Но жила Рогнеда с милитантом тем, да и сынулька её первый был в отца, а не в рабовича. Да и фамилия пошла по матушке, в честь “подвига”. И поныне, каждый второй князь полоцкий — Рагонежич, традиция семейная, да и гоняют знатно отпрысков.
В остальных “княжьих” Полисах также истории занятные были, но ехать-то мне к соседям, а с ними, как известно, любовь особенно “тёплая”. Впрочем, последнее время гадостей не учинялось, мирно всё, так что, думаю, разберусь.
И в целях аргумента межполисной дипломатии затребовал я у Серонеба Васильевича гаковницу скорострельную. Хоть проветрится, а то пребывает в недрах складских, света белого не зря.
— Не дам, — нахмурился жадина. — На кой бес тебе гаковница, тут и трёх часов пути нет!
— А татям злостным, когда из меня жилы будут тянуть, скажу, что “мне ехать недолго”, — отернился я. — Гаковницу предоставьте, — с мордой твёрдой выдал я.
— Тати из тебя разве что пуд жира вытопят, но остатний десяток останется. Не обеднеешь, — задел меня за толстое жадина.
Осерчал я немного. Назвал жмота словами разными, гаковницу требуя. Ну и, час спустя, добыл. Ещё и немало повеселился, за плечами к каретной сквозь всю управу неся. Уж очень физиономии встречных-поперечных комичными были. И мортиру парочка помянула, причём, без глумления. Может, и вправду прихвачу как-нибудь, заключил довольный я, помещая гаковницу на сиденье заднее, да ветошью, с погонщика стребованной, прелесть мою прикрывая.
А вообще, надо бы на обратном пути поговорить с парнем. Почти полгода персону мою возит, а я даже не расслышал, как зовут его.
Собственно, нам границу подтвердить, думал я уже в дороге, возницей влекомый, да и всё. А пейзанам финансов на новое обустройство Полис выделит.
Добрались мы до Полоцка, к Управе посольской подкатили, да и проводили меня в кабинет коллеги Лешего нашего, заместителя главы управы. А вот сей довольно молодой тип (не более тридцати годов) меня несколько ошарашил после представления. Не претензиями, а предложением:
— Ормонд Володимирович, а как Вильно посмотрит, ежели границу мы несколько исказим? — вопросил сей тип, посмотрел на мою улыбку, вздохнул и более развёрнуто сказал. — В смысле озеро сие злостное поля залило. Да и заливает. А у вас участки с нами смежные, вполне плодородные, да не потребные.
— Изябор Славович, это с чего это не потребные? — отернился я. — И уж простите, но пока я, как и Вильно, на сие с удивлением посмотрим. Дарить вам землицу прикажите? — с удивлением воззрился я на собеседника.
— Не дарить, — поморщился собеседник. — Озеро — вам. Земля пригодная — нам, в равных размерах, один к одному, честный размен.
— Честный столь, что по миру Вильно с рукой протянутой пойдёт с честностью такой, — приступил я к деловым переговорам. — Сколь с озера этого, утёкшего, прибытку? Биом поменялся, рыбу разводить по новой начинать.
— А нашим аграриям лес корчевать и пахать, — ответствовал соседский жадина. — Говорю же — равная мена!
— А взвесить прибыток не желаете, да сравнить? — отернился я. — Землицу, предками оставленную, за бесценок прибрать желаете?
— А под озером — наша земля, — привёл неубедительный аргумент собеседник. — Леший с вами, Ормонд Володимирович, три четверти площади, от размеров озера.
— Леший, Изябор Славович, всегда со мной, — честно ответил я. — Ну десятую часть от площади озера Вильно вам готово пожертвовать.
В таком добрососедском ключе вели мы дипломатические переговоры часа три. В итоге сошлись на приемлемых один к трём. Вообще, с нашей стороны и вправду плодородной земли хватало, а вот у Половчан был песчаник. Правда, у них и озёр до беса, а нам рыбка не лишняя. В общем, лучше вышло, чем могло бы быть. Да и не в обиде никто.
Правда выходил такой казус: изменение границ межполисных — это уже уровень высокий, и печати Полиса малой мне на договор такой не хватит. Собственно, собеседник со мной вышел, да в резиденцию княжескую со мной направился: была это в Полоцке и управа милитантская, и резиденция главы Полиса.
Князь был как князь, Радонежич. Откатал печать свою на договоре в двух экземплярах, призадумался, да и кликнул:
— Ольша! — на что появился паренёк лет тринадцати-четырнадцати, явный одарённый. — Направишься в Вильно с посланцем сим, с договором. И привезёшь обратно отпечатанный печатью Полиса.
На что паренёк склонился, и свою копию договора прибрал. А я на княжескую морду смотрел без всякого почтения и с некоторым возмущением: какого лешего мне на шею какого-то глисту в кафтане вешают? Что, самокатами Полоцк оскудел?
Тут вопрос-то понятный, договор сей только тогда в силу вступит, когда обе печати отпечатаются. Но я что, подчинённый этой княжеской морде, его посыльных возить?
Морда княжеская на мою физиономию повзирала, усмехнулась (впрочем, до Лешего не дотянула), да и всё ж соизволила поинтересоваться:
— Не откажетесь доставить, Ормонд Володимирович? К делам сын тянется, вот и приучаю потихоньку, — выдал он.
Вот князь бесовский, злопыхал я. Подкинул мне княжонка, вот ещё мороки. Впрочем, бес с ним: отказать негодно, а от Вильно пущай летит, из своего кармана аэроплан оплачу, если что. Но бардак ведь какой!
— Не в тягость мне, Вольг Сигмарович, да и по-добрососедски. — выдал я, чуйства, меня переполнявшие, скрывая.
В итоге, хоть и посольство угодно справилось, без особого восторга я усадил княжича самокату в зад, да и тронулись мы. И все паренёк елозил сзади, копошился и достал меня в конец.
— Что вам не сидится, Ольша Вольгович? — ехидно вопросил я. — Сидения недостаточно мягки?
— Признаться, да, Ормонд Володимирович, — ответствовала эта прынцеса на горошине. — Жесткое тут что-то.
— Не что-то, а гаковница скорострельная, — с похерчелом отвествовал я, признав, впрочем, мысленно за пассажиром право на елозенье. — Переложите вбок, коль неудобно, — буркнул я, покосившись на погонщика самоката.
Последний челом покраснел, легонько подёргивался, но в голос не ржал. Молодец, точно нормально познакомлюсь, заключил я.
— А не скажете ли, Ормонд Володимирович, — после копошения и размещения моей прелести не под княжичной задницей послышался голос, на что я кивнул, а голос продолжил: — А зачем вам оружие тяжёлое?
— Службу посольскую справлять, — честно ответил я.
Парень примолк, призадумался, а я понадеялся, что так в тишине и доедем. Но через час, уже на территории нашенской, тишину нарушил звяк стекла. И стук ломаемой кости: водитель получил в лицо пулю, а самокат начал юлить.
Времени жалеть и даже думать не было, скорость была около сотни вёрст, надо было спасаться. Но сквозь ноги так и оставшегося для меня безвестным погонщика… и тут мои мысли прервал удар по колесу, явно, злодеи, увидев что самокат не тормозит, решили “помочь”. Самокат понесло юзом, бес уедем. Но и тормозить нам нельзя, решил я и рявкнул на княжича, толкая и корректируя юлящий самокат.
Последний решил эфиром самокат затормозить, но решение, хоть и логически понятное, но архиневерное: тормознём на дороге — там нас и упокоят.
— На пол и голову пригни! — рявкнул я.
Одновременно толкая самокат в кусты на обочине, судорожно оглядываясь в эфире и тяня руку к гаковнице.
— Но я… — пискнул княжич, получил по маковке гаковницей и примолк.
— Вниз!!! — взревел я, и на этот раз парень послушал.
Стрелку наша шустрость не понравилась, пулю он выпустил, крышу самоката и боковое стекло выбил, но деянием этим добился лишь того, что обозначил, куда чувствовать. А с оскалом взводя гаковницу, почти на пределе чувствительности, я ощутил стрелка саженях в ста, на дереве. Правда был ещё десяток в кустах, в том же направлении, но было пока не до них.
— Всё вернёт к истокам, — вырвалось из памяти Олега, да и из пасти, — пулемёт Максим.
И начал я поливать короткими очередями вражин. Вражины исправно помирали, стрелок на дереве — первым. А у меня песенка про пулемёт из пасти прорывалась, да и у трупа, на которого я гаковницу облокотил, я прощения вслух попросил. Не за гаковницу, а за то, что не узнал, как зовут. Бес знает, с чего меня так накрыло, вроде и поопаснее бывало, но вышло так. По самокату несколько выстрелов прилетело, но нас не задело, а потом нападающие перестали быть.
— Пиздец, — вынес я вердикт окружающей реальности, убедившись в убитости атакующих. — Вы там живы?
— Жив, — пискнул княжич. — А почему Мак… Сзади!!! — ультразвуком взвизгнул он, вытаскивая цербик.
Он успел, а я, болван, сконцентрировался на локализации нападающих и ещё одного не заметил. Но самым первым успел злодей, выстрелив в меня. Пуля, пройдя дверь самоката, впечаталась в панцирь и, зараза такая, не остановилась: от удара по хребту я натурально взвыл. И, что самое поганое, перестал чуять ноги и всё, что ниже грудины.
Княжич в засадника стрелял беспорядочно, но залечь заставил, да и не стрелял в нас этот тип. А я несколько озверел и, немного отойдя от боли и схожего с электрическим разрядом ощущением в хребте, вздёрнул скота эфиром, да и раза три ударил об дерево. Хватило бы и одного, но был я в бешенстве.
— Материться не буду, — сказал я, удерживая головогрудь над обмякшим остальным.
Это ещё панцирю бракованному спасибо, что удерживал. Впрочем, с учётом терапефтов, была у меня надежда на то, что паралич временный. А ведь не было бы гаковницы, нам бы и конец наступил, промелькнула мысль. Они достреливали, Сурт — точно нет, да и Перун не факт бы, что достал, уж точно не через крышу стрелка на дереве.
— Всё равно пиздец, — пискнул княжич. — Это — посольская служба? — в несколько растерянных чувствах окинул он пулевые дырки и кровь на потолке. — И что нам делать? — чуть не плача, спросил он.
— Она самая, посольская, — тяжело уронил я. — Сейчас, сигнал подам, — с этими словами я рванул тревожный рычаг эфиром.
Посольский самокат тревожной связью оборудован был. Но по замыслу разработчиков, сигнал сей водитель подаёт, и был он от меня “через тело”.
— Милитанты скоро будут, — оповестил я. — Вас до Полоцка…
— Сначала поручение бат… князя! — задрав подбородок, выдал он.
— Как угодно, — не стал спорить я.
Через четверть часа подкатил яровик с милитантами, старший которых хотел начать делать “всё по-егойному” но был малой печатью Полиса заткнут.
— Посланец Полоцка, — обозначил я спутника. — Мне нужна связь, срочно. И с хребтом бес знает что, не чувствую.
— Ушиб и трещина хребта, — просканировал эфиром меня один из милитантов. — Повезло, становой нерв бы месяц растили, — тоном опытного хребтоломателя выдал он.
— А не чувствую ни лешего я от везения, — отернился я.
— Контузия, сотрясение, как с головой бывает, — ответил он, вытаскивая мою тушу не без помощи эфира.
Ну, хорошо бы, подумалось мне, пока меня помещали в яровик милитантов, протягивая коммуникатор эфирофона. Леший, к счастью, был доступен, и эфирофонист управы дал мне связь с его Злонравием через пару минут.
— И что у вас стряслось, Ормонд Володимирович? — изрыгнул леший.
— Нападение по дороге. Со мной представитель Полоцка, с документами для Совета Полиса и большой печати. Договор о разграничении. Необходимо его встретить и с договором доставить в Полоцк, — рублено выдал я.
— А сами? — гадски змеилось начальство.
— А сам я с хребтом сломанным, — злобно буркнул я.
— Сколь серьёзно? — посерьёзнел Леший.
— Бес знает, милитанты говорят — трещина, — не стал нагнетать я.
— Понял, у врат встретят, — с этими словами оборвал связь начальник.
А я, валяясь на полу милитанской машины, отходил и мыслил, причём, как оказалось — вслух, о том, что Серонебу точно пиздец. За панцирь этот бракованный.
— Панцирь у вас нормальный, — подал голос один из милитантов. — Тати эти на днях патруль из Воранава загубили. Миной, вроде бы, самодельной. Милитантское оружие, с бронебойными пулями, — определил он.
— И ведь управились. Видно, сами из милитантов бежали, — прикинул я, на что милитанты с не самыми счастливыми мордами покивали.
Сразу за вратами Вильно стоял леший, снабжённый самокатом. Рядом был аж геликоптер медицинский, с санитаром коего мне пришлось почти воевать. В итоге картина была такова: меня держал милитант, а я, придерживая эфиром, навьючивал на Лешего поклажу.
— Саквояж, печать малая там и договор с Полоцком. Бирка посольская водителя, мёртв, — махнул я рукой в сторону буксируемой развалины, бывшей самокатом. — И гаковница скорострельная, — всучил я в руки не удержавшего лицо начальства названное. — А вам идёт, — оценил я картину.
— Идете вы, Ормонд Володимирович… лечиться, — справился с собой Леший. — Посланник? — отметил он взглядом княжича.
— Ольша Вольгович Радонежич, — представил я паренька, полюбовался опять не удержавшим чело Лешим, да и со скорбной миной обмяк. — Лечите меня сорок терапефтов.
— Вам одного хватит, — буркнул медик, перехватывая меня у милитанта и заталкивая в геликоптер.
Съездил к соседям, констатировал я уже в летящем геликоптере. Ну, жив, и то славно.
25. Гонка с препятствиями
В геликоптере терапефт, которого я, стоит признать, ошибочно (на олеговых ассоциациях) принял за санитара, учинил мне детальный эфирный осмотр. И уставился на мою персону с некоторым возмущением:
— И на кой, извиняюсь, бес, геликоптер затребовали? У вас, уважаемый травма незначительная, вмешательства срочного не требующая, — проявил нечуткость медик.
— Уж простите, почтенный терапефт, я вас не призывал, и на кой, извиняюсь, бес, вы тут на геликоптере — не ведаю, — отернился я. — Ежели спасти кого надо, так я подвинусь, в сторонке полежу.
— Да, простите, просто выдернули меня так, будто побоище тут жуткое, — потёр виски терапефт. — Да не копошитесь вы! — возмущённо откомментировал он мои гневные шевеления. — Что травма не столь сильна, её серьёзность не отменяет. Сейчас костью займусь, — откомментировал он, приступив к эфирному воздействию.
