— Прости, я не хотел тебя обидеть, — вздохнул Кован, заметив, как исказилось лицо молодой княжны после его слов. — Я лишь хотел сказать, что доверяю Арраге. К тому же, в этом волчонке течёт и наша кровь, кровь Сатарнов. Аррага не станет вредить потомкам моего отца. Она сделает всё возможное, чтобы спасти жизнь им обоим.
— Ты ничем не сможешь им помочь, — Тэйхир вновь сидела в кресле и пристально смотрела на молодую княжну. — Я знаю, тебе хочется доказать всем, что ты настоящий паладин, но посмотри за окно — на улице ночь. Свет луны подвластен лишь волколакам, но не таким как ты. Просто доверься Арраге и жди.
Селека внимательно посмотрела за окно. Тёмные облака, прикрывавшие россыпь золотых звёзд, лениво ползли куда-то к горизонту, и большая белая луна висела прямо над замком. Девушка чувствовала на себе её пристальный взгляд. Это был не её бог. Не её Свет. Аррага называла луну Хоккелом, "слёзами волка". Селека звала солнце Каэлумом, "великим сердцем". Их боги были совершенно разными и непохожими, хоть и оба являлись Светом.
Неожиданно распахнувшиеся двери заставили всех собравшихся в зале вздрогнуть. На пороге замер Беральд — бледный, но со странной улыбкой на губах. С трудом пытаясь восстановить дыхание, он хрипло прокричал:
— Получилось!
— Живы? — охнула Селека, тут же бросаясь к Беральду. Мужчину трясло, как в лихорадке, и он едва мог говорить. Девушка заставила его сесть на скамейку, и только тогда молодой Медведь прохрипел:
— Обе! — и снова широко улыбнулся. Кован удивлённо посмотрел на брата и тоже расплылся в улыбке. Обе — значит, родилась девочка. Конечно, Хильда с нетерпением ждала наследника, даже пыталась придумать ему имя, но постоянно забывала его. Говорила, что оно вертелось на языке, но всё никак не приходило на ум. Но теперь у неё была дочь. Крепкая, здоровая дочь.
— Есть только одно "но"... — пробормотал Беральд, поднимая глаза на собравшихся. Всего одно слово — и сердце Селеки ушло в пятки. Неужели что-то пошло не так? Боги северян оказались недостаточно милосердны к ним?
Молодой Медведь не стал ничего говорить, позволяя всем узнать всё самостоятельно. Путь до зала, в который отнесли Хильду, казался бесконечно долгим, и когда тяжёлые двери распахнулись и послышался детский плач, Селека подумала, что прошла целая вечность. И мать, и дитя действительно были живы, это стало понятно ещё тогда, когда Гвайр только переступила порог. Но когда она осторожно прошла к дивану, на котором лежала Хильда, девушка поняла, что имел в виду Беральд, говоря об одном "но".
На груди у Хильды лежал ребёнок — весь сморщенный, едва напоминающий ещё крохотного человечка, что в будущем должен превратиться в прекрасную маленькую девочку. Кожа малышки была красноватой после родов, но даже так можно было заметить неестественную бледность. Она словно была сделана из молочного фарфора, маленькая неживая куколка. На большой по сравнению с остальным телом головке уже виднелись светлые, почти белые волосы, тремя ровными кудрями лежавшие на макушке. Селека не могла описать словами своё изумление — ведь Хильда была темноволосой, и Кольгрим, по слухам, тоже.
Увидев гостей, волчья княгиня устало им улыбнулась и осторожно оторвала дитя от своей груди.
— Посмотри, какие у неё глазки! — прошептала девушка и повернула малышку к молодой княжне, севшей возле дивана. Селека, затаив дыхание, посмотрела на лицо маленькой девочки и увидела два больших лучистых глазика, неестественно светло-голубых. Они были яркими, словно два драгоценных камня.
— Она... — Гвайр едва подбирала слова, чтобы выразить своё изумление. — Она светлая.
— Белая, — поправила её Аррага, стоявшая позади дивана. Женщина выглядела уставшей, лицо её осунулось и как-то побледнело. Но держалась волчья ведьма всё равно уверенно и гордо, с ровной спиной и благородно расправленными плечами, по которым струились тёмные кудри. Наконец, Аррага завершила свою фразу: — Она альбинос.
Селека изумлённо выдохнула. Она слышала о том, что такие необычные существа могут встречаться среди животных, но чтобы у людей — никогда. И вот теперь молодая княжна своими собственными глазами увидела настоящего альбиноса. Малышка казалась слабой и болезненной, но удивительно прекрасной, словно фарфоровая кукла. Даже реснички и едва заметные бровки у неё были белыми.
— В любой другой земле она бы непременно умерла, — пробормотал Беральд, облокачиваясь о спинку дивана, — или была бы убита своими же родителями. Я слышал, что кожа их очень нежная и не выносит солнца. К тому же, она стала бы белой вороной среди своих сверстников.
— Но не тут, — Хильда уверенно улыбнулась, и усталость с её лица вдруг на мгновение исчезла. — Она прекрасна, Берд! Она... она... Я уверена, из всех Четверых её спас именно Белый Медведь. Посмотри на неё, брат! Это знак. Знак, что боги хранят и оберегают нас. Она дочь Белого Медведя.
— И Белого Волка, — усмехнулся Кован, вспоминая про прозвище Кольгрима. — И ещё твоя любимая шкура...
Медведи улыбнулись. Сатарны всегда любили белый цвет. Он олицетворял чистоту, бескрайние снежные края и сам Север. Именно потому знамя Медвежьего плато представлял собой чёрного медведя на белом, как свежий снег, фоне. Улвиры недалеко отошли от них — только их полярный волк словно нёсся по кроваво-красному полю.
— Как ты её назовёшь? — шёпотом спросила Селека, заметив, что девочка на руках у Хильды уже уснула. Спящей она казалась её прекраснее.
Осторожно прижав к своей груди уснувшее дитя, молодая волчья княгиня улыбнулась. Она думала лишь над мужскими именами и совершенно не готовилась, что первым её ребёнком будет девочка. Кольгрим наверняка куда более был бы рад наследнику, но и эта малышка мгновенно завоюет его любовь. Она действительно была особенной, это ощущалось в каждом её движении, в каждом вздохе.
— Аррага, — позвала Хильда, оборачиваясь к волчьей ведьме. Та всё ещё стояла рядом с Беральдом и тут же кивнула княгине головой. — Аррага, а как на волчьем языке будет "Белый Медведь"?
— Рокхал, моя дорогая. А в чём дело?
Хильда расплылась в широкой улыбке и, прикоснувшись своими пухлыми губами к белому лбу дочери, прошептала:
— Пусть её будут звать Рокхалан, Белой Медведицей. И пусть боги хранят её и оберегают, как сегодня, когда это прелестное дитя появилось на свет.
Селека почувствовала, что сама уже не может сдержать улыбку. Устало улыбнувшись, девушка склонила голову и мысленно обратилась к Свету. Пусть и он хранит это дитя. Быть может, из неё тоже вырастет храбрая воительница, и когда-нибудь юная Рокхалан Улвир станет паладином, адептом Нового учения. А может, она превратится в прекрасную даму, и князья Севера будут биться на турнирах, лишь бы удостоиться её внимания хоть на несколько секунд. Но одно Селека знала точно — о Белой Медведице, прелестной Рокхалан будут слагать песни и легенды, и этот день, когда она появилась на свет, войдёт в историю. Пройдёт ещё много времени, прежде чем Селека узнает, какой путь изберёт маленькая княжна. Быть может, к тому времени у Гвайр у самой уже будут дети. Время неумолимо бежало. Когда-нибудь и её, молодую княжну Леопардов, выдадут замуж за какого-нибудь князя, и она уедет к нему, покинув родной дом, друзей, близких и родных.
— Спи, моя малютка, — прошептала Хильда и ещё раз поцеловала в лоб маленькую Рокхалан, так сладко спавшую, свернувшись у груди матери.
* * *
Сильный ветер набросился на синий штандарт с золотым вороном, распахнувшим свои крылья, и нёсший знамя воин приглушённо забормотал. В воздухе веяло тьмой, и это чувствовали все, кто был сейчас на поле. Всадники перешёптывались и с недоверием посматривали в сторону вражеского войска. Здесь, в землях Львов, ещё оставалось несколько отрядов Псов, регулярно устраивавших набеги на Вастель. Необходимо было защитить город и обезопасить путь торговых повозок, шедших по Западному тракту из Средиземного порта.
Эта неприступная крепость всегда удивляла Алака. Самый северный из городов Вэлна, Средиземный порт действительно находился в центре Сангенума, на пересечении трёх торговых трактов. Он был построен ещё задолго до возникновения Империи Ворона, в эпоху Рассветных государств, когда Чёрная грань разделяла два великих королевства. Когда другие города захватывались, разорялись и разрушались, Средиземный порт непоколебимо стоял на своём острове. С одной стороны его защищала быстрая и опасная Чёрная грань, а с другой — спокойная, но достаточно глубокая Серая тень, словно эхо своей огромной и могучей сестры. Те, кто пытались покорить Средиземный порт, либо утопали в течении рек, либо погибали под градом стрел, ещё не дойдя до городских ворот. Во время войны эту крепость старались взять прежде всего, поскольку атаковать врага, вовремя скрываясь за её могучими стенами, было достаточно удобно. Но получилось так, что Вэлн вдруг стал врагом Фабару, и Средиземный порт для западных князей был теперь как бельмо на глазу. Все масштабные атаки совершались именно из этого места. Алаку просто необходимо было захватить крепость, но он не мог этого сделать, пока Вастель и Елес были охвачены войной.
Победоносный нервно захрапел, и Алак едва удержал в руках поводья, когда жеребец вдруг резко дёрнул головой в сторону. Юноша сильно удивился и попытался успокоить коня, но тот продолжал раздражённо ржать и рыхлить копытом землю. Проехавший мимо Га'кеон удивлённо посмотрел на молодого императора.
— В чём дело, мой шаттар? — спросил кочевник, остановив своего белого жеребца рядом с Победоносным.
— Всё нормально, Гао, — Алак покачал головой и сильно ударил пятками в бока своего коня. Жеребец недовольно захрапел, но всё же продолжил путь. Что-то беспокоило Победоносного. Жаль, что лошади не умели говорить. Но Таодан и сам чувствовал неладное: воздух вокруг был пропитан тьмой. Казалось, таинственная энергия протекала под самой землёй, наполняя всё, к чему мог прикоснуться юноша. Деревья, камни, вода в ручье, что шумел неподалёку — всё это было не таким, как раньше.
— Аньюн! — крикнул Алак, поворачивая Победоносного. Шиттарии удивлённо проводили юношу взглядом, когда он промчался мимо них, оставив позади себя столп пыли. Молодая Змея ехала в конце войска, осторожно придерживая поводья своей кобылы — та тоже заметно нервничала и время от времени отказывалась продолжать путь. При появлении Алака девушка с удивлением посмотрела на него и нахмурилась.
— Что-то случилось, мой шаттар? — она всегда обращалась к нему столь же официально, как и другие шиттарии, хотя Таодан уговаривал Аньюн называть его просто по имени.
— Ты чувствуешь это? — Ворон напряжённо осмотрелся и втянул носом воздух. Юноша не обладал таким же нюхом, как звери, но всё равно достаточно отчётливо различал запах тьмы — это был какой-то приторный аромат, дурманивший и путавший мысли. Аньюн тоже ощутила его и, поморщившись, кивнула головой.
— Пахнет тьмой, мой шаттар.
Алак приглушённо хмыкнул — он и без Аньюн это понял, совершенно незачем было подтверждать то, в чём юноша был абсолютно уверен. Натянув поводья Победоносного, молодой Ворон с недоверием посмотрел на видневшееся вдалеке войско противника. Быть может, тьма эта была связана как-то с предстоящим сражением? Почувствовав, как бешено заколотилось сердце в груди, Алак протянул Аньюн руку. Девушке не нужно было объяснять, что от неё требовалось. Коснувшись ладони мужа своими мягкими пальцами, она прикрыла глаза и попыталась сосредоточиться. Эти несколько секунд показались Таодану мучительно долгими.
— Всё в порядке, мой шаттар, — кивнула головой Аньюн, выпуская его руку. — Вам совершенно нечего бояться.
Алак тяжело вздохнул и натянул на руку перчатку. Значит, с ним в грядущем сражении ничего не случится. Но юноша всё равно не мог отделаться от мысли, что произойдёт что-то странное, что-то абсолютно противоестественное. Природа никогда не лгала, а Таодан замечал, как всё вокруг было погружено в страх. Лошади нервничали, птицы не поднимались в небо. Хорошо хоть, что никто из шиттариев ещё не увидел над своей головой чёртову дюжину воронов, иначе войско отказалось бы вообще идти в сражение. Смерть шаттара была позором для всех воинов — это не великий хан пал в бою, это они не смогли защитить его от вражеских мечей.
— Мне не нравится, что эту тьму я ощущаю перед сражением, — пробормотала Аньюн, внимательно смотря на видневшиеся вдалеке штандарты. Это были гербы Мастиффов — большая чёрная собака на фиолетовом фоне. Их трудно было спутать с другими восточными князьями хотя бы потому, что ещё за тысячи метров можно было услышать металлический лай их травильных собак. Псари и мастиффы составляли основную боевую мощь Виверров. Не повезло же шиттариям столкнуться именно с этим войском. — Ты уверен, что нам стоит сражаться с Мастиффами? Лошади боятся этих собак.
Алак лишь усмехнулся и внимательно осмотрел ближайшего шиттарийского воина. Его невысокая коренастая кобылка совершенно спокойно ожидала начала боя.
— Странно, что ты так недооцениваешь собственных кочевников, Змея! — юношу забавляла сложившаяся ситуация. Он был уверен, что Аньюн как никто другой должна знать достоинства и недостатки шиттариев. — Их лошади не боятся ни собак, ни даже слонов. Стоит мастиффу подобраться слишком близко — и всадник просто пронзит его длинным копьём. К тому же, я видел, как Ло'ке сражался верхом на своей лошади против пойманного ягуара. Зверь не успел к нему даже подскочить, как вокруг его шеи уже закрутилась верёвка! А это была дикая кошка, в несколько раз быстрее и опаснее какой-то псины.
Аньюн ничего не ответила — в этом Таодан был прав. Но если дело было вовсе не во вражеском войске, то что было причиной этого странного чувства, не дававшего покоя им обоим?
— Я не вижу, чтобы тьма шла именно от этого войска, — заметила Аньюн. Ветер трепал её длинные волосы, и девушке приходилось постоянно убирать с лица назойливые пряди. В такие моменты она выглядела довольно забавно: сосредоточенная, серьёзная, словно решала какую-то трудную и невыполнимую задачу. — Эта энергия... она кажется мне знакомой, но я не могу сказать, кому она принадлежит. Но это очень могущественные существа. Могущественные и опасные.
— То есть, они нам враги? — вскинул бровь Алак. Аньюн ещё раз пристально прислушалась к своим ощущениям. Она не могла точно определить, что за существа испускали эту пугающую тёмную энергию, потому сложно было понять, были они враждебными или нет. Впрочем, тьма никогда не бывает доброй.
— В любом случае, я бы не стала им доверять, — Аньюн покачала головой и задержала взгляд на горных пиках Хребта Ночи, видневшихся вдалеке. Тёмная энергия исходила откуда-то оттуда, но девушка всё равно не могла определить, где именно был источник их тревог и сомнений. Пока таинственные создания не нападали, их можно было не бояться.
— Я должен найти остальных янгулов, — Алак кивнул головой и слегка выпустил поводья, давая Победоносному волю. — Мне не нравится эта тьма.
Аньюн не стала его переубеждать. Когда Таодан пришпорил своего коня и погнал его по лагерю мимо стройных рядов воинов и всадников, девушка лишь проводила его пристальным взглядом и погладила по шее свою кобылу. Молодая императрица ощущала тьму в воздухе каждой клеточкой своего тела, но что простая девчонка могла с этим поделать? Аньюн не смела останавливать войско, просить Алака остаться в стороне от сражения. Тем более, что Небесокрылая не чувствовала, что с ним может что-то случиться.
