В баре эскобарка и аслундцы принимаются обсуждать прелесть жизни на планетах под открытым небом, я же помалкиваю, хотя мог бы внести и свою лепту в этот разговор, зато разглядываю Бо. Лицо бывшей наемницы, с которой мы с самого начала не сошлись характерами, на сей раз не выражает обычной антипатии. Она сидит, задумавшись. Вдруг на ее запястье брякает комм и при взгляде на номер она чуть меняется в лице.
— Да. И тебя приветствую. Нет, не могу. Мааам... что со мной может случиться?
Долгая пауза, судя по всему, заполненная перечислением вариантов. Впрочем, слишком долгая. Может, сигнал идет на планету?
— Нет, — с преувеличенным спокойствием. — Никаких проблем. Немного застряла с документами...
Снова пауза.
— Нет... какая контрабанда?! Повздорила с одним идиотом из пропускной системы. Две недели... Нормальный характер, пора привыкнуть за столько лет.
Снова молчание. Бо настойчиво гипнотизирует дисплейчик наручного комма. Я отвожу взгляд.
— И я тебя люблю. Да. Послезавтра буду.
Она прощается, отключает комм, закатывает глаза. Выглядит это комично.
— Родня... — Судя по смеси раздражения и любви в коротеньком слове, если мне хватит глупости ляпнуть что-то нелицеприятное о фамильных отношениях, добром это не кончится.
Я заинтересованно уточняю, удивленный неожиданно пришедшей мыслью.
— Вы ведь здешняя, Бо? И вас не пускает домой иммиграционная служба?
— Я с самой Комарры, — подтверждает она сухо и вдруг искренне добавляет. — Не сдержала язык на таможне, вот и устроил один мстительный сукин сын... адаптацию. Ничего, несколько лет ждала, потерплю еще пару дней. — И подумав, вдруг предлагает: — Знаешь, Форберг, давай-ка на "ты", а?
— Давай. И долго ты служила? — уточняю вежливо, придвигая к собеседнице пакет с солеными сухариками. Пиво здесь не сказать, чтобы отменное, но сносное. Под закуску вполне.
— Ну, смотря что считать долго, — со вкусом отпивая пива, отвечает наемница. — Мне сорок восемь; примерно половину срока я в деле... то есть была в деле.
На секундочку она грустнеет, но запивает сожаление очередным глотком.
— А ты? — интересуется в ответ. — По выправке виден опыт.
— Лет десять, но на планете, — киваю. — Скажи, Бо: ты — сержант потому, что не захотела связываться с получением патента на чин, или там у вас личного состава больше, чем вакансий?
"Ищут ли они новых людей", подразумевается, но не произнесено вслух. Единственная работа, для которой у меня хватает квалификации. Почти хватает.
— Да какой из меня офицер? — бесхитростно отвечает она, разгрызая сухарик. — Я драться люблю, не бумаги писать. А что за интерес? Хочешь сам, ммм... пополнить послужной список?
— Вроде того, — соглашаюсь. — Только не знаю, подойду ли. В пространстве я новичок.
— Попытаться-то можно,— пожимает плечами. — Ты сегодня в нулевой тяжести хорошо держался, для планетника. Молодой, костяк хорош, а мясо нарастет — у нас так говорили.
— Стрелять я умею, — соглашаюсь, — я же снайпер. И в тактике разбираюсь. Но где искать и куда смотреть, не знаю. Подскажешь?
— Звездный флот Уоллеса, — поднимает она кружку. — Самые лучшие. Поищи в комм-сети, где предложения работы — там смотри требования вербовочного пункта. В общем, стандартный набор: пол не важен, состояние здоровья, — она оглядывает меня цепким взглядом с ног до головы, не пропустив ни одного видимого шрама, — вроде бы подходит, как и возраст. И командирский опыт в плюс. Сам-то не расскажешь, как воевал? Я в наземных стычках ни разу не бывала.
— Партизанская война, — пожимаю плечами. — Естественный ландшафт, гористая местность, пешие и конные переходы... — М-да, знает ли она вообще слово "конные"? — Тактика малых отрядов. И оружие не сложнее лазерной винтовки или станкового плазмотрона. Экзотика?
Бо усмехается. — Ага, экзотика, если честно; нам на планетах делать нечего. Надо понимать, у этой вашей партизанской войны с блокировкой туннелей и захватом станций ничего общего? Но это ничего. Тебе бы подучиться космической тактике — хотя бы основам. Да и с работой в пространстве разобраться, как простому технику.
— На курсах этому не учат, — понимающе киваю. Все особые умения, которыми нас одарили курсы адаптации, — это как найти склад спасательных пузырей или каким образом нужно сортировать мусор перед тем, как выбросить. — Скафандр, движения в невесомости, космическая техника, всякое такое?
— Да, да, — охотно подтверждает Бо. — Кто носил скафандр, с боевой броней разберется. Это легко, на самом деле — просто опыт. Поработай с месяцок где-нибудь в космопорте, должно хватить.
Я от души благодарю ее за дельный совет. В чертовом списке социальных работ был, кажется, грузчик портовой зоны? По крайней мере, теперь я могу выбирать себе специальность не только ради заработка, но и для будущей пользы.
* * *
Как и ожидалось, "престижная" должность портового грузчика — виноват, грузчика-стажера, на первые две недели, — достается мне без излишней конкуренции. Когда я заявляюсь на новое место работы, простые ребята в комбинезонах спрашивают, "как меня звать", потом интересуются, "откуда это меня принесло с таким чудным акцентом", чешут в затылке при слове "Барраяр", но тут рыжий — Пит, кажется, — объясняет с видом знатока: "Шестой туннель, забыли, что ли, мы оттуда баржу с деревом принимали", и больше вопросов ни у кого нет. Мне, уже как своему, объявляют, что вечером я ставлю на бригаду по кружке пива каждому, и на этом ритуал адаптации можно счесть законченным. И то верно, в разведку нам вместе не ходить. Что такое гравилуч, я знаю, значит, разберусь и с погрузчиком.
День за днем я вижу на работе металл и пластик грузовых доков, поэтому по вечерам не собираюсь сидеть в четырех стенах своей каморки. Я что, под арестом, в конце-то концов? Так что я выбираюсь в блестящую, переливающуюся, эклектичную роскошь торгового центра и гуляю там, праздно разглядывая все, что попадется на глаза. Причудливо одетую публику и витрины, фонтаны и драгоценные по тамошним меркам деревья в кадках, зовущие на другие планеты рекламные ролики транспортных компаний и не уступающие им по красочности трейлеры голофильмов... А последнее, пожалуй, вариант. Мне достается билет на комедию положений из жизни бетанской семьи: весело и ничего не напоминает. А в баре поблизости можно посидеть все за тем же пивом, пока не начнется ночной цикл: когда лампы в коридорах чуть потускнеют, я буду знать, что пора домой.
Я протягиваю бармену кредитку. Не на такую уж выдающуюся сумму я выпил, но тот, протягивая мне для подписи чек, сам вежливость и предупредительность. — Вот здесь, мистер, — быстрый взгляд на карточку, почти незаметный, — ... Фор-берг? Пожалуйста. Возьмите нашу визитку, я надеюсь, что вы посетите нас снова... лучшие сорта прохладительного... вы ведь не здешний?
И этот опознал во мне инопланетника, хм. За туриста принял, наверное. Неужели барраярский выговор такой заметный?
В обыденных трактирных звуках сложно вычленить отдельные составляющие. Негромкая музыка, позвякивание кружек, разговоры. И шаги, останавливающиеся за моей спиной как раз тогда, когда я ставлю подпись на чеке.
— Форберг? — повторяет голос, который в первую секунду кажется знакомым. Но уже во вторую я понимаю, что знаком не голос, а говор. Тот самый, который я только что поминал. Но за эту секунду я успеваю машинально полуобернуться, застыв на половине движения. Знакомый зеленый барраярский мундир с высоким воротником — последнее, что я ожидал или хотел здесь увидеть... Эй, хватит, командую я себе. Твой соотечественник, твой собрат-офицер... что ты на него смотришь, как на врага, черт бы тебя побрал? Расслабься. Ровнее.
— Мы знакомы? — переспрашиваю вежливо. Если честно, не припоминаю этой физиономии.
— Лейтенант Форсуассон, — представляется обладатель мундира, и каблуками бы щелкнул, да не к месту. — СБ Консульства Империи.
Он козыряет мне, я коротко киваю, напомнив себе, что я в штатском. Безопасник словно сканирует мой костюм цепким взглядом и осмотром остается, похоже, недоволен. Хотя только рентгеновские лучи могли бы считать на подкладке куртки цетагандийский ярлычок, значит, меня подводит мнительность? Все равно пятки начинают зудеть, но бежать — самое глупое, что только можно.
— Вы здесь по каким-то делам, господин Форберг?
История слишком длинна, чтобы рассказывать ее даже в компании, которой я доверяю полностью. И которая способна доверять мне.
— Проездом, — роняю первое, что приходит в голову. Отговорка, и лейтенант должен это понимать; вряд ли он полагает, что я собираюсь на станции осесть и завести домик с огородом. — А что?
Не знаю, как обычно думают парни из Безопасности, но у этого в мозгах словно жужжит готовое щелкнуть реле.
— Здесь редко встретишь своих, — проговаривает он медленно, не сводя с меня внимательного взгляда. — И, если встретишь, обычно хочешь переброситься несколькими словами. Узнать, — пауза, — новости из дома.
А может, все и правда случайность? Дурная, но случайность. И молодого офицера замучила тоска по родной планете, и он не смотрит на меня с растущим подозрением...
— Мои новости все полугодичной давности, — признаюсь честно и сухо. — Скорее уж вам стоит со мною делиться, что творится в Форбарр-Султане.
Даже если и так. Поддерживать беседу наводящими вопросами — неудачная идея: по типичной для безопасников параноидальной привычке примут за шпиона. Не расспрашивать — подозрительно, и тоже примут.
— А вы не похожи на туриста, Форберг, — СБшник качает головой. Так и есть. — Не позволите ли взглянуть на ваши документы?
Документы мои, конечно, в порядке, вот только нет вещи глупей, чем показывать барраярской службе безопасности цетагандийский паспорт.
— А в чем дело, Форсуассон? — интересуюсь неприветливо. — Я что-то нарушил, и нынче пить пиво — уже преступление?
Опускаю тихо руку в карман. Там у меня всего лишь парализатор, зарегистрированный и легальный, и мысль стрелять в своих сама по себе отвратительна — но мне и этому оружию к таким коллизиям уже не привыкать...
Лейтенант мое движение, несомненно, прослеживает и оценивает должным образом. И если он не совсем дурак — на что непохоже, — то понимает, насколько неблагоразумно и чревато устраивать перестрелку на нейтральной территории, не имея санкций.
— При мне — ничего, — отвечает он, усмехнувшись, — впрочем, вам виднее. Как пожелаете.
Коротко кивнув, эсбэшник встает и выходит из бара.
Я остаюсь у стойки в глупой нерешительности. Уйти отсюда поскорей? Не выскакивать за дверь прямо сейчас, переждать, дав любопытному лейтенанту Форсуассону возможность отойти подальше? Или забыть этот досадный инцидент, залив его дополнительной кружечкой пива под копченый сыр? Да, инцидент неприятный, неожиданный и немножко стыдный — но, в сущности, перед этим парнем на мне вины нет. Нет.
Светлое пиво льется легко, а что горчит, так это ему и положено. Кружка пустеет, цифра на настенных хроно меняется, обозначая новый час. Пора. Теперь осталось сходить отлить напоследок, и можно домой.
Когда в туалете у сушилки меня перехватывают сзади, заворачивая руку, и я попадаюсь врасплох, как последний пьяный кретин.
— Не дергайся, Форберг, это патруль, — сообщает из-за спины голос с домашним гортанным выговором. — Егоров, придержи его, аккуратно. Доставай документы. В куртке, наверняка...
Попался.
Шагнувший ко мне лейтенант Форсуассон разворачивает книжечку паспорта. На его лице быстро и последовательно сменяются остолбенение, отвращение и чистая хищная радость.
— Цетский прихвостень, — цедит он, — предатель. Надо же, а еще и фор. Как только фамилию поменять не догадался?
Тем временем невидимый мне Егоров, не отпуская завернутой руки, сноровисто и профессионально меня обхлопывает, и обнаруженный парализатор едет по полу в угол.
— От приговора бежишь, сволочь? Кончились твои бега.
Объясняться с ними не хочется, но быть скрученным и доставленным в барраярское посольство как потенциальный дезертир — не вариант. Слишком велика вероятность несчастного случая по дороге, пока они разберутся, что к чему. Да, у меня документы полноправного цетагандийского подданного, формально — принадлежащего к тамошней элите, и похитить меня — значит, устроить Барраяру неприятности, которых, несомненно, не заслуживает в их глазах моя ничтожная персона, но ведь надо, чтобы они это сперва сообразили!
— Ни от чего я не бегу, — шиплю, оскалясь. — Меня уже приговорили, к депортации.
Лейтенант переводит взгляд с моих бумаг на меня самого, морщится. — Врешь, поди. Такое дерьмецо, как ты, соврать недорого возьмет, чтобы шкуру сохранить. Цеты оказали твоей родне большую услугу, отщипнув с семейного древа гнилую насквозь ветку. Аж с души воротит, пакость.
"Я. Не стану. Лезть. С ним. В ссору". Это я проговариваю мысленно и пять раз подряд. Какого черта? Что я буду перед парнями защищать? Свое доброе имя? Нет у меня такового в барраярских глазах, я и сам согласен. Лишь при упоминании родных внутри что-то колет — как иголка из игольника, крошечная, но перемалывающая внутренности в труху. Но я удерживаюсь от спора, лишь сплевываю зло:
— Воротит — иди в кабинку, проблюйся.
— Заткнись, — сквозь зубы командует Форсуассон. — Сержант, отпускай; номер документов я списал, проверим сегодня, что за птица. Со станции ему никуда не деться, а убежит, поджав хвост, нам же лучше. Это же надо, среди форов — и такая дрянь.
Крепкая хватка на заломленной руке ослабевает, лейтенант брезгливо протягивает мне сложенный паспорт, и в тот момент, когда я его принимаю, бьет, точно и исключительно болезненно, едва не сворачивая мне скулу. — А это в нагрузку. Можешь не говорить спасибо за грим, это от чистого сердца.
Ярость, которую я успешно держал в закрытом сосуде, расплескивается от удара. Злость, отчаяние и горечь кипят, затуманивая остатки рассудка. Я не настолько себя люблю, чтобы дать себе поблажку. И не настолько раскис за полгода, чтобы забыть вколоченные в кровь и кость навыки рукопашной. Драться. Защищая не существующую больше честь, давно разбившуюся в куски гордость и не соответствующий истине факт, что я офицер, а не мальчик для постели. И, наплевав на все, я бросаюсь в драку.
Когда я сгибаюсь пополам от неудачно пропущенного удара, то слышу окрик — "хватит, сюда идут!" Бдительный сержант одернул своего задиристого офицера: должно быть, услышал приближающиеся шаги. Я понимаю, что остался один, входная дверь пищит, отъезжая в сторону, и я успеваю ввалиться в ближайшую кабинку, меньше всего желая расспросов доброхотов и внимания полиции.
А лейтенант — дурак; служебного рвения больше, чем ума. Будь я действительно перебежчиком и не носи раньше этот мундир, то был бы в полиции через пять минут. Но и я не сволочь последняя; а кроме того, не хватало мне между двумя ведомствами встревать, когда на самом висит один приговор и одно едва закрытое уголовное дело. Это я додумываю, прислонившись к стене, когда в голове хоть немного проясняется.
