Исключением не стал и Антон. Мы редко виделись, чаще всего стихийно, обговаривая встречу за полчаса до ее начала. Потом мы ехали в знакомую кофейню, с той лишь разницей, что иногда Антон вместо кофе заказывал самый дорогой виски, который неспешно потягивал. И мы говорили — о каких-то совершенно глупых и глобальных вещах, не имеющих ничего общего с реальной жизнью. Я узнавала много нового и противоречивого, поэтому было совершенно нормально, что у меня, как у человека думающего, возникали сомнения и свои мысли на тот или иной счет. С моей старухой не всегда, да чего уж там, почти никогда не удавалось обсудить такие вещи — чаще всего меня называли идиоткой и бестолочью, не давая никаких объяснений. А Антон был умным — сначала парнем, а потом уже и мужчиной. Он мог поддержать любую тему разговора, начиная соленьями, в которых я ничего не понимала, и заканчивая Дали, в котором я тоже ничего не понимала. Мы говорили о людях, и наши циничные, а в моем случае еще и эгоистичные взгляды на те или иные вещи, нередко совпадали, а где-то даже изменялись под влиянием друг друга.
— Давай представим, что мне...нужна помощь. Ты бы помогла мне?
— Господи, мужчины, я и не подозревала, что вы так любите тему "на что ты готова ради меня".
Антон картинно нахмурился.
— Давай серьезно. Вот мне нужна помощь, например...деньги в долг. Срочно. Твои действия.
— Выпью кофе? — подняла бровь и не сдержала улыбки, заметив, как Антон начал закипать.
— Саша!
— Ок, если у тебя такая постановка вопроса...Все зависит от того, как хорошо мне живется и сколько тебе нужно.
Он усмехнулся и скрестил руки на груди.
— Вот как?
— Что ты хотел услышать? Я не из разряда мнимых добряков.
— Вот оно! Подошли к тому, с чего начали! Знаешь, что в тебе убивает?
— Моя патологическая честность? — блеснула белозубой улыбкой.
— Кроме нее.
— Не знаю.
— Твое абсолютное неприятие добра как такового.
— Сказал мне Антон, который прекратил общаться с семьей, а когда позвонила единственная и любимая мама и попросила о помощи, он просто повесил трубку.
— В чем ничуть не раскаиваюсь. Но я опять не об этом. Я тоже далеко не добряк, как ты выразилась, но я не отрицаю добрые помыслы и поступки, в отличие от тебя. Добро есть, но не в чистом виде. Как и зло, кстати.
— Добро не в чистом виде? Ты хоть понял, что сказал?
— Вполне. Что ты сможешь назвать добром, Саш? Ничего. А злом? Ничего.
— Тош, твое добро не в чистом виде — чистой воды эгоизм. Ваши так называемые "добрые поступки" зависят в первую очередь от вашей зоны комфорта.
— Да что ты к этой зоне прицепилась?!
— Словосочетание понравилось, — огрызнулась в ответ и немного нервно стряхнула пепел в пепельницу. — Да как не назови, Тош, факт остается фактом. Если человек будет достаточно обеспечен, относительно счастлив и жизнь его будет окружена достатком, то он тебе поможет. Даст нужную сумму, потому что она не слишком то и отразится на ЕГО жизни и ЕГО личных делах и переживаниях. Возможно, терпеливо подождет, пока ты сможешь расплатиться. Но чуть что — и он из тебя душу вынет. Стоит только потревожить его зону комфорта, упоминания о которой ты так не любишь. Просто пример тебе. Ты хочешь есть. Представил?
— Ну.
— Ты приходишь ко мне и просишь у меня еды. При той жизни, которой я живу сейчас, мне было бы не жалко для тебя тарелки супа или куска хлеба. Я бы разделила с тобой пищу, возможно, даже надолго. Дала бы я тебе кусок хлеба, когда мы жили у Лёни? Я бы глотку тебе перегрызла.
— Но ты делилась, — припомнил мне Антон и изучающе прищурился, склонив голову набок.
— Я обменивала возможность спокойно помыться в чистом душе на тарелку еды. Обмен, а не помощь.
— И что?
— И то, Тош. Можно ли назвать мой поступок, когда я бы тебя накормила, добрым? Нет. Он абсолютно эгоистичен. И так поступают абсолютно все. На дороге будет подыхать псина. И вот что я тебе скажу: слепые — этого не заметят, потому они всегда видят только то, что не нарушает их внутренней гармонии. Мнимые добрячки — попытаются ее подкормить. И лишь такие как я честно пройдут мимо.
— А если человек, допустим, вылечит ее и выходит? Спасет ей жизнь? Ты не рассматриваешь такой вариант?
Выкуренная до фильтра сигарета начала жечь пальцы, поэтому я поспешила сделать последнюю затяжку.
— Рассматриваю. Один из миллиона. Такой случай — один из миллиона. Причем не факт, что человек, взяв собаку к себе, будет иметь бескорыстные мотивы. Не факт, что им двигает лишь желание помочь. Возможно, у него когда-то умерла собака, и теперь, глядя на эту, он вспомнил старую — в таком случае он просто-напросто восстанавливает собственное спокойствие. А возможно, все гораздо прозаичнее — ему просто захотелось собаку, верного друга, который всегда будет терпеть его закидоны, и именно эта подвернулась под руку.
Парень, несмотря на достаточно серьезную тему, откинул голову и раскатисто рассмеялся, заставив меня замереть, так и не донеся сигарету до пепельницы, и обиженно нахмуриться.
— Саша, я тебе поражаюсь! — воскликнул он. — При всей твоей, как ты говоришь, эгоистичности, у тебя мировоззрение ребенка.
— Я не ребенок!
— Я и не говорил, что ты ребенок. Но у тебя гипертрофированный детский максимализм, который зашкаливает за все известные и неизвестные пределы. Ты делишь мир на черное и белое, но белого нет, и для тебя все остается черным. Ты забываешь о том, что и чистого черного тоже нет. "Ваши добрые поступки"...Хех...Пойми ты, Саш, что не все делится так четко, как ты себе представляешь. Нельзя всю жизнь прожить по твоей философии.
— Почему нет? — искренне удивилась я. — Очень даже можно.
— Ничего не давая взамен просто так?
— Я уже давала взамен и рвала задницу. Одного раза хватило за глаза. Хватит.
— Это только однажды. А как же семья? У тебя будет муж, будут дети...Ты к ним также станешь относиться?
— Отвечу, но сначала ответь ты. Ты бы дал кому-то что-то безвозмездно?
— Да, — быстро и уверенно ответил Антон. — Своей семье.
— Да ну?
— Я имею в виду свою семью, Саш. Своих детей, свою жену и своих близких друзей. Особенно детей, наверное. Чему ты так довольно улыбаешься?
— В своем "безвозмездно" ты даже меня переплюнул, особенно когда добавил "особенно детей".
— Поясни.
— Дети и есть ты сам. Они воплощение тебя, которое ты будешь воспитывать так, как считаешь нужным. И семья — штука исключительно эгоистичная. Дети — это ты, жена — это ты, и вся семья в целом — тоже ты. И да, все силы будут направлены на благополучие семьи, то есть благополучие тебя самого. Где здесь добро?
— Кто тебя воспитывал?
— У меня было много тех, кто меня воспитывал.
— Руки им оторвать надо.
— Не надо. Иначе не получилось бы такой красавицы, которая сидит напротив, — меня начал изрядно напрягать этот разговор, и я попыталась свести все к шутке.
Не удалось.
— Я даже не знаю, что тебе ответить, Саш. Ладно, тебя я понял. Но скажи вот что — чем руководствуются родители, которые бросают детей? Это же их воплощение, так?
— Так, — подтвердила я.
— Тогда почему?..
— Я много лет думала об этом. И нашла только один ответ — они себя не любят. Или что-то любят больше, чем себя. А так быть не должно.
— Иногда ты меня пугаешь, — излишне серьезно отозвался Антон, а мне оставалось неопределенно улыбнуться и пожалеть, что вообще разговор свернул в такое русло.
Я приоткрыла ему лишь часть своего мировоззрения, философии, как говорил сам Антон, я сделала искреннюю попытку быть честной, но едва все не испортила. Замены Антону у меня не было, а терять его пока не хотелось. И очередная маска, пусть и полупрозрачная, вернулась на лицо, скрыв истинные мысли.
Глава 55
Именно я уговорила Антона завязать отношения с богатой женщиной. Это не означает, что лично мне принадлежала такая идея или, например, я вознамерилась сделать из парня альфонса — он сам горазд на многие вещи, тем более и работа у него отнюдь не монашеская. Просто я стала решающим импульсом, вот и все.
Ее звали Илона, ей было чуть за сорок, но благодаря деньгам, которыми с лихвой обеспечивал ее муж, и собственной миловидности, не померкшей с годами, женщина выглядела привлекательной и ухоженной, причем именно второе заставляло обращать на нее внимание. Она дорого одевалась, пользовалась дорогой косметикой, которую ей подбирал специальный стилист, и носила дорогие украшения. После тех правил, что вдалбливала в меня Элеонора Авраамовна, Илона казалась мне чуточку яркой. А еще она чересчур сильно старалась выглядеть не на свой возраст. Возможно, в прошлой жизни и с прошлыми взглядами, когда я считала, что, чем дороже, тем лучше, Илона наверняка мне бы понравилась. Впрочем, эта женщина не была моей проблемой.
Антон до какого-то момента не говорил о ней, хотя ее присутствие всегда ощущалось и проявлялось, например, в достаточно частых и продолжительных звонках, которые периодически выпадали на наши с парнем встречи. Например, мы могли спокойно сидеть у Антона в квартире, снимаемой им напополам с другом, пить чай и просто болтать, как приятную атмосферу разрезала звонкая трель. В первый раз я не удержалась от вопроса — уж очень красноречивым было у Тоши выражение лица, когда он посмотрел на дисплей.
— Кто это?
Какое-то время он молчал, потом сбросил звонок и передернул плечами.
— Не бери в голову. По работе.
Позвонили еще раз, очень настойчиво, и явно не собирались вешать трубку.
— Ответь, — мягко сказала я и слабо улыбнулась. — Вдруг что-то важное.
Обычно приятель ничего не скрывал от меня, но в тот раз ушел на кухню, закрыл дверь и даже включил воду, застучавшую по стальной раковине. Слышно ничего не было, только повышенные, хотя и приглушенные тона, но чувствовалось, что Антон кому-то что-то объясняет, а потом еще и уговаривает. Когда он вернулся, я не задала ни единого вопроса, ни жестом, ни словом не показала, что произошло нечто экстраординарное, а вела себя абсолютно так же, как и десять минут назад.
Впоследствии я увидела Илону в клубе, когда приехала туда на какое-то мероприятие по приглашению Антона. Женщина уверенно двигалась среди танцующих, изящно лавируя между ними, и целеустремленно направлялась к стоящему в углу Тохе. Уверенно и как-то даже полноправно за локоть его взяла и что-то проговорила на ухо, сильно жестикулируя. Антон нахмурился, резко ответил и отвернулся, но потом вновь заговорил с ней, настойчиво что-то объясняя. Заметив мой взгляд, парень застыл, напрягся и попытался высвободить конечность из женской хватки. Илона рассердилась, замахала у него перед лицом руками и обиженно отошла, на сей раз не слишком изящно печатая шаг.
Я равнодушно отвернулась, заказала себе чашечку кофе и попросила пепельницу, после чего с удобством устроилась на диванчике и закурила, спокойно дожидаясь, пока придет Антон, который должен был с минуту на минуты закончить. Приятель не заставил себя долго ждать, практически сразу был уже около меня и поглядывал виновато взглядом побитой собаки.
— Ты все? — поинтересовалась я расслабленно и потушила сигарету, сплющив ее об пепельницу. — Мы можем идти?
— Да. Тебе заказать такси?
— Было бы неплохо. Мне завтра рано вставать и ехать в университет, да еще надо в издательство зайти.
— Что за издательство? — Антон буквально источал заинтересованность и участие, так что я с подозрением на него покосилась. — То, про которое ты мне рассказывала?
— Ну да.
— Тогда поехали. Уже поздно, а тебе не мешало бы выспаться.
Антон всю дорогу до моего дома мялся, поглядывал на меня искоса и словно ждал от меня чего-то. А мне от него ничего не надо было.
— Ты не хочешь меня ни о чем спросить? — не выдержал он у самого подъезда.
— О чем?
— Об Илоне.
— Это имя той женщины? — не стала изображать непонимание. — Красивое.
— Красивое, — согласился Антон и жадно на меня уставился. — Почему ты молчишь?
— Если захочешь, сам все расскажешь.
Он опять замолчал, а меня вся ситуация начала порядком раздражать. Тем не менее, я уступила и попросила:
— Расскажи, Тош.
Ничего такого, о чем бы я сама не догадалась, Антон не сказал.
— И в чем проблема? — не поняла я. — Ты ей нравишься, как я поняла, ее муж на все смотрит сквозь пальцы и ничего не запрещает. Илона твоя далеко не уродина, ухоженная такая, симпатичная...Для своего возраста она очень даже.
— Она мне не нравится.
— Да что ты? Есть разница, кого трахать?
Антон стоял очень близко, нависал надо мной и все время передвигал ладони, которые с каждой минутой оказывались все ближе к моему телу. Он почти распластал меня по стене, с которой я испытывала непреодолимое желание срастись. На улице ни душе, свет в окнах давно не горел, и мы были одни. Я не думала, что приятель применит силу или сделает что-то не так, все-таки для этого он достаточно совестлив, но мне не хотелось ничего больше, кроме общения. Не хотела головой, но это не означало, что Антон меня не привлекал — на это тело отреагировала бы даже мертвая. Но секс ради секса был мне пока не нужен. Я не видела в этом смысла, и такой секс ничего, кроме, возможно, наслаждения принести не мог.
— Есть, — низким голосом проговорил Антон и склонился ниже. — Для меня есть.
— Судя по тому, как вы общались, она достаточно понравилась для того, чтобы с ней переспать.
— Раз.
— Не оправдывайся, Тош. Мне все равно.
— Ты ревнуешь, — с плохо скрываемым удовлетворением произнес он.
Я сглотнула и отвернулась.
— Нет. Поверь мне. Когда я ревную, то это видно и слышно.
Антон стремительно навалился на меня, и я охнула от неожиданности, почувствовав свидетельство его желания, упиравшееся мне в бедро.
— Если ты хочешь, я могу отказаться, — с чувственной горячностью прошептал он мне в шею и поднял голову.
Ладонями уперлась в его твердую грудь и надавила, вынуждая высвободить из тесных объятий.
— Я не хочу.
— Что?
— Чтобы ты отказывался, — приятель замер и отстранился, неверяще вглядываясь в мое лицо. Пользуясь его растерянностью, я проскользнула в сторону и потянулась к кодовому замку, чтобы открыть тяжелую входную дверь. — Ты будешь дураком, Антон, если откажешься. Она богата, не уродина и готова дать тебе абсолютно все. Она будет тебя купать в деньгах, и все, что от тебя требуется — спать с ней какое-то время.
— Ты серьезно сейчас?!
— Вполне. Ты сам рассказывал, что мечтаешь открыть свою ветеринарную клинику. И что тебе мешает? Год-два, и она у тебя в кармане.
Мужчина обхватил меня за локоть и развернул к себе лицом.
— И ты мне это позволишь?
— Я тебе не начальник.
— Одно слово, и я откажусь от всего.
— Мне это не нужно. Отпусти.
С тех пор, как Антон той ночью, раздосадованный и злой на весь мир, ушел от дома старухи, я не видела его около полугода. Мужчина не звонил, не писал и никак о себе не сообщал. А я не искала вынужденных и вымученных встреч, на которых мы наверняка отводили бы друг от друга глаза. Если ему что-то понадобилось бы, Антон мог позвонить, благо что мой номер и мой адрес всегда у него были. Если мужчина не нуждается в тебе или делает вид, что не нуждается — не навязывайся. Одно из правил старушки, вбитое в мою голову, как эпитафия на могильную плиту. Правда, внутри меня спокойным светом горела уверенность в том, что Антон еще появится, причем по собственной инициативе. Хотя бы потому, что я не рвала связывающих нас нитей, а значит, он был по-прежнему привязан ко мне.
