— Ценю щедрость вашего предложения, сэр Рик, — ответил Горджа, и он имел в виду именно это. — Тем не менее, как и вы, я считаю, что мне следует сначала посмотреть, что содержится в этом письме. — Он сверкнул белыми зубами, а его темные глаза сверкнули искренним, хотя и сардоническим юмором. — Я могу придумать довольно много способов, с помощью которых можно было бы создать письмо, чтобы вызвать у кого-то всевозможные подозрения.
— Я обдумывал это, ваше величество, — признал Фармин. — В то же время, однако, мне пришло в голову, что если идея заключалась в том, чтобы внедрить ложную информацию, ложные подозрения в сознание инквизиции, вероятно, для графа Грей-Харбор или барона Уэйв-Тандер существовали более простые и надежные способы "случайно" позволить их переписке "попасть" в руки инквизиции.
Глаза Горджи задумчиво сузились. У Фармина не было необходимости высказывать это последнее замечание, и король удивился, почему он это сделал.
Это просто ваш способ намекнуть, что вы думаете, что все, что говорит эта проклятая штука, является подлинным? Или это ваш способ предложить мне прочитать это... и, возможно, серьезно подумать над тем, что в нем говорится?
Он подумал, не задать ли этот вопрос вслух, но ненадолго. В любом случае, это действительно не имело значения... за исключением того, что — опять же, в любом случае — владелец литейного цеха, очевидно, считал, что ему следует это прочитать.
— Это отличная мысль, — сказал он вместо этого и слегка пошевелил пальцами своей вытянутой руки.
Фармин понял намек и положил конверт ему на ладонь. Горджа оставил его лежать там на мгновение, пока он смотрел на него сверху вниз, ощущая его вес, задаваясь вопросом, что он сказал. Затем он снова посмотрел на Фармина.
— Сэр Рик, прекрасно понимаю, что донести это до меня было нелегким решением. Я ценю ваше мужество при этом и откровенность вашего объяснения. И, если уж на то пошло, мудрость вашего анализа. Теперь, однако, думаю, что для вас было бы лучше вернуться к себе домой, пока я изучу это и подумаю об этом.
— Конечно, ваше величество. — Фармин начал пятиться от стола, избегая социального унижения — поворачиваться спиной к своему монарху, но Горджа поднял указательный палец свободной руки, и владелец литейного завода остановился.
— Если я приду к решению, что инквизиция должна быть проинформирована об этом, сэр Рик, — тихо сказал король, — сначала я отправлю вам сообщение. Прежде чем свяжусь с отцом Франклином. — Он увидел, как лицо Фармина слегка напряглось. — Полагаю, что обязан вам этой любезностью. И, что бы ни случилось, обещаю вам, что не забуду вашу услугу, когда вы принесли его мне.
Он сделал ударение на последнем местоимении очень слегка, но намеренно, и Фармин кивнул.
— Благодарю вас, ваше величество. А теперь, с разрешения вашего величества...? — Он указал в направлении двери, и Горджа кивнул.
— Непременно, сэр Рик, — согласился он, затем наблюдал, как владелец литейного цеха вышел из зала совета, и дверь тихо закрылась за ним.
Король Таро смотрел на эту закрытую дверь добрых две минуты. Затем, наконец, он положил конверт на стол перед собой, открыл его и извлек его содержимое. Он не сразу обратил внимание на сопроводительное письмо к Фармину. Вместо этого он медленно развернул второй конверт, который был вложен в первый, и его глаза расширились, когда он увидел почерк. Он сделал паузу всего на мгновение, затем расправил его на столе, удерживая на мгновение обеими руками, как человек мог бы сдерживать маленькое неизвестное животное, которое, как он не был уверен, не укусит.
Ну, не думаю, что это удивительно, — размышлял уголок его мозга, когда он изучал написанный от руки адрес. — Или, может быть, так оно и есть. Я уверен, что у него где-то есть секретарша, которой он мог бы доверить практически любую корреспонденцию. С другой стороны, полагаю, он мог бы быть вполне уверен, что это был бы один из способов привлечь мое внимание. — Король удивил самого себя, фыркнув с юмором. — Не то чтобы его довольно драматичный способ доставки уже не позаботился об этом!
Король Горджа покачал головой, глядя на конверт, отправленный чрезвычайно занятым и влиятельным человеком. У короля не было никаких сомнений в том, что человек, сделавший это, ожидал, что его адресат узнает его почерк, поймет, что письмо действительно от него.
Теперь оставалось только посмотреть, что именно скажет ему Рейджис Йованс, граф Грей-Харбор и, по сути, первый советник Чарисийской империи.
МАРТ, Год Божий 894
.I.
КЕВ "Дансер", 56, у полуострова Тейрман, Южный океан
На палубе было прохладно, несмотря на яркий солнечный свет, так как резкий восточный ветер неуклонно гнал КЕВ "Дансер" на запад, в сопровождении шума такелажа, плеска и пузырей воды вокруг корпуса. Галеон показывал почти лучший результат в своем плавания, ветер дул прямо в четверть правого борта, и, поставив все брамсели, он делал почти десять узлов. Это был очень приличный показатель скорости для любого галеона, даже если он вышел из порта всего два месяца назад. Конечно, как и каждый галеон имперского чарисийского флота, "Дансер" был обшит медью ниже ватерлинии. Это защищало его как от бурильщиков, которые слишком часто незаметно пожирали корабельный каркас (до тех пор, пока у корабля не выпадало дно), так и от водорослей, которые также снижали скорость. Ничто не могло полностью остановить неуклонное загрязнение дна корабля, но медь "Дансера" давала ему огромное преимущество. Это должно было сделать его быстрее, чем большинство кораблей, которые он мог встретить, даже так далеко от дома, как залив Долар.
Тем не менее, он мог бы двигаться немного быстрее, чем с нынешней скоростью, если бы плыл один, — думал адмирал сэр Гвилим Мантир, мерно шагая взад и вперед по огражденному перилами проходу, который тянулся во всю ширину его кормы. Корабли, плывущие в компании, всегда двигались медленнее, чем могли бы плыть в одиночку, потому что каждое парусное судно было уникальным, у каждого была своя лучшая точка плавания. Даже родственные корабли с одной и той же верфи, похожие на сторонний взгляд как две капли воды, по-разному воспринимали волну и ветер, развивали свою наивысшую скорость немного в разных условиях. Капитан, который знал свой корабль так же хорошо, как капитан Рейф Магейл, знал, что "Дансер" может добиться наилучших результатов от своей команды при любом ветре и море, но когда корабли плавали в компании, они всегда были ограничены лучшей скоростью самого медленного судна при любых условиях, которые когда-либо складывались в настоящее время.
Эта мысль была в значительной степени академической, когда Мантир командовал КЕВ "Дреднот", тогдашним флагманом принца Кэйлеба. Несмотря на то, что "Дреднот" был флагманом флота, в обязанности Мантира не входило решать, что этот флот собирается делать дальше, или беспокоиться о том, сколько времени потребуется всем его кораблям, чтобы добраться из одной точки в другую.
Конечно, он больше не был простым флаг-капитаном.
Он потерял "Дреднот" в проливе Даркос, и это воспоминание до сих пор причиняло ему сильную боль, и не только из-за того, как сильно он любил этот корабль. В конце концов он потерял его, потому что намеренно воткнул его в корисандскую галеру под всеми парусами, которые он мог поднять. Несмотря на удар носом, в этот момент он двигался слишком быстро, и удар широко разорвал его швы. При этом он также пробил добрых двадцать футов обшивки своего корпуса, причинив слишком много повреждений ниже ватерлинии, чтобы его экипаж мог спасти корабль, хотя они отчаянно пытались сделать это. Задолго до того, как они нанесли удар, он знал, что тоже понесет потенциально смертельный урон. Но не это было причиной того, что воспоминания причиняли такую сильную боль. Нет, нет, это было так больно, потому что, несмотря на это, он опоздал. Потому что, несмотря на все, что он и его команда смогли сделать — а он, без сомнения, знал, что они сделали все, что было в человеческих силах, — они опоздали на десять минут, чтобы спасти жизнь своего короля.
Гвилим Мантир отправил бы дюжину галеонов на дно в обмен на эти десять минут.
Он понял, что перестал расхаживать, что стоит, положив руки на поручни на корме, и смотрит назад, в кильватер "Дансера". Он посмотрел на бескрайние просторы Южного океана и встряхнулся. Единственным человеком в мире, который винил его в том, что он опоздал, был он сам, и он тоже это знал. Его рыцарское звание и повышение от капитана до адмирала были бы достаточным доказательством этого, даже без его нынешнего назначения.
Его эскадра была самой удаленной из всех разбросанных эскадр Чариса. С восемнадцатью военными галеонами, шестью шхунами и не менее чем тридцатью транспортами он находился в двух месяцах пути от большой военно-морской базы флота на острове Лок, и ветер и погода благоприятствовали ему совершенно необоснованно. Действительно, он опередил на две пятидневки свое первоначально запланированное время прохождения, находясь примерно в ста милях к югу от полуострова Тейрман, обогнув южную оконечность континента Ховард, чтобы пройти через пролив Госсет между островом Уэстбрейк и западной оконечностью чрезвычайно большого острова, называемого Барренлэндз, в море Хартиа. Это означало, что он находился в девяти тысячах миль от острова Лок, но это было по прямой, а корабли не могли просто летать по воздуху. Чтобы достичь этой точки, эскадре Мантира пришлось проплыть более пятнадцати тысяч миль, и им все еще оставалось пройти почти пять тысяч. На таком огромном расстоянии от любого из своих начальников Мантир был полностью предоставлен самому себе, что было довольно убедительным свидетельством доверия этих начальников к нему и его суждениям, как бы он на это ни смотрел. В конце концов, у него были только ресурсы на борту его собственных кораблей — плюс то, что он мог "освободить", — и не к кому было обратиться за приказами или указаниями.
В некотором смысле это ничем не отличало его от капитана любого военного корабля, находящегося на независимом дежурстве. В конечном счете, каждый капитан в такой ситуации всегда был сам по себе, когда дело доходило до принятия решения. И что бы ни решил этот капитан, кто-то другой, скорее всего, решит, что он был неправ, и скажет об этом — громко. Но это была часть цены за командование королевским (или, теперь, императорским) кораблем.
И все же, подумал он, глядя на это огромное пространство темно-синей воды, должен признать, что я никогда по-настоящему не ценил, как простой капитан, насколько... отвратительнее все это становится на месте флаг-офицера.
Его губы скривились. Одна вещь, которую он усвоил давным-давно, заключалась в том, что перспектива всегда была разной. Будучи мичманом, он думал, что капитаны — это Бог, а лейтенанты — архангелы. Будучи лейтенантом, он начал понимать, что капитаны были только господами после Бога, но они все еще были, по крайней мере, равны архангелам в их божественной власти и силе. Как капитан, он пришел к осознанию — впервые в полной мере осознал — всей сокрушительной тяжести ответственности, которую капитан взвалил на свои плечи в обмен на свою всемогущую власть на море. Но теперь, когда он сам был адмиралом, он понял, что во многих отношениях мир флаг-офицеров был худшим из всех миров. Несмотря на всю свою данную свыше власть, они командовали эскадрами и флотами, а не кораблями. Они руководили, они управляли, они разрабатывали стратегии, и вся тяжесть ответственности за успех или неудачу лежала на них, но они были вынуждены полагаться на других в выполнении своих планов, выполнении своих приказов. Они могли бы даже руководить движениями своих эскадр вплоть до того момента, когда сражение действительно вступило в силу, но как только корабли под их командованием наконец вступали в бой, они становились зрителями. Пассажирами. Несмотря на всю их полноту власти направлять движение других кораблей, они никогда больше не будут командовать своими собственными, и он не понимал, насколько это будет больно.
О, прекрати это, Гвилим! — Он резко усмехнулся. — Если ты так себя чувствуешь, ты всегда можешь попросить их забрать милый адмиральский вымпел обратно! Или ты мог бы попросить их вообще не давать его тебе. За все есть цена, и ты усвоил это задолго до того, как получил звание капитана. Ты действительно думаешь, что сможешь убедить кого-нибудь — включая самого себя! — что ты не хочешь быть здесь и делать то, что делаешь?
Вероятно, нет, — подумал он, а затем, в ответ на некое урчание в животе, вытащил часы из кармана.
Неудивительно, что он чувствовал голод. Время обеда наступило десять минут назад, и он не сомневался, что капитан Магейл и остальные его офицеры уже сидели за большим столом в его столовой и ждали его.
Еще одно доказательство того, что ранг имеет свои привилегии, — иронично подумал он, закрывая часы. Он выпрямился и еще раз глубоко вдохнул чистый запах океана. — Они все сидят там и ждут меня, в то время как я стою здесь в величественном великолепии и одиночестве. Интересно, сколько еще они будут готовы ждать, прежде чем Данилд так почтительно придет искать меня?
Он должен был признать, что крошечная, неприятная часть его была наполовину склонна подождать и посмотреть, сколько времени потребуется Данилду Разману, его высокоэффективному флаг-лейтенанту, чтобы преодолеть свое естественное почтение и так дипломатично напомнить своему адмиралу, что гости ждут его на обед. Но это было только наполовину искушение. Может быть, даже только четверть соблазна, — рассудительно размышлял он. — Нет, это было, по крайней мере, треть искушения, — решил он. — Что, вероятно, говорило не слишком лестно о его собственной натуре.
Он широко улыбнулся и покачал головой.
Хорошо быть адмиралом, Гвилим, — сказал он себе. — Хотя, возможно, было бы неплохо не позволять этому лезть тебе в голову. Думаю, адмирал Лок-Айленд сказал что-то в этом духе, когда отдавал тебе приказы, не так ли? В своей неподражаемой дипломатичной манере, конечно.
Эта мысль превратила ухмылку в глубокий раскатистый смех. Он еще раз покачал головой, затем повернулся и шагнул через застекленную дверь с кормы в свою дневную каюту.
.II.
Домик Саммит-хаус, провинция Гласьер-Харт, республика Сиддармарк
— Ваше преосвященство, как долго я был вашим камердинером?
Жасин Канир повернулся и задумчиво посмотрел на Фрейдмина Томиса. Он слишком хорошо знал этот многострадальный тон.
— В течение довольно долгого времени, — мягко сказал он, на что Томис скрестил руки на груди и действительно очень строго посмотрел на него.
В данный момент архиепископ Гласьер-Харт сидел перед огнем, который едва ли не ревел. Домик Саммит-хаус, название, которое какой-то архиепископ давным-давно дал своему летнему пристанищу, располагался значительно выше в горах за городом Тейрис, чем сам город. Относительно скромный домик, несмотря на крутую из-за выпадающего зимой снега крышу, необходимую для всех зданий в этих горах, предназначался для летней резиденции. Места, где архиепископ и его любимые гости могут уединиться в деревенском уединении и расслабиться. (Канир подозревал, что по крайней мере один из его предшественников также рассматривал Саммит-хаус как уединенное место для пьяных вечеринок и случайных оргий, достаточно далеко от неодобрительных взглядов своих прихожан, чтобы избежать любого официального скандала.) Однако тот факт, что он рассматривался в первую очередь как летняя резиденция, также означал, что, несмотря на то, что он был защищен от непогоды, на самом деле он не был предназначен для проживания в самый холодный месяц зимы в Ист-Хейвене. Несмотря на высокую кучу угля в камине гостиной, температура воздуха оставляла желать лучшего. Вот почему Канир надел толстый свитер поверх своей тяжелой шерстяной зимней сутаны.
