Внутри меня все кипело. Я не была уверена, что справилась бы с мятежными чувствами, если бы позволила Элеоноре и дальше оскорблять себя. Я крепилась духом, убеждая свой неукротимый норов перетерпеть эту смехотворную головомойку из страха за Эллен. Но почти до боли было обидно, что старый граф так ничего и не ответил в мою защиту. Хотя, зная его слабость к спектаклям и сценам, я была уверена, что наблюдая за нами, он от души веселился.
Похоже, с этого момента смертная скучища, что затопила Китчестер подобно вязкой болотной тине, больше не терзала старика. Его озорные лукавые глазки горели явным предвкушением. Он словно ждал, что с моим появлением в замке начнут происходить куда более захватывающие события, чем поголовный падеж мух под гнетом невыносимой скуки.
ГЛАВА 33
Удивительная, божественная скорость! Дамми летела без устали так, словно ее гнали вперед невидимые взору мощные крылья. Истосковавшись за ту неделю, что меня не было, по неистовому бегу и свисту в ушах упругого ветра, лошадь мчалась, не сбавляя скорости, желая вволю испить пьянящей свободы.
Когда впереди нахохленной стеной выросли деревья, я натянула поводья и придержала Дамми. Ей это не понравилось, она заартачилась, не желая покойного шага. Но все же подчинилась приказу и свернула с открытого поля в дремотный, пронизанный паутиной тумана, лес.
Я направила Дамми по едва заметной тропинке между папоротниками. Она мирно плелась мимо вязов и падубов, то и дело опуская морду к высокой траве, и, фыркая и вздрагивая всем телом, когда холодная роса окропляла ее бархатный нос. Воздух, напоенный хмельным запахом прелой листвы и мшистой сырости, обладал острым горчащим привкусом. Я вбирала его всей грудью, словно не могла надышаться. Словно хотела вдохнуть частицу этого волшебного лесного мира, скрытого за утренней занавесью зеленых сумерек.
Вскоре я выехала к болотистым низинам, заросшим осокой, желтым дроком и мясистым хвощом. Промозглый туман поднимался от земли слоистой пеленой, застилал глаза и сбивал с пути. Кобыла нервно выворачивала шею, поглядывая назад. Я похлопала ее по загривку, успокаивая. Но она продолжала беспокойно встряхиваться. Ее тревога передалась и мне. Желто-мутная хмарь за последние минуты сделалась как будто еще плотнее. На небольшом расстоянии я уже едва различала склоненные к земле длинные стебли осота.
Внезапно из тумана донеслось невнятное бормотание, кто-то зачертыхался, а затем послышался скрипучий, как заржавевшее колесо молотилки, голос:
— Бо...Бо, черти тебя возьми, у нас гости! Да очухайся ты, недоросток собачий!
Я напрягла глаза, всматриваясь, но кроме изломанных ветвей поваленного дерева, размытым пятном выглядывавшим из тумана, ничего не рассмотрела.
— По наши души явился... — скрипение сделалось злым, слова перемежались забористыми ругательствами, посылаемые небу и всему живущему на земле и под землей. — Вынюхал, гнида, где мы прячемся... О, чтоб лопнули мои зенки, дык это ж дамочка!
Раздался гнусавый смех, и буквально через секунду я услышала хруст веток и хлюпающие в вязкой жиже шаги. Я все еще не видела говорившего, но тот, похоже, не испытывал такого неудобства и прекрасно различал меня в мутной хмари.
— Эй, Бо, смотри-ка, какая пташечка к нам пожаловала ни свет ни заря. Чтоб я сдох, если вру, крошка высший сорт! Вот так удача! Эй, Бо...дурень, да ты бельма свои протри! Чует моя селезенка, дамочка не прочь позабавиться...
В тумане замелькал тусклый огонек лампы, похожий на растекшуюся кляксу. За ним маячила неясная бесформенная тень. И уже через несколько шагов за завесой водянистых паров прорисовался приземистый мужской силуэт. Я невольно вдавила пятки в бок лошади, и та попятилась. Я нисколько не испытывала страха, лишь какое-то неловкое омерзение.
Где-то совсем рядом, потревоженная шагами, издала пронзительное кваканье и бултыхнулась в мутную тину жаба. Дамми нервно дернулась и вздыбилась. Я едва удержалась в седле, но справилась. Еще не хватало свалиться немощным кулем к ногам пьяного бродяги! Я гикнула кобыле и, уверенно натянув повод, направила лошадь в лес. Вдогонку мне понеслись скабрезные шутки и чертыханье
Размышляя о том, кто же это такие: человек со скрипучим голосом и невидимый Бо, — я выехала из леса. Почуяв пахнущую сочной луговой травой свободу, Дамми припустила легкой рысью. Никто из нас не спешил возвращаться в Китчестер.
Мы поднимались вверх по лугу, пока речной поток не преградил нам путь. Серая речушка бурлила и перекатывалась пенными "барашками", дотрагиваясь водяными пальчиками до низких ветвей ив. Я пустила Дамми вдоль реки, намереваясь подъехать к мостику и немного побыть там.
Возможно, на шаткой скамеечке сидит старичок, его трость и зеленый котелок покоятся рядом, а сам он, сморщив желтушное личико и сощурив блестящие глазки, с превеликим наслаждением попыхивает трубкой. Я надеялась, что увижу его на нашем месте, и мы беззаботно поболтаем, как бывало раньше, веселясь и подшучивая друг над другом. Но его не было. Зато чуть поодаль, выше по течению, я заметила другого человека.
Дамьян стоял по грудь в воде и, заложив руки за голову, подставлял лицо утреннему солнцу. Частые "барашки" окатывали его загорелые плечи. Он не шевелился. И я, разглядывая его, не могла ни вздохнуть, ни отвести глаз. По коже от самых ботинок до макушки пробежались тысячи иголок, оставив после себя гусиную сыпь. Но вот резким движением Дамьян выкинул вперед руки и нырнул. Через долгий-долгий миг он показался над водой и, встряхнувшись как собака, размашисто загребая руками, поплыл навстречу течению.
Я наблюдала за ним, даже не стараясь укрыться. До жути холодная вода ни капли не смущала его, а вот меня от одной только мысли о ней, свело судорогой. Это неприятное ощущение привело меня в чувство. Предательская мысль, что я опять веду себя как дурёха, засверлила в мозгу. Я же приняла решение! Дала себе зарок никогда больше не поддаваться его всепроникающему влиянию, противиться всякой тяге к нему, тлетворной слабостью разъедавшей мое сердце. Я приняла решение! И должна следовать ему!
Но, когда я, стараясь не шуметь, покинула "место преступления" и скрылась за ивами, раздался звенящий насмешливый крик:
— Мисс Сноу, вы куда-то спешите?!
Я невольно застонала, поняв, что попалась с поличным, и теперь уже он вволю натешится над моим постыдным поведением. Мне пришлось показаться из-за деревьев.
— Что вы, мистер Клифер, я никуда не спешу и совершаю поистине приятную конную прогулку, любуясь занимательными видами окрестностей.
Он стоял лицом ко мне, и грудь его была только наполовину скрыта водой.
— Тогда, что тебе мешает до конца рассмотреть столь занимательный вид, которым ты порядком увлеклась последние минуты? Я так старался угодить твоим горящим глазкам.
— Фанфаронство и актерство — вот ваша сущность, мистер Клифер, — мне не удалось скрыть горечь. В этот момент я думала вовсе не об этой щекотливой ситуации, а о том, как Дамьян поступил на скачках. О его подлости.
Он понял мои чувства. И в его ответе уже не было насмешки и веселости.
— Я отвечаю ударом на удар, Найтингейл.
Мне подумалось, что то же самое говорил и доктор Ливингтон, отец Николса.
— Да, ты никогда не остаёшься в долгу.
— Это способ выжить.
— Это способ продемонстрировать силу.
— Разве плохо быть сильным? Ты можешь просветить меня на эту тему, моя слабенькая, беззащитная пташечка.
— Сомневаюсь, что тебе придется по нраву, если кто-то начнет учить тебя.
— Ошибаешься, я всегда жажду знаний...особенно, когда у меня такая учительница.
— Мне кажется, у тебя нос оброс сосульками, — прервала я двусмысленный разговор.
— Так не терпится увидеть меня, так сказать, во всей красе? Опять непутевое любопытство или... — он красноречиво замолчал.
— Нет, нет, — забормотала я, смутившись, — можешь оставаться там сколько захочешь.
Но он только хохотнул и начал продвигаться к берегу. Я поспешно развернула лошадь, чтобы не видеть его выходящим из воды. Дамьян еще пуще расхохотался, а я, чувствуя дикое смущение, вспыхнула, как костер из сухих листьев и щепы, и зачем-то крепко зажмурилась.
Однако уши мои работали так, точно в них были вставлены слуховые рожки. Я ловила каждый звук, будь то одинокий стрекот кузнечика в траве или легкое покачивание ветвей, или бурные перекаты воды от резких мужских движений. Я слышала, как Дамьян вышел на берег и, издав энергичное "бррр", от которого я поежилась, будто мне самой предстояло окунуться в ледяную, заволоченную рваным туманом реку, прошлепал к сваленной в кучу одежде. Казалось, пролетели часы, прежде чем он окликнул меня:
— Угроза миновала, золотко. Я сама благопристойность! И ни одна расстегнутая пуговица не оскорбит твою ранимую девичью честь.
Когда я повернулась, он уже скрылся за деревьями, направляясь в мою сторону. Но, не пройдя и десятка шагов, остановился и, прислонившись к развесистой иве, принялся изучать меня. Пряди мокрых волос облепили его лоб, по щекам тонкими ручейками бежала вода, затекая за воротник и расползаясь по спине. Узкий рот слегка изогнулся, приподняв уголки вверх, будто мужчина находил что-то забавное в том, что я была здесь, перед ним.
Мысленно я твердила себе не смотреть на него, уйти, умчаться отсюда, подстегнув Дамми, чтобы она неслась быстрее самого свирепого ветра. Вновь и вновь я воскрешала в памяти ожесточенные крики толпы, почуявшей загнанную добычу, налитые кровью глаза, отражавшие яростные всполохи огня, бешеный водоворот тел и... искаженное болью, изуродованное синяками и ссадинами лицо Николса. Все это сотворил Дамьян! Но, зная это и испытывая мучительное негодование, а порою и острое неприятие к нему, мое сердце не желало подчиняться разуму. Сердцу было все равно, чтобы ни сделал этот человек. Оно жаждало Дамьяна. Жаждало его любви.
— Слезь с лошади. Я не люблю задирать голову, когда разговариваю.
— Вряд ли мы будем разговаривать. Мне пора возвращаться, дед наверняка уже ждет меня.
— Любимая игрушка старика. Знаешь свое место подле него.
Меня оскорбили его слова, но я не подала вида.
— Что ж, все мы выполняем какие-то роли: кто игрушки... кто собачки, которая ради косточки готова кусать собственный хвост.
На мгновение он весь напрягся, точно хищник перед прыжком, но уже в следующую секунду расслабился и улыбнулся, подняв руки, будто признавая свое поражение.
Неожиданно для себя я спрыгнула с лошади и, взяв ее под уздцы, сделала несколько шагов в сторону Дамьяна. Господи, что я творю! Я не намерена была подчиняться ему. А тут! Но теперь уже поздно хвататься за голову и забираться обратно в седло. Я была поставлена лицом к лицу с фактом, что абсолютно не знаю себя.
Немного сощуренные глаза, в которых сияла бездонная глубина ночного неба, по-прежнему были прикованы ко мне. В них сквозило восхищение...Или я ошиблась?
— Найтингейл, — мягко произнес Дамьян, — я не верю, что ты ненавидишь меня.
— Ты всегда отличался повышенным недоверием к людям.
— Ты любишь меня.
Я замотала головой.
— Вероятно, ты мало знаком с этим чувством, — ответила я резко. — Ты умеешь любить только себя и вряд ли способен понять, как могут любить другие. Поэтому тебе простительно, если ты спутаешь ненависть с любовью.
— И все же ты любишь меня.
— Ты льстишь себе. Уверяю тебя, ты мне отвратителен, особенно после ска...
— Ты неубедительна. Могу поспорить, сейчас в твою головку лезут самые непристойные мысли... А ведь я могу исполнить их. Я могу подойти к тебе очень близко...вот так... Могу запрокинуть твою голову...вот так...Посмотри на меня...смотри на меня, соловей! Я могу поцеловать тебя...Ты хочешь, чтобы я целовал тебя?
Его голос легким перышком плыл по воздуху и таял, теплым эхом касаясь моей щеки. Я молчала, до скрежета сжав зубы.
— Ты вся дрожишь, золотко.
— Да, дрожу, — взорвалась я. — Это от ярости!
Я отскочила от него, испугав лошадь, и та дернулась, собираясь вздыбиться. Но Дамьян крепко ухватил уздечку, удерживая кобылу на месте. Меня он не держал.
— Боишься дать мне то, чего я хочу и чего, так сильно хочешь ты.
— Китчестер не мой и никогда моим не будет. Тебе нужно только дождаться смерти графа. Или тебе уже не терпится? Ничем не могу помочь!
— Неужели ты всерьез веришь в эту байку, что старик сделает так, как захочешь ты? Если он решил — значит, в завещании будет стоять твое имя. Ты все равно не в силах будешь отказаться от наследства, в этом случае все перейдет Элеоноре. А ты не настолько бессердечна, чтобы так поступить с Китчестером.
— В последнее время, я все больше понимаю, что не знаю себя.
— Должно произойти что-то из ряда вон выходящее, чтобы старик переменил решение.
— Что же? Моя смерть, например? Смерть могущественнее любо самоуправства.
— Ты слишком высоко ценишь себя, золотко, — Дамьян искренне улыбнулся. — Существует масса вариантов. И один из них — наша свадьба. Мы поженимся и этого достаточно, чтобы старик сдался. Ведь в этом случае ты так же станешь хозяйкой замка.
— Но всего лишь хозяйкой "на словах". А ты будешь владеть и управлять всем.
— Ты упираешься, потому что знаешь, тебе придется подчиниться. У тебя есть выбор — идти под венец добровольно или же я силой приволоку тебя в церковь...потешная картина!
— Выбор! — возмутилась я. — Ты предлагаешь выбор?! Не смеши меня. Ты вроде разбойника с большой дороги, который останавливает почтовый дилижанс, стреляет вознице в сердце, а потом наставляет пистолет на пассажиров и говорит: "Кошелек или жизнь! Ваш выбор, господа?". Вот что ты предлагаешь мне. И что я должна ответить?!
Подняв к моему лицу руку, Дамьян дотронулся до выбившихся из узла волос.
— Ты должна ответить, что отдаешь в мое полное распоряжение и свой кошелек, и свою драгоценную жизнь. А я пообещаю хранить и то, и другой с величайшей бережливостью. Это судьба, когда разбойник, грабя дилижанс, влюбляется в пассажирку.
— Если это судьба, то она схалтурила. Уверяю тебя, я не предназначена для тебя... как, впрочем, и ты для меня. Ты, наверное, был создан для Китчестера. И слишком большое значение придаешь этому факту.
— Нет, это ты придаешь ему слишком большое значение.
Когда я все же набралась духу и уехала от него, то ощутила пугающее одиночество. Въезжая во внутренний двор, а затем пробираясь по коридорам в свою комнату, это чувство только усилилось. Вокруг чудилась какая-то особая тишина... напряжение, как будто что-то ужасное пряталось рядом, готовое вновь вынырнуть из темного угла за моей спиной и наброситься на меня.
Я останусь здесь ровно столько, чтобы выяснить, кто угрожает мне, а затем уйду прочь, уйду навсегда. Но почему-то эти размышления не принесли мне успокоения. Может, виноваты какие-то чары, исходившие от древних стен, квадратных башен с острыми зубцами и изумрудных лугов, окаймлявших Китчестер? Как будто что-то меня притягивало и держало здесь, в то же время пугая притаившейся опасностью.
