— Я предупреждал остальных, что мы зашли слишком далеко с этим, сэр, — печально сказал Лившей.
— И вы должны были это сделать, — резко сказал Йерли. — На самом деле...
Он замолчал, когда кто-то постучал в дверь его каюты. Мгновением спустя Силвист Рейгли просунул голову в кормовую каюту.
— Энсин — я имею в виду, лейтенант Эплин-Армак — здесь, сэр Данкин.
— И почему он там, — спросил Йерли, указывая на открытую дверь, — а не здесь? — он указал на ковер, покрывающий настил палубы кормовой каюты.
— Конечно, сэр Данкин! — Стюард улыбнулся и подозвал молодого офицера, стоявшего позади него. Мгновение спустя Гектор Эплин-Армак, на его мундире была единственная серебряная звезда лейтенанта, вошел в каюту.
— Прошу прощения за то, что прерываю, сэр Данкин, — сказал он, — но наблюдатель только что заметил Чэнел-Пойнт на носу по правому борту. Капитан Лэтик считает, что мы должны обогнуть мыс Тол к обеду.
— Превосходно! — Йерли улыбнулся, затем снова посмотрел на Лившея. — Похоже, мы как раз вовремя разобрались с вашей гнусной перепиской, Трумин. Если оценка капитана Лэтика так же надежна, как обычно, мы должны быть на якоре завтра в это время. Можете ли вы к тому времени подготовить точные копии всех этих чертовых отчетов для отправки?
— Я полагаю, что да, сэр Данкин, хотя, — секретарь улыбнулся Эплин-Армаку, — возможно, мне придется запросить помощь вашего флаг-лейтенанта, чтобы все это было сделано вовремя.
— Вы можете, а? — Йерли фыркнул. — Ну, в таком случае, поручите ему написать отчет о наших расходах. С его почерком они никогда не узнают, сколько мы на самом деле потратили!
* * *
— Я рад, что Гектор снова вернулся домой целым и невредимым, даже если мы пропустили его день рождения, — сказал Кэйлеб Армак. Он, его жена и дочь сидели на своей частной террасе — все еще терроризируемые проклятым попугаем принцессы Жанейт — наслаждаясь необычайно прохладным вечером в Теллесберге, наблюдая за КЕВ "Дестини" через снарки Совы.
— Он еще не совсем добрался до дома, дорогой, — отметила Шарлиэн, и Кэйлеб фыркнул.
— Ты же постоянно твердишь мне, что везде, где развевается флаг Чариса, находится такая же территория Чариса, как и сам Теллесберг, — отметил он. — На самом деле, для человека со столь дурным вкусом, чтобы родиться в Чисхолме, ты отстаиваешь это почти с бешенством! И учитывая, что Горджа теперь подвластный империи монарх с хорошей репутацией, Таро, безусловно, является территорией Чариса. Так вот!
Он показал язык, и Шарлиэн скорбно покачала головой.
— Меня всегда поражало, какой вы человек безупречного такта и неизменной вежливости. Просто помните, что Эйлана наблюдает за вами. Пример, который вы подаете, вернется домой и будет преследовать вас всего через год или два. И если в мире есть хоть какая-то справедливость, ваша дочь вырастет и станет вашей женской версией.
— Боже, надеюсь, что нет! — Кэйлеб вздрогнул от не совсем притворного ужаса при этой мысли. — С другой стороны, я, вероятно, заслужил бы это. Помню, что самым смертоносным родительским проклятием отца всегда было: — Пусть у тебя будут такие же дети, как у меня!
— Я подозреваю, что большинство родителей так думают, ваше величество, — сказал другой голос в наушнике Кэйлеба. — И, говоря как родитель с немного большим опытом, чем у вас или ее светлости, я могу сказать вам, что вы скоро узнаете, что это всегда сбывается. Конечно, в этом тоже есть свои плюсы. Особенно если у вас хватило мудрости выбрать подходящего супруга, чтобы внести свой вклад в это сочетание.
Шарлиэн рассмеялась и покачала головой.
— Нарман, не пытайся убедить меня, что ты не обожаешь всех своих детей! — обвинила она.
— Конечно же, — ответил князь Эмерэлда из своего кабинета в Эрейсторе. — Однако вы не можете ожидать, что я просто пойду и признаю это. Особенно не там, где они, скорее всего, это услышат! Я могу понять, почему Мерлин был обеспокоен тем, что я открыл для себя Макиавелли — хотя, честно говоря, я уже знал большую часть всего этого, и цинизм этого человека в отношении религии почти достоин самого Клинтана — но никогда не рождался ребенок, который не был природным Макиавелли, когда дело касается его родителей. Последнее, что нужно сделать, это дать кому-то такому безжалостному и эгоцентричному, как ребенок, еще один повод манипулировать тобой!
— Возможно, это одна из самых циничных вещей, которые я когда-либо слышал от кого-либо, — мягко заметил Кэйлеб, и настала очередь Нармана рассмеяться.
— Я не говорил, что они не вызывают симпатии — или любви, если уж на то пошло, — ваше величество. Я только сказал, что дети эгоцентричны и безжалостны, и так оно и есть. Думаю, что один из самых сложных трюков — вбить им в голову любое другое отношение. В конце концов, оно того стоило, но пришлось тяжело. Мне повезло больше, чем я заслуживал, с Филейз, и до сих пор у Нармана Гарейта тоже все складывается неплохо, я думаю. Конечно, это больше заслуга Оливии, чем моя; боюсь, я был слишком занят как хитрый, коварный, безжалостный практик реальной политики, чтобы внести свой вклад в их воспитание так, как мне действительно следовало бы. И все же они хорошие дети, не так ли?
— Да, это так, — согласился Кэйлеб с улыбкой. — И юный Гектор тоже. Хотя теперь, когда я думаю об этом, он уже не так молод, как был, не так ли?
— Лейтенант его светлость герцог Даркос-Саунд, — повторила Шарлиэн со своей собственной улыбкой. — Уверена, что он никогда не предвидел этого, когда сдавал экзамен на мичмана!
— Да, он этого не делал, — улыбка Кэйлеба исчезла, когда он вспомнил, как мастер-мичман Эплин стал членом королевской семьи Чариса.
— Я не хотела вызывать неприятные воспоминания, Кэйлеб, — тихо сказала Шарлиэн и быстро покачала головой.
— Мы оба потеряли людей, которых любим, Шарли. И, как постоянно говорит Мейкел, потерять их — это цена, которую мы платим за любовь к ним. Но иногда нам посчастливится найти что-то хорошее в этой потере, и это то, чем является Гектор. Я хотел бы сказать, что мог бы поставить себе в заслугу воспитание хорошего "сына", но его родители получают за это благодарность. Я просто благодарен, что он оказывается таким, какой он есть. При условии, конечно, что мы сможем сохранить ему жизнь.
Он и Шарлиэн посмотрели друг на друга, глаза на мгновение потемнели от воспоминаний о кровавой бойне на начальных этапах битвы при Итрии.
— Мы можем только попытаться, Кэйлеб, — сказал Нарман. — Мне было бы легче это сказать, если бы Нарман Гарейт не приближался к тому возрасту, когда мне придется подумать о том, чтобы отправить его в море. Но это правда, и я подозреваю, что мы не оказали бы никому из них — или кому-либо из наших подданных — никаких одолжений, если бы попытались держать их в безопасности дома. Вы уже знали, что такое военно-морская служба, потому что ваш отец отправил вас посмотреть на нее воочию, и это было невероятно ценно для всех нас за последние несколько лет. Если уж на то пошло, традиция, согласно которой привилегии должны быть заработаны служением, — это традиция, которую любой правитель должен усвоить как можно раньше... и мне стыдно признаться, что я усвоил ее гораздо позже, чем вы. Многое можно сказать в пользу вашей чарисийской традиции, когда вы дойдете до нее. Я не хочу, чтобы мой сын был травмирован так, как Гектор в проливе Даркос, но я действительно хочу, чтобы он понял реальность того, чего стоит война и что это такое на самом деле. И если он станет хотя бы наполовину таким молодым человеком, как ваш Гектор, я буду гордиться тем, что я его отец.
Кэйлеб и Шарлиэн снова посмотрели друг на друга, и на этот раз их глаза смягчились и потеплели. Даже сейчас Нарман Бейц нечасто позволял кому-либо проникнуть достаточно далеко в свои доспехи, чтобы увидеть внутри них сердце. Было время, когда Кэйлеб был бы готов поспорить, что у него не было сердца, чтобы его видели, но не сейчас.
— Что ж, — сказал император более оживленно, намеренно меняя тему, — теперь, когда Гектор — и адмирал Йерли, конечно, — так близко к дому, мы сможем начать официальное расследование того, что произошло в Итрии. У тебя были еще какие-нибудь мысли по этому поводу, Нарман?
— Не совсем, ваше величество, — в голосе Нармана послышалась нотка веселья, когда он понял, что Кэйлеб намеренно вернулся к большей формальности. Затем его тон стал серьезным. — Действительно интересный вопрос заключается в том, как отреагируют Клинтан и остальные члены храмовой четверки. Особенно в связи с решением Холмана и Джараса... эмигрировать.
— Это его разозлит, не так ли? — улыбка Кэйлеба была неприятной. — Ему некого винить в этом, кроме самого себя.
Шарлиэн кивнула в мрачном согласии. Они все еще не собирались официально "знать" об этом до тех пор, пока сам Рок-Пойнт не доберется домой, поскольку "Дестини" был отправлен вперед, как только смог поставить новую грот-мачту. Отчасти это было связано с тем, что Стейнейр хотел как можно быстрее доставить свои первоначальные депеши домой, но также и потому, что у "Дестини", как и у других кораблей, сопровождавших ее, были повреждения, для исправления которых требовалась верфь. Флагманский корабль Йерли получил серьезные пробоины ниже ватерлинии до того, как "Сент-Эдалфо" и "Лоял дифендер" спустили свои флаги, а плотник мастер Магейл и его помощники не смогли найти — или, во всяком случае, заткнуть — все утечки. Насосы "Дестини" работали более двадцати минут в каждую вахту, чтобы компенсировать медленное поступление воды, и он хотел, чтобы корабль как можно быстрее попал в руки верфи, поэтому он отослал его, пока герцог Холман все еще боролся с суровостью условий имперского чарисийского флота.
В конце концов герцог решил не считать Доминика Стейнейра блефующим. Вероятно, это было мудро с его стороны, поскольку Доминик не блефовал. Терпение верховного адмирала по отношению к тем, кто служил храмовой четверке, истощалось все более и более по мере того, как из Зиона просачивались сообщения о том, что происходит с Гвилимом Мэнтиром и его людьми. Шарлиэн знала, что Рок-Пойнт на самом деле не сжег бы своих сдавшихся пленных заживо на их собственных кораблях (он был братом Мейкела Стейнейра, и этим все было сказано), но он обстрелял бы любую часть города, которую ему пришлось бы разрушить, чтобы уничтожить назначенные цели, что было бы достаточно плохо.
К счастью, ему не пришлось этого делать. Холман смирился с неизбежным, приказал гарнизону Итрии покинуть город и позволил морским пехотинцам и армейским батальонам Рок-Пойнта высадиться без сопротивления. В свою очередь, Рок-Пойнт принял строгие меры предосторожности, чтобы свести к минимуму жертвы или ранения среди гражданского населения. Тем не менее случилась пара инцидентов с приверженцами Храма, которые пытались устроить засаду на отряды чарисийцев. Потери деснейрцев в тех случаях были близки к ста процентам, хотя береговые командиры Рок-Пойнта держали своих людей под железным контролем, чтобы ситуация не стала совсем непоправимой.
Возможно, им было легче поддерживать такой контроль из-за сильного удовлетворения, которое их люди получали от систематического уничтожения в Итрии всего, что могло бы способствовать деснейрским военным усилиям. Каждое орудие заряжалось четырьмя зарядами и четырьмя или пятью ядрами и стреляло до тех пор, пока его ствол не раскалывался, а затем сбрасывалось в гавань. Все огневые точки батарей и пороховые погреба были взорваны. Верфи, лесопилки, парусные мастерские и канатные фабрики, на которых строились и оснащались галеоны барона Джараса, были преданы огню. Тысячи тонн военно-морских припасов — выдержанные бревна, акры парусины, сотни тысяч футов веревок, бесконечные бочки со скипидаром, краской, смолой, лаком, льняным маслом, паклей, тысячи мешков с печеньем и тонны консервированного мяса и овощей — поднялись густыми, удушливыми столбами плотного черного дыма. Огромные запасы мушкетов, сабель, копий и пистолетов были изъяты и отправлены на ожидающие транспортные галеоны Чариса. Несколько сотен тысяч ядер были погружены на борт барж и остовов, отбуксированы на большую глубину, а затем отправлены на дно. Все пять пушечных заводов вокруг города были взорваны, большинство складов на берегу были сожжены дотла, и каждая из уцелевших крепостей на островах, разбросанных по заливу, была полностью разрушена. Миллионы и миллионы марок, которые Церковь Божья и Деснейрская империя вложили в превращение Итрии в один из якорей военно-морской мощи храмовой четверки, исчезли в этом ревущем пламени и реках дыма, и Холман понял, что это значит для него лично.
Когда сэр Доминик Стейнейр высадил своих пленных (даже не пытаясь обеспечить условно-досрочное освобождение, которое, как он знал, им никогда не позволят выполнить), герцог Холман и все ближайшие члены его семьи присоединились к барону Джарасу на борту КЕВ "Дистройер". Вместе с остальной частью флота Стейнейра беглецы, возможно, отстали от "Дестини" на пять с половиной дней.
— Ты знаешь, что они никогда не признают, что Холман и его семья были вынуждены искать убежища из-за мстительности Клинтана, — сказала Шарлиэн. — И также не будет иметь значения, что скажут Холман и Джарас.
— Нет, в том, что касается пропаганды храмовой четверки, нет, — согласился Кэйлеб. — С другой стороны, это не единственная пропаганда, распространяемая в Хэйвене.
— Нет, ваше величество, — радостно согласился Нарман. — И я готов поспорить, что Клинтан с пеной у рта пытается выяснить, где находятся эти "еретические печатные станки"! Честно говоря, одна из вещей, о которых я больше всего сожалею по поводу неспособности Мерлина поместить пульты снарков в Храм, — то, что я не могу наблюдать, как повышается его кровяное давление, когда Рейно делает свои отчеты на этом фронте.
Все трое рассмеялись, но в его словах был смысл, — подумал Кэйлеб. — Инквизиция с мрачной решимостью разыскивала печатников, распространявших пропагандистские листовки, которые каким-то таинственным образом продолжали циркулировать по различным материковым королевствам. К несчастью для инквизиции, в то время как на материке действительно была горстка реформистов, управлявших очень маленькими печатными прессами, было намного труднее обнаружить скрытные дистанционно управляемые пульты, которые на самом деле распространяли подавляющее большинство оскорбительных листовок. Каждый день инквизиция срывала эти листовки с той или иной стены практически в каждом материковом городе; каждой ночью дистанционно управляемые пульты Совы вновь размещали их на разных стенах в совершенно разных районах.
И никто никогда ничего не видел.
Единственным местом, где они были осторожны, чтобы не распространять подобную пропаганду, была республика Сиддармарк. В Сиддармарке была, безусловно, самая большая община чарисийских эмигрантов, и ситуация там становилась все более напряженной. Никто в Чарисе не хотел добавлять никаких дополнительных искр в такую потенциально зажигательную смесь. Что, к сожалению, не помешало растущему числу людей в Сиддармарке распространять свою собственную пропаганду. Хуже того, реформистское движение неуклонно набирало силу в церкви Сиддармарка, и никто по эту сторону Бога понятия не имел, к чему это приведет!
