Оказавшись внутри статуи, взгляд Хван Мун Су упёрся в скромно стоявшую маленькую шкатулку из дерева, что, безусловно, ждала своего часа на небольшой возвышенности. Очевидно, это, — точнее, то, что было внутри, — и было тем, за чем пришла монахиня со своими ныне мёртвыми… подчинёнными.
«То, что внутри, стоило всех тех испытаний?» — мысленно почесал голову парень, взяв шкатулку в руки.
На самом деле, руки парня едва не прошли сквозь сокровище, но он вовремя сориентировался и, по опыту своей одежды примерно понимая, что нужно делать, затащил сокровище к себе в тень.
Воровато оглянувшись, читака уже думал уйти, как…
Статую Будды, в которой находился Хван Мун Су, поразила странная вспышка света. Вероятнее всего, монахиня по ней попала больше случайно, но легче от этого не стало.
Парень, забыв как дышать (интересно, в тени есть воздух, и если нет, то чем он дышит?..), только и успел сделать, что рефлекторно упасть на землю, начав молиться всем известным богам об удаче. Пусть читака и находился немного не в материальном мире, но воздействие было до того сильным, что едва не задело и его.
Глаза читаки сузились.
«Ч-что…»
Хван Мун Су неожиданно почувствовал нечто странное в глубине своего сердца. Нет, это было даже не странно, а как-то… противоестественно.
Сомнения.
На него накатили такие сомнения, что ему стало тяжело встать. Захотелось просто остаться лежать со шкатулкой в руках и поплакать.
Правильно ли то, что он делал?
Сможет ли он действительно вернуться к родителям?
Возможно, он уже навсегда останется в этом странном мире?
…в мире ли?
Это ведь всё виртуальная реальность, да?! Он всё это время был в виртуальной реальности! Он так и знал! Всё казалось слишком нереальным! Не может же обычный роман на самом деле существовать, не так ли?! Это же абсурд! Всё это время, что он провёл…
Хван Мун Су не выдержал и правда заплакал. Он понятия не имел, что с ним сделал свет монахини и какую пугающую технику она использовала, но из глубины его души вырвались все его сомнения, что он копил годами. Они так сильно по нему ударили, что паренёк, плакавший последний раз в детстве только из-за какой-то глупости, просто не мог с ними справиться.
«Не могу, не могу, не могу, не могу…»
Хван Мун Су искренне пытался отогнать эти мысли, попытался хотя бы встать, чтобы помочь товарищам, однако просто не мог.
И, словно этого мало, вновь пришли тени.
Они начали словно на самом деле выползать из самых закромов нематериального плана и, как ни странно, сознания. Тени окружили Хван Мун Су. Существа были так близко к нему, как никогда ранее.
Их смех стал громче.
Громче и громче, ближе и ближе.
«ХаХахА-хА-хА-ХА-хА»
«Ха-АХХААХХАХ-АхаХХАХАХА»
«ХАХАхАХАхахАхАх!!!»
Тени смеялись со всех сторон. Они презирали его. Не было ненависти или желания сожрать — лишь чистое презрение и насмешка. Презрение и насмешка, презрение и насмешка…
Тяжело сказать, чего они добивались (добивались ли вообще?), но их приход и смех для парня стали настоящим спасением.
Смех теней чем-то напоминал ведро холодной воды, которое решили вылить на находившегося в полудрёме паренька. Он, плача, неожиданно засмеялся вместе с тенями, чувствуя, как по его телу прошла волна холодной энергии, вырвавшаяся прямиком из источника. Его сила буквально смыла навеянные сомнения, спасая от воздействия по-настоящему мерзкой техники.
«Путь храмовников в познании себя, мира и достижения внутренней гармонии какой-то слишком демонический», — хихикнул парень, вытерев слёзы, следуя заветам хёна, показав теням средний палец.
Тени, перестав смеяться, уплыли-ушли обратно в глубину тени.
Обиделись.
Хван Мун Су на трясущихся ногах встал, облизав пересохшие губы.
Не успел он ничего толком сделать, как раздался очередной грохот. Грохот и…
Треск.
* * *
Кан Ё Джон затруднялась сказать, почему решила помочь молодым мастерам и пошла в схватку. Для неё это было слишком уж нетипично: ныне мёртвая женщина умела убегать, но воин из неё был всегда откровенно отвратный. Знала бы уважаемая Божественный Вор про сто первый приём карате, то могла бы с уверенностью сказать, что овладела им на всю тысячу процентов, а того глядишь, и вовсе приложила руку к его созданию.
И тем не менее — сейчас она, пусть изначально такого отпора и близко не ожидала, рисковала своим существованием ради…
А ради, собственно, чего?
Ради нового приобретения в виде молодого мастера? Но почему она не поступила как обычно, и просто не взяла себе то, что хотела, без лишних вопросов? Зачем пошла на уступки? Возможно ли, это из-за его особенности существования в виде призрака? Уникальной души? Возможно, она подсознательно захотела сделать мальчишку своим не только на словах и для этого решила пойти на уступки? Неужели её интересовало его мнение?..
Интересовало ли её вообще когда-то чужое мнение?
Нет, не интересовало. Никогда. Женщину интересовало лишь её безумие и желание подавить «чесотку» в голове. Её не интересовало то, что украденные ей сокровища могли быть для кого-то ценными или нужными. Она слепо стремилась к своей цели и за это поплатилась своим нынешним положением.
У частенько просыпавшейся из спячки женщины за бесчисленное количество лет было время, чтобы подумать. И она думала. Безумно много думала.
Вместе же с этим дискомфорт внутри рос: ей нужно было что-то украсть. Что-то присвоить себе. Но что она могла присвоить, если и так всё, что было в гробнице, уже принадлежало ей? Что ей было красть? У кого? У самой себя?
Пустота в душе росла, скапливалась. Лишь длительные спячки помогали ей коротать время, да разбор и усовершенствование собственной гробницы. Когда ей было особенно скучно, женщина почитывала украденные ей техники, но для того, кто при жизни практически достиг вознесения, это всё равно, что читать книжки по математике за класс эдак четвёртый-пятый. Иногда попадаются книжки и за класс восьмой-девятый, что даже может быть интересно, но фактического толка для клептоманки не было.
Она не могла выйти. Она не могла ни с кем пообщаться. Она не могла удовлетворить всё усиливающийся зуд. Те сокровища, что у неё уже были, ничем иным, как обычными безделушками, простым хламом, и не воспринимались. Честно говоря, она уже и не верила, что сможет выбраться из гробницы, навечно оставшись запертой в собственной идее и страхе окончательно умереть без исполнения собственной мечты.
Но…
Какая у неё была мечта?
Чего она на самом деле желала?
Украсть Небо?
Возможно ли, но в той ли форме?..
Или нет? Нужно ли ей Небо? Что ей вообще нужно?.. Чего она добивается? Есть ли вообще смысл в том, что она делает?
«Что со мной?»
Призрак женщины одернул себя, больше рефлекторно отлетев от становившейся всё более скорбной монахини. В какой-то момент поединка пожилая женщина начала плакать, что сначала развеселило получавшую настоящее удовольствие от переизбытка давно забытых ощущений клептоманку, пока в какой-то момент не начало смущать. Вызывать сомнения.
Теперь же…
Что это за мысли? Что с ней?
Нет, не так…
Что монахиня сделала с ней?!
Кан Ё Джон неожиданно прикоснулась к своему призрачному лицу, с удивлением почувствовав рассыпавшуюся в ничто слезу.
Она сама заплакала.
— Даже бессмертные сомневаются, предок, — вытерла монахиня слезу, прикоснувшись к сердцу. Она не видела призрака буквально, но чувствовала сомнения в её сердце. — Как жаль, что мне пришлось использовать учения Будды во зло… Как жаль, как жаль…
Чем дольше шёл их поединок, обмен энергией, что нёс в себе идею и мысли мастера, тем сильнее пожилая женщина напоминала искажённый образ прошлой себя: её морщинистое лицо бледнело и высыхало, тело становилось всё более костлявым и тощим. Черты лица заострялись, челюсть будто бы вытягивалась, холодный свет принимал всё более и более пугающую форму.
Не оставалось никаких сомнений, что с монахиней сделали что-то по-настоящему мерзкое и пугающее.
Кан Ё Джон перевела взгляд на давно державшийся исключительно на честном слове энергетический барьер молодых мастеров. Женщина затруднялась сказать, задело ли их порочной техникой или нет, но сам факт того, что они всё ещё держались, даже вызывал у неё уважение: в подобной ситуации продолжать стоять и не падать могли либо самые сильные духом, либо самые упорные, либо откровенно упоро…
Ну, понятно.
Пожалуй, порочная техника монахини действительно заставила задаться её вопросом, зачем она ввязалась в это всё и так рьяно пытается помочь совершенно ей незнакомым молодым людям, с которыми она в обычном случае максимум развлеклась в гробнице и, если бы они ей понравились, отправила восвояси с какими-нибудь безделушками. Особо удачливые и наследия какие смогли бы получить — не пропадать же им в гробнице навечно. Это было бы совсем не интересно. Всё указывало на то, что виноват действительно один конкретный мальчишка, который буквально только что, воспользовавшись ситуацией, сбежал от неё обратно к своему телу.
…женщине такой побег определённо не понравился, и она в будущем собирается с наглецом поговорить на тему послушания отдельно…
Неужели так сильно возжелала, чтобы прекрасный молодой демон сам проявил к ней внимание? Поблагодарил её, сказал искренне приятное слово?..
Учитывая, что, не имея физического тела, Божественный Вор в принципе не могла испытывать ничего связанного с похотью и другими плотскими желаниями, её мотивы несли больше… м-м-м, духовный характер. Естественно, напрямую связанный с её зудом в голове.
В сущности, ещё до того, как женщина увидела лицо мальчишки, она уже почувствовала интерес, соприкоснувшись с его странными нитями. Ощутив и увидев вкус его непонятного, какого-то нелогичного и чуждого привычным категориям мышления пути. Интерес захватил скучающую, вероятно, не одно столетие женщину.
Мальчик был уникальным, это мог сказать даже слепой.
Войдя же быстро во вкус, интерес длинноволосой, откровенно простой и во многом… э-э-э, антисоциальной, жестокой, безумной клептоманки, перерос во влечение.
Не плотское, но духовное.
И теперь она действительно помогала тем, на кого ей было плевать. Ещё и так глупо в начале облажалась, не попытавшись сразу убить внешне безобидную монахиню. Можно ли сказать, что она сама себя обманула и заманила в ловушку?
Всё так просто, но так сложно.
«Не стара ли я для этого?.. — была немного шокирована собственными выводами женщина, чувствуя, как к призрачному горлу вновь подступил комок. До этого немного успокоившийся в голове зуд, немного успокоившийся при появлении её билета в жизнь и свободу, вновь дал о себе знать с новой силой. — Глупости. Я ещё и близко не дошла до конца пути. Сознание определяет форму и любой зрячий мастер скажет, что я молода и красива».
Наверное, нужно будет потом уточнить у наглого демонёнка, когда она его поймает.
Женщина вновь сосредоточила своё внимание на старухе, что терпеливо позволила одной клептоманке разобраться со своими мыслями и даже дала немного перевести дух жертвам обстоятельств, что непроизвольно попали в самый эпицентр битвы двух могущественных мастеров.
Конечно, нельзя было отрицать, что и сама пожилая последовательница учений Будды устала, вступив в бой с пусть сильно ослабленной, но, помяни её добрым словом все жертвы воровства, легендой Мурима, однако ситуация была таковой, что…
— Как жаль, что вам приходится терпеть эти страдания, — прерывисто вздохнула женщина, чьё тело начало биться в лёгких конвульсиях. — Как жаль, что у меня недостаточно сил быстро вас убить и подарить лёгкую смерть… Как жаль, как жаль, как жаль…
Тело монахини затряслось, она себя обняла и что-то неразборчиво зашептала. Вместе с этим тело не принадлежавшей самой себе женщины менялось всё неуловимо сильнее, превращая её буквально в живой, высушенный труп.
Даже цзянши выглядели лучше неё, а это, честно скажем, охренеть какой показатель.
— Видит Будда, я не хотела этого… — скрипучим голосом провозгласила монахиня, покрывшись холодным, каким-то мерзко-кровавым, явно противоречащим пути Будды, светом.
Кан Ё Джон только и успела, что потянуться незримо к этой силе и попытаться её украсть, чтобы остановить удар, но её ветер неожиданно дрогнул.
«Что?»
Женщина удивлённо открыла призрачный рот.
Раньше она считала монахов безобидными (и немножко хитрыми) добряками, что заняли крайне удобное положение в обществе Мурима, но теперь, соприкоснувшись с обезумевшей могущественной монахиней…
Скажем так, женщина прониклась, осознала и изменила своё мнение.
Осталось попросить понять и простить.
Вспыхнул кроваво-красный свет.
Нищие с сектантами, что в этот момент уже натурально надрывались, пытаясь защититься от пагубного воздействия монахини, просто попадали и закричали. Не от боли, а от горя. Барьер развеялся, словно его и не было.
И так находившиеся на грани обморока нищие заплакали в буквальном смысле кровавыми слезами и начали что-то неразборчиво кричать. Многих из них таки отключило, отправив в спасительные кошмары.
Громовая Смерть начал кричать о том, чтобы его мать вернулась к жизни. Его товарищи не могли ничего произнести, просто молча плача, держась за сердце.
Довольно стеснительный мастер из секты Цветущей Сливы, негласный лидер молодых мастеров, затрясся и начал что-то кричать о том, что его тело гниет. Его товарищи катались, словно пытаясь с себя что-то смыть.
…видимо, они таки смогли почувствовать отголоски того, что с ними едва не сделали…
Целительница, смеясь, буквально умываясь слезами, начала давать себе пощечины и сразу лечить. Удар за ударом, удар за ударом…
…кажется, у кого-то было в секте целителей достаточно тяжелое детство…
Джун Ён А, в отличие от большинства, не стала кричать и просто упала на колени. Взгляд девушки был расфокусированным. Перед глазами она видела море крови, слышала крики десятков и сотен детей, и вместе с этим чувствовала свою слабость. Осознание того, что она ничего не может сделать.
Бесполезная.
Обычный третьесортный мастер, без таланта или влияния, которому каким-то чудом повезло вернуться… куда-то. Не в прошлое. Прошлое и осталось таким же ужасающим. Вернуться в настоящее, что может повторить судьбу прошлого.
Карп ей дал хорошее для боевых искусств тело, но третьесортный мастер есть третьесортный мастер. Обуза. Возомнившая о себе что-то неудачница, что наивно поверила в то, что может решать судьбу всего Мурима.
Джун Ён А легла на землю, свернулась калачиком и просто погрузилась в собственные мысли. Буквально утонула во внутренних демонах, что копились в её сердце всё это время.
