, пытаясь срезать клин прорыва под основание, нагромоздить в проломе новую стену хоть из чего-то — а пушки Корпуса не стреляют по городу, опасаясь накрыть своих, и потому все качается на остриях мечей.
Образовалась как бы линия фронта по Улице Сестер: к северо-западу город неспешно занимали люди Дейнерис, а к юго-востоку осатанело громоздили завалы и баррикады люди Серсеи.
Какое-то время Серсея верила, что ей удастся отстоять город.
Полковник из пришлых явился в шатер Дейнерис — та, разумеется, не спала — и, после положенных фраз вежливости, спросил:
— Не желаете ли поучаствовать, Ваше Величество?
Дейнерис поглядела с явным интересом. Пришлый кивнул на столик в углу шатра, где стояла подаренная давеча радиостанция:
— Насколько я знаю, пользуетесь вы связью уверенно?
Дейенрис улыбнулась. Поднялась, хлопнула в ладоши и велела прибежавших девочкам:
— Летный костюм!
— Ваше величество, какого цвета?
Вот сейчас Дейнерис натурально оскалилась:
— Дрогон!
Дрогон поднялся над лесом, зашел далеко с востока, с моря. Заложил громадную спираль над городом. Южная сторона Королевской Гавани — где порт и Рыбный Рынок, и здоровенное пятно Грязной Дороги — скрывалась в темноте, в неровно подсвеченных дымах уже сильно разгоревшихся пожаров. Севернее хорошо заметной Улицы Сестер там и сям вспыхивали резко-белые огни пришельцев, обозначая продвижение отрядов.
Наушники зашумели; Дейнерис привычно щелкнула тангентой на прием, и услышала:
— Говорит Пятый. Дрогон, ответь.
— Дрогон, прием.
— Пятый. Начинаю пристрелку.
Сразу после слов на стене Красного Замка полыхнуло слепяще-белым и поднялся незаметный в ночи каменный фонтан.
Стены Семибашенной Цитадели неплохо держали удары требушетов. Драконье пламя они бы не выдержали — как ни одни стены в мире, конечно — только баллисты на площадках башен все еще стояли, и даже сейчас, даже в ночи, они выцеливали Дрогона, пытаясь углядеть черную тварь на фоне все более светлеющего восточного неба. Неосторожно приблизившись, Дейнерис могла остаться без дракона.
Но зачем подставлять ценного Дрогона под обстрел баллист, когда есть рация, а на том конце радиоканала целый артиллерийский полк?
— Дрогон. Вправо… Десять… — сказала Дейнерис, пока Дрогон кружился в плавной спирали, а сама она прижимала к лицу бинокль, считая деления сетки.
Следующий фонтан камня и ярчайшая вспышка расцвели почти на площадке с баллистами.
— Дрогон. Дальше два.
Огненный цветок прямо на площадке; куски дерева и тел сыплются в море: в ночи видны только белые всплески, но их так много!
— Дрогон. Есть, накрыли башню.
— Пятый. Ваше величество, разбираем башню, или переносим на другую?
— Дрогон. Переносите на следующую. Со снижением в сторону моря.
— Пятый, перенос огня принял. Начинаю пристрелку.
Фонтан камней, сноп искр.
— Дрогон. Дальше три, левее девять и шесть.
Семибашенный замок содрогался. Шестидюймовые фугасы выбивали куски укреплений, походя сносили крыши, боевые галереи, дырявили тонкие стены Большого Зала.
Внизу, в замершей от ужаса столице, тридцать экипажей радовались глухим ударам. Артиллерия работала. Бог войны расчищал дорогу.
Дорогу перебежали три силуэта в подозрительно знакомой форме. На раз-два вынули топором и ломом дверь ближнего дома, нырнули внутрь.
Джон выругался.
— Дик, это засранцы из девяносто пятого экипажа. Четвертый, наверное, в машине остался.
— Понял, — сказал Нартс, — пушка на тебе. Француз, пошли, надо вправить мозги ублюдкам.
Наводчик и заряжающий “Пятьсот четвертого” танка выскочили из машины. По ним никто не осмеливался стрелять, никто не помешал им подбежать к тому же дому, что выбрали мародеры. Бывший полицейский, Нартс, придержал здоровяка-Француза перед входом и сильно ударил ногой в косяк.
Из проема, поверх выломанной двери, выскочило копье — бежали бы прямо, пришлось бы точно в пах, под кевлар несгораемого комбинезона. За копьем высунул несуразно большую голову Коротышка Пат, оставленный на стреме.
Нартс пробил по голове с ноги, как по мячу. Достал табельный кольт, проверил, что и Француз это сделал. Приказал Французу:
— Свети мне через окно, внутрь не лезь. Вас не учили, что делать в тесноте.
Перешагнул труп и вбежал в маленькую комнату, где только полицейская закалка спасла от фонтана рвоты: под всеми тремя стенами валялись тела. Хорошо еще, в полутьме Ричард особо не разобрал, что с ними делали. Нартс привычным усилием отстранил от себя запах и звук. Прошел к проему во внутренний дворик, стволом кольта чуть сдвинул грязную занавеску.
Внутренний дворик освещали сполохи недалекого пожара, отраженные от облаков дыма. В их прыгающем свете Нартс разобрал, что два танкиста подвесили к балке террасы как бы качели из вожжей. На качелях вниз лицом они поместили орущую женщину — в полумраке Нартс не видел, молодую-красивую или нет — и привязывали ее разведенные ноги за лодыжки к забитым колышкам.
— Цирк уезжает, парни! Выходите по-хорошему, — громко предложил Нартс, ни на что, впрочем, не надеясь. Если они оставили на стреме Коротышку с копьем, чтобы убивать своих и свалить это на местных, все равно не послушают.
Обернулся тот, что расстегивал штаны. Сунул руку в карман; Ричард Нартс убил его выстрелом в лицо. Второй, поднимаясь от колышков, ничего сделать не успел: Нартс и ему сломал шею футбольным ударом ноги в подбородок.
Затем он вернулся в комнатку, вывел на воздух блюющего Француза. Забрал копье у нелепо скорченного Коротышки Пата, прошел снова во дворик, где вбил копье в лицо единственному, кого свалил пулей, и кто мог бы выдать его военной полиции.
Военной полиции поутру все сказали одинаково: заметили, что три американца влезли в дом. Решили пресечь мародерство, но опоздали: в жестокой схватке местные убили всех троих. Американцы яростно отстреливались и местных перебили, кроме женщины — та не полезла в драку, наверное, спряталась. Почему вожжи во дворе? Хрен знает, возможно, какой-то здешний обычай.
Местные успели, потому что мы колебались: сунемся, а тут приказ на движение, что тогда? Ну и, когда вошли, все уже закончилось. Форменная бойня. Бедняга Француз аж прополоскался.
Военный дознаватель покрутил головой: да, мол, верю. Так все и происходило.
И со значением потыкал карандашом в дырку от пули.
После чего отвел Ричарда в сторону, взял за пуговицу. Проникновенно заглянул в глаза:
— Дик. Мы все понимаем. Эти мудаки с девяносто пятой машины всех достали. Но я совсем не думаю, что ваши жизни стоят какого угодно числа жизней местных. Еще раз такое увидите — не влезайте.
— Блядство какое-то, — Ричард сплюнул. — Не вижу противника, достойного наших танков.
Военный дознаватель поморщился:
— Хотите повоевать с русскими на Севере?
На Севере ночи светлые даже зимой. Во-первых, снег везде. Во-вторых, солнце в начале зимы еще висит над горизонтом, пускай и невысоко.
Так что цель обнаружили быстро. Несколько подростков со здоровенным лбом, которому выпало счастье тащить парализованного Брана. Ну, еще лося они где-то по дороге завербовали. В целях перевозки по болотам и снегам.
Вся эта компания оставляла след, отлично заметный не то, что с вертолета — а и с высотного дирижабля, если бы тот мог видеть сквозь постоянные снежные тучи, крепко накрывшие леса севернее Стены.
Перепутать следы могли бы годом прежде. Но сейчас, перед накатывающей Зимой, на север не направлялась ни одна живая душа. Пророчество гласило: Зиму к северу от Стены не переживет никто. Все местные жители-одичалые устремились на юг, чтобы хоть тушкой, хоть чучелком, пересечь Стену.
Одичалые надеялись пробить себе путь штурмом Стены, для чего Манс-Налетчик добрых двадцать лет собирал Вольный Народ в стотысячную орду.
Одичалый по крови, Налетчик вырос в Ночном Дозоре, предал братию и вернулся в родные леса. Так что Манс превосходно знал, что последние сорок лет южные короли не посылают в Дозор ни хороших бойцов, ни множества припасов. Некогда грозные, сегодня братья Дозора могли удерживать лишь один замок из девятнадцати. Манс полагал, что имеет хорошие шансы смять обессиленный Ночной Дозор.
Но если Черный Замок взять не получится, и ворота в Стене открыть не удастся, Манс попытался бы провести орду по замерзшему Тюленьему заливу, обойдя гигантскую постройку морем.
На самый крайний край Манс в сердце своем заранее согласился бы поклониться южным королям, только чтобы оставить Стену между собой — и тем, что идет с глубокого Севера, через Воющий Перевал, через Клыки Мороза.
Запасные планы Манс держал глубоко в себе, ведь Вольный Народ ненавидел Поклонщиков многие века, пользуясь у южан полной взаимностью. Заикнись Манс о возможности договора с южанами — не Вороны, так собственные одичалые подняли бы его на пики. Нет, Вольный Народ со всеми мамонтами и великанами собирался героически взять Стену штурмом. Подумаешь, восемьсот футов!
Ради этой войны все одичалые, весь Вольный Народ, стеснился теперь в узкой полоске лесов перед Стеной, а кто не успел, стремился туда же, бросая убогие селения, выбивая за собой дичь “вчистую” — все равно Зима выморозит зверье! — и в опустевших перелесках, на льду Молочной или притоков Оленьего Рога, следы компании Брана выделялись лучше не надо.
Ничьи иные следы тут не могли встретиться по определению; все, что не завалило снегопадом, находилось очень быстро. Вертолеты шли быстро, и настигли Брана с товарищами возле большого озера, северо-восточнее Долины Теннов.
Северо-восточнее Долины Теннов, у подножия горы, маленький отряд остановился в полном изнеможении. Воздух прямо-таки полнился страхом. Даже шерсть на загривке Лето поднялась дыбом. По склону тянулись черные, голодные тени. Кривые деревья покорежились под тяжестью льда. Да и деревья ли это? Они больше походили на уродливых великанов, зарывшихся в снег от режущего ветра.
— Они здесь. — Холодные Руки обнажил меч, а черный плащ разведчика-Дозорного обернул вокруг левой руки, чтобы не мешал в драке.
— Где? — тихо спросила Мира.
— Не знаю. Близко.
Ворон опять закричал. От крика по спине Брана прошел холодок. «Я почти взрослый, — напомнил он себе. — Я должен быть храбрым».
— Волки, идущие за нами, тоже недалеко, — солидно и спокойно, как взрослый, сообщил Бран. — Лето чует их, когда ветер дует в нашу сторону.
— Волки — наименьшая из наших бед, — Холодные Руки смотрел на запад, где солнце проглядывало сквозь лес, как отдаленный пожар; по длинному клинку бежал огонь — увы, всего лишь холодные отблески.
— Надо подняться в гору и укрыться, пока не стемнело. Их притягивает ваше тепло.
— Это единственный вход? — спросила Мира.
— Другой находится в трех лигах к северу. Там колодец.
Все сделалось ясно. Ходор с Браном на спине не пролезет, а для Жойена три лиги пешком — все равно что тысяча.
— Пещера заговорена, им туда не пройти. Вон она, видите? — указал мечом Холодные Руки. — На середине склона, между чардревами.
— Я вижу, — сказал Бран, глядя, как вороны влетают в скалу и вылетают обратно.
— Там есть ход, — подтвердил разведчик. — Крутой, извилистый, но проходимый. Доберетесь туда — будете в безопасности.
— А ты как же?
— Пещера заговорена. Мне в нее доступа нет.
— Нет здесь никого, — храбро сказал Бран. — Я не вижу ни одного следа.
— Белые Ходоки не оставляют следов, — ответил разведчик. Ворон сел ему на плечо.
— Идем, — сказал ворон. — Идем, идем.
— Пошли, — поддержал Бран. — Скоро будем на месте. Если получится, даже костер зажжем.
Все они, кроме разведчика, промерзли, промокли и страдали от голода, а Жойен без помощи шагу ступить не мог. Лось его, верно служивший всю дорогу, упал и не поднялся дюжину дней тому. Бран рыдал девчонкой, но лосятину ел, и даже дважды: один раз как человек, другой в шкуре Лета. Мяса хватило на семь дней; остатки прибрали у костра в руинах старого форта.
Бран сморгнул слезу, тут же застывшую на щеке. Холодные Руки взял Ходора за локоть.
— Смеркается. Если их здесь пока и нет, скоро явятся. Пошли.
Ходор, промолчав в кои веки, потопал ногами и двинулся вверх по склону. Разведчик шел следом с мечом в черной руке, Лето замыкал восхождение. Снег кое-где накрывал его с головой — лютоволк то и дело отряхивался.
Бран оглянулся, насколько позволяла корзина: Мира внизу помогла брату встать на ноги. Для ослабевшей от голода девчонки даже невеликий Жойен оказался слишком тяжел.
Ходор протиснулся между двумя деревьями, и Бран потерял сестру с братом из виду. Подъем делался все круче. Ходор наступил на нестойкий камень, съехал назад и чуть не сверзился вниз — его удержал разведчик.
Ветер поднимал в воздух белую пыль, сверкавшую как стеклянная в последних отблесках дня. Вокруг хлопали крыльями вороны, да с юга накатывал странный звук: вроде бы далекий рокот, грохот, стук — Бран все не мог подобрать определения услышанному. Да и слышит ли он в самом деле что-то, или ему кажется от голода, страха, и усталости?
Всего ярдов семьдесят осталось, когда Лето замер у подножия девственно-белого холмика, зарычал, ощетинился, попятился.
— Ходор, стой, — сказал Бран. — Погоди.
Лето чуял что-то неладное, и он тоже чуял, совсем рядом.
— Назад, Ходор! Назад!
Разведчик Холодные Руки продолжал подниматься — Ходор не хотел отставать.
— Ходор, ходор, ходор, — бормотал он, заглушая команды Брана. Снег поглотил здоровяка почти по пояс. Хватаясь за деревья и камни, Ходор сделал шаг, другой. Потревоженный им сугроб сошел небольшой лавиной.
Шестьдесят ярдов. Бран повернул голову вбок, чтобы лучше видеть пещеру.
— Огонь! — В скальной трещине между чардревами мерцало пламя, хорошо заметное в густеющих сумерках.
— Да посмотрите же…
Ходор завопил, оступился, упал. Из Брана вышибло дух, рот наполнился кровью. Ходор покатился вниз, подминая под себя корзину с Браном, и вдруг резко остановился, отчего Брана мотнуло и вместе с корзиной крепко приложило об ледышку или камень.
Когда Бран очнулся, он увидел: из-под снега высунулась рука, а за ней показался и весь упырь, схвативший Ходора за ногу.
Ходор лягнул его каблуком прямо в лицо, но мертвец ничего не почувствовал. Упырь с Ходором теперь скользили вниз вместе, сцепившись и молотя один другого куда попало. Бран с забитыми снегом носом и ртом на миг оказался сверху. Что-то ударило его по голове — камень, льдина, кулак мертвеца? Он вылетел из корзины и растянулся в снегу, сжимая в горсти прядь вырванных волос Ходора.
