Он подошел ближе, положив руку на дерево, и это прикосновение освободило дополнительный груз воспоминаний. О долгих вечерах, проведенных без уроков, о мечтах наяву и личных играх, которые он делил с другим, более тихим мальчиком. Он мог видеть их обоих с совершенной ясностью, взгромоздившихся высоко на верхних уровнях дерева, повелителей своего собственного творения. Обменивающимися историями, изобретающими игры, строящими планы на будущее.
Сунув в карман нож, с которым он продирался сквозь самую густую растительность, он низко пригнулся к корням, осматривая промежутки между ними. Он просунул руку в некоторые из самых узких мест, чувствуя, как за ними открывается пространство, но если бы ему когда-нибудь и удалось протиснуться сквозь эти места, то сейчас он был слишком велик для них, и большую часть роста и ширины он сохранит во взрослой жизни.
Но все еще оставалась щель, в которую он почти мог пролезть. Он с трудом протиснулся внутрь, кряхтя от усилий, раз или два чуть не застряв намертво. Однако, как только он преодолел худшее, ему стало легко забраться в основную часть ствола, по большей части полого, но все же разделенного на несколько восходящих камер, в каждую из которых ему приходилось протискиваться, прежде чем перейти к следующей.
На вершине, в шести или семи метрах от начальной точки, ствол расширялся, образуя нечто вроде чаши, мертвые ветви расходились во все стороны. Он не беспокоился о том, чтобы протиснуться обратно через нижний вход: при желании он мог легко спуститься снаружи, а затем спрыгнуть с последних нескольких метров. Но сейчас он довольствовался тем, что устроился на естественном сиденье, образованном деревянным выступом внутри дерева, чувствуя, что занимает это место, как последний кусочек головоломки. Он бывал здесь раньше. Он был уверен в этом, и его кости и мышцы помнили, даже если в его сознании не было четких следов предыдущих событий.
Он снова подумал о другом мальчике. Они оба сидели на одном выступе, но тот был крупнее и смотрел сверху вниз на своего более хрупкого товарища, объясняя условия какой-то новой игры, которую он только что придумал. Другой мальчик сопротивлялся, нуждаясь в уговорах.
Теперь он кое-что заметил.
Его пальцы уловили это раньше, чем глаза. Грубый, но продуманный узор из царапин на внутренней стороне ствола. Именно на том уровне, на котором мальчик мог бы что-нибудь вырезать скучным днем.
Он подвинулся, чтобы убрать с дороги собственную тень, щурясь и хмурясь, когда разобрал назначение меток.
Я ДЖУЛИУС
Я — КАЛЕБ
Я ДЖУЛИУС
Я — КАЛЕБ
Он полез в карман за ножом, вытащил его вечно острое лезвие, способное разрезать любой материал, кроме живой ткани, и начал выдалбливать дополнение к этой серии надписей.
Я ДЖУЛИУС
Я ДЖУЛИУС
Я ДЖУЛИУС
Он остановился, нахмурившись еще сильнее. У него зачесались пальцы. Они хотели, чтобы он что-то сделал. В его мозгу появился еще один зуд, слабый, но ноющий.
Он снова почесался.
Я — КАЛЕБ
Я — КАЛЕБ
Я — КАЛЕБ
Глубже и глубже, раздавливая сухую древесину с возрастающим давлением, с возрастающей яростью. Каждый штрих, каждый отслаивающийся кусочек дерева, каждая новая буква только распаляли его еще больше. До тех пор, пока действие не стало животным, бесцельным нанесением увечий.
Я — КАЛЕБ
я ...
я ...
Я ...
Я ...
Пока он не встряхнул нож, роняя его в лабиринт камер ствола, слыша глухие удары, когда он с грохотом перемещался с уровня на уровень.
Он тяжело дышал, доводя себя до исступления. Почти шокированный самим собой, он замедлил вдохи, пока не вернулось хрупкое, покалывающее спокойствие. Он вспотел, его рука дрожала.
Что бы ни представляло собой это дерево, каково бы ни было значение содержащихся в нем посланий, он больше не хотел находиться внутри него. Упираясь обеими руками, все еще дрожа, он выбрался из дупла на верхушке ствола. Он балансировал ногами на самых толстых частях двух главных ветвей, затем начал спускаться, сухое дерево скрипело под перемещающимся грузом. Он был почти готов упасть на землю, когда что-то услышал.
Он огляделся как раз вовремя, чтобы увидеть, как на поляну выходит Ларчер, руки робота были нагружены садовым инвентарем. На мгновение их глаза встретились: его собственные против единственного немигающего зрачка робота. Затем он рискнул упасть до конца пути, неуклюже приземлившись, но избежав вывиха лодыжек о корни.
Он был сбит с толку. Он не нарушил ни одного правила, посетив это дерево, не нарушил ни одной директивы, заявленной или подразумеваемой. Но все равно ему было стыдно, что робот застал его здесь. Пристыженный и смутно уверенный, что Ларчер прочел что-то на его лице, какое-то немое уличающее свидетельство, которое сделало явным то, что он пережил всего несколькими минутами ранее.
— Я... — начал он. Затем умолк, вспомнив о ноже, который он уронил.
Нож, решил он, может остаться там, где он был.
Поздно вечером того же дня, высоко в Шелл-Хаусе, как раз перед тем, как сонливость лишила его сознания, он встал с кровати и подошел к окну. Лучи света играли сквозь ставни оранжевыми и красновато-коричневыми оттенками, сопровождаемые отдаленным потрескиванием и шипением, которые поднимались и опадали беспорядочными волнами, похожими на прилив.
Осторожно, охваченный каким-то смутным чувством неуместности, он открыл ставни на окне без стекол и глубоко вздохнул. Вечерний воздух, насыщенный продуктами горения, наполнил его легкие. Он кашлянул — неожиданный человеческий звук, который показался громче, чем имел право быть. Затем прикрыл ладонью дальнейший кашель.
На другом конце территории, далеко от Шелл-Хауса — но все еще в пределах семейного купола, а не за его пределами, на просторах Города Бездны — что-то горело.
Copyright Н.П. Фурзиков. Перевод, аннотация. 2023.
