Странная улыбка снова освещает ее лицо. Трещина в серебряном колокольчике будто срастается — голос девочки вновь обретает крепость:
— Вот почему я не намерена менять своих условий, сестрица, — светлая тень со счастливым смехом танцующими шагами идет среди хрустальных гробниц, касаясь их ладонями. — Хочешь получить этого человека — поступись либо гордостью, либо своим медиумом. Иначе он останется здесь. Ощути, что это такое — быть лишенной того, без чего ты не можешь. Впитай это своим сердцем. Своей душой. Своей Розой Мистикой. Я хочу, чтобы это тебя сломило. Или хотя бы изувечило. Узнай, каково это — быть мной.
Она замирает. Ее полный непонятной радости глаз вновь встречается с мрачным взором гостьи.
— Страдай, онее-сама.
Молчание.
— Еще чего, — рывком головы чернокрылая отбрасывает волосы назад и отворачивается. — Не дождешься. Мегу я тебе не отдам.
— Ты покидаешь меня? Легкой дороги, сестрица.
— Даже не думай, что так просто от меня отвяжешься… упыриха.
Крылатый силуэт взмывает вверх и растворяется в темноте под сводом.
Проводив гостью глазами и мазнув взглядом по спящему во льду человеку, хозяйка замка поворачивается. Ее шаги гулко разносятся в темной тишине зала — и вдруг затихают. Слышен легкий шорох платья.
Окруженная тьмой и тишиной, подобрав под себя ногу и опершись на правое колено подбородком, девочка в бежевом сидит, вглядываясь в слабо мерцающий пол перед собой, и ее лицо ничем не напоминает ту маску адской радости, которой оно было лишь минуту назад.
В хрустальной глубине проступает образ — мужской образ. Худой и нескладный молодой человек с каштановыми волосами, с доброй улыбкой глядящий перед собой, сквозь застывшую в напряжении наблюдательницу.
Тонкая рука медленно скользит по гладкой поверхности.
— Мастер, — едва слышный шепот вплетается в тишину дворца, теряясь в его темных закоулках.
* * *
Тусклый солнечный свет резал глаза и рука инстинктивно дернулась, чтобы прикрыть их от назойливых лучиков, но тело отказывалось подчиняться. Понадобилось несколько мгновений, чтобы вспомнить и осознать ситуацию, и несколько минут — чтобы привыкнуть к ней. В комнате витал тяжелый дух машинного масла, хлорки и тухлятины, причем, судя по всему, виноваты в этом были не только тазы с мясом и выдубленная кровью простыня.
Красное плетение услужливо показало мне незавидное положение дел — несмотря на машину старика и усилия колдовских рисунков, мое тело отказывалось работать в таком состоянии все настойчивей, и скоро даже силы Тени не смогли бы удержать его живым. Но надежда моя, спасение, несущая живую воду эликсира, должна была появиться здесь с минуты на минуту — и с помощью его живительной силы можно было вернуть себе прежнее состояние.
В принципе, я, наверное, напрасно называл его Аурум Потабиле, ведь он не был тем чудодейственным средством, что дарило бессмертие алхимикам — термин "панацея" был бы более уместен, если бы не одно "но". Панацея излечивала все недуги сама по себе, а в руках Соу сейчас был скорее материал, из которого плетения могли бы вырастить новые ткани взамен утраченных. Стволовые клетки мира, первоматерия, из которой можно слепить, наверное, что угодно.
Вопросы, вопросы… Ведь мой путь во сне совпадал с классическим представлением о Магистериуме, от нигредо до рубедо, все, как описано в книгах…Но результат оказался иным — или все же нет? "Что происходит в атаноре, то и в душе алхимика, и наоборот". А если атанора не было? Что он — индикатор или все же способ управления? Иными словами, главный вопрос волновал меня: стал ли я бессмертным, когда овладел сном и заключил союз с Морем внутри меня? Не знаю. Время покажет, пожалуй, да и не о том стоит думать в таком положении, верно?
Ждать было очень тяжело, и хоть я знал, что секунда времени обращалась для меня своей пятой частью, но все же тянулась каждая из них невероятно долго. Глупые, беспочвенные опасения полезли в голову: вдруг кто-то остановил Соусейсеки, вдруг сумел отобрать эликсир? Лаплас, Анжей, Шинку, да мало ли кто? Но с ней же Суигинто… а ей не придет в голову что-то дурное? Нет, не может быть, не может… Ох, как же отвратительна беспомощность!
Мои глупые мысли прервал вошедший в комнату старик, который нес таз с водой — все, как я просил когда-то. За это время он успел еще больше постареть — видимо, уход за мной все же доставил немало хлопот. Но почему же? Я не требовал ничего, кроме воды и мяса, а денег оставил достаточно, чтобы не заботиться о будущем…наверное.
— М…мата…хари-сан… — голос сипел и хрипел, отказываясь мне подчиняться.
— Ты очнулся, медиум! — старик подошел вплотную, чтобы машина не искажала голос.
— Да, осталось совсем немного и я снова буду на ногах.
— Слава богам, ты справился! Мы с Мацу так волновались за вас, особенно когда Соусейсеки вернулась сама…
— Осталось только дождаться ее с лекарством, — я попытался улыбнуться, но ничего не вышло.
— Ну теперь-то все пойдет как надо, — старик выглядел смущенно, — а то в последнее время плохи наши дела…
— Что-то случилось, Мотохару-сан?
— Расскажу чуть позже, когда ты поправишься хоть немного.
— Если это что-то важное…
Не ответив, старик ушел, оставив меня с новыми раздумьями. Что могло случиться, пока я спал? Катастрофы, революции, войны? Но ведь это благополучная и процветающая Япония, в конце концов! Быть может, проблемы у самих стариков? Например, кому-то приспичило построить небоскреб на месте их домика и лавки…но ведь мы не в Америке, и фамилия у них не Химейер? Впрочем, это может быть не корпорация, а местные воротилы… или тут действуют иначе? Да чего я на этом зациклился? Скоро и так все станет ясно, а потом мы посмотрим, с какими из них может справиться волшебная кукла и колдун-гайдзин.
И все же почему так долго не приходит… Соусейсеки!
Зеркало пошло знакомой рябью и такой долгожданный силуэт появился из его темных глубин, крепко сжимая в руке светящийся фиал. Как же я ее ждал! Следом выпорхнула и Суигинто, шурша тяжелым платьем, но я смотрел только в разноцветные глаза приближавшейся ко мне Соу. Она не тратила времени попусту и спустя пару секунд прохладное стекло скользнуло по губам, густая молочно-розовая, пахнущая неизвестными, но странно знакомыми ароматами влага эликсира потекла в пересохшее горло. Обжигающая волна прокатилась внутрь, но это был приятный жар. Последние капли стекли с тонкого горлышка, и я покатал их на языке, наслаждаясь невероятными нотками вкуса этого странного состава.
Эликсир не подействовал мгновенно — но затем Соу потянул за пару громоздких рычагов, отключая чудесную машину старика Мотохару. Засвистели прокручивающиеся вхолостую шестерни, скользнули в выемки обильно смазанные цилиндры, скрылись в глубине странные стеклянные детали, вся конструкция мелко задрожала, останавливаясь…и время хлынуло сквозь меня, а эликсир ворвался в кровь бурлящей яростью пламени. Плетения заметались, стараясь направить неожиданно появившуюся энергию в нужное русло и светясь от избытка мощи. Скосив глаза вниз, я видел, как из-под ужасающей на вид массы плоти прорастали и набухали струны жил и тугие очертания мышц, как расталкивала красную путаницу укрывавшая их нежная, не успевшая загрубеть кожа, как появились ногти и волосы… Узоры плетений утонули в стремительно нарастающих тканях, и только тянулись из глубин нити серебра, а на сердце проступали рельефом узоры красного.
Плетения использовали могущество эликсира, чтобы вырастить меня по образу и подобию сна. Разумеется, над таким телом придется немало поработать, но его потенциал…абсолютно здоровое, нетронутое травмами и болезнями, способное стать оружием само по себе — если за него возьмется опытный кузнец.
Более трех часов плетения работали надо мной, превращая груду мяса на костях в нечто новое, и когда последняя нить серебра скрылась под кожей, на кровати в коконе алых кругов лежал новорожденный — почти в буквальном смысле — я.
Все, что не убивает, делает тебя сильнее, верно?
Пока плетения работали над плотью, я излагал сестрам свой план по поиску Отца. Очищенная, рафинированная память услужливо предлагала многие сведения, которые раньше мне и не пришло бы в голову увязывать между собой. Но теперь отдельные события, исторические факты и легенды выстраивались в определенную последовательность, которой я и собирался воспользоваться.
Восстановив биографию Розена, можно узнать, где искать его сон — и погрузиться в Море, нырнуть, чтобы проникнуть туда. Разумеется, я не уточнял, что для этого мне придется умереть — но быть может, есть и другой путь?
Тот минимум информации, который был у меня сейчас, должен был обрасти фактами и событиями, и чем больше их отыщется в итоге, тем проще будет искать ракушку сна Отца.
Куклы выслушали меня внимательно и даже не стали спорить и настаивать на невозможности такой задумки. Но более всего меня насторожила Суигинто — растерявшая весь свой настрой, тихая и задумчивая, она всем видом показывала, что идея с биографией натолкнула ее на определенную мысль, которой пока не хотела делиться с нами. Даже когда я в шутку пригласил ее остаться и попить с нами чаю, она просто отказалась — без насмешек или гневных возгласов. Так и ушла Суигинто, оставив еще несколько вопросов для раздумья. Впрочем, я надеялся, что у нас еще будет время поговорить как следует, в более располагающей обстановке.
Проблемы у стариков оказались совершенно не такими, как я себе представлял — более простыми, но тем не менее, значительными для них. Оказалось, что они стали жертвой слухов, обильно расползавшихся по кварталу. Излишне любопытные соседи подметили и запах из мастерской, и необычные покупки, и даже то, что старики вдруг стали «жить не по средствам». В лавку зачастили гости — не столько ради заказов, сколько для того, чтобы попробовать выспросить или подсмотреть что-либо. В итоге старики решили закрыть ее, но вышло еще хуже. Теперь за домом всегда следили внимательные глаза из соседних окон, а на улице прохожие иногда даже оборачивались и глазели на ставших местной легендой стариков.
Разные слухи поползли по кварталу — от смутных и оттого еще более страшных историй, достойных пера Лавкрафта, до обвинений в чудовищных преступлениях. Даже старые друзья, которые сперва со смехом пересказывали им истории, теперь почти перестали заходить и только советовали завязывать с чем бы то ни было и возвращаться к старому образу жизни.
Выслушав их жалобы, мы с Соу задумались.
Вышло, что мы, не желая того, изрядно попортили гостеприимным хозяевам репутацию, но с другой стороны, нам вроде бы некуда было уйти, да и сами старики не отпустили бы нас бродяжничать по улицам Токио. Но как убедить всех, что в лавке не происходит ничего страшного? И тут Соусейсеки предложила странный, но вполне способный оказаться эффективным план.
Она предложила устроить праздник.
Логика была изящна и проста. Хотя, признаться честно, я не ожидал от Соу подобных хитростей, считая их своей прерогативой. Она излагала свои доводы, и мы заслушались, не имея возражений.
— Все знают, что Мотохару очень переживали потерю сына, и даже когда вы, бабушка, проснулись, ясно было, что это очень вас заботит, — говорила Соу. — Я предлагаю немного изменить причины этой скорби.
— Изменить причины? — хором воскликнули старики.
— Вам придется говорить, что скорбели вы не только за сыном, но и за наследником. Он был единственным продолжателем рода, верно?
— Верно. Но к чему…
— И вы, Мотохару-сан, все это время якобы искали родственника — наследника и наконец, нашли.
— Но я же никого не искал!
— Неважно. Расскажете, что нашли какого-нибудь внука племянника вашего дедушки, в Америке.
— К чему вся эта ложь?
— Он охотно согласился принять вашу фамилию и продолжить род, и даже присылал вам деньги, на которые вы и жили после закрытия лавки.
— А это звучит уже правдоподобней…
— И теперь он приезжает в гости, и в честь такого события вы устраиваете праздник.
— Но твой медиум совсем не похож, — часовщик понял, к чему клонит Соу, — на японца!
— Об этом позаботится магия. В итоге люди придут в дом, увидят, что вы ничего не скрываете, и со временем успокоятся.
Само собой, я не преминул напомнить о том, как в прошлый раз отозвалось на нас применение сил Маски Лжеца, но других предложений действительно не было. Соу все еще считала случившееся стечением обстоятельств, а не влиянием плетения, и убедить ее мне не удавалось. Впрочем, и праздник был мерой вынужденной — в любом случае нам не удалось бы остаться у стариков подольше.
В итоге идею Соу пришлось принять, но я попросил времени на то, чтобы тело хоть немного окрепло. Сложная ситуация. или не очень? Да, нам придется искать новый дом — но есть одно место. Где я и раньше не отказался бы побродить, если не поселиться
Затерянный в Н-поле особняк, где погибла Барасуишио. Учитывая характер предстоящих нам поисков, это место могло помочь или хотя бы оказаться поле подходящим для возможных стычек, чем домик часовщиков. Ведь Шинку вряд ли оставит попытки наказать меня за фокус, который я с ней выкинул.
Может ли человек долго жить в Н-поле без последствий? При условии переселения туда я был согласен даже на праздник, который, впрочем, вполне можно было бы провести и без меня.
* * *
Снег белый. Откуда я знаю, что он белый? Непонятно. Но он именно такой. Как молоко. Как окружающий мир. Или это мир — белый, как снег?
Что такое снег?
Что такое мир?
Белое. Все кругом белое и тихое. Так бывает не всегда — это я тоже откуда-то знаю: кто мне об этом говорил? Не помню… Это место становится белым за девять секунд до того, как в него попасть. Бесполезное, никому не нужное место. Как старый фантик. Как обертка от шоколадки.
Как я.
— Кто здесь? — иногда кричу я часами в молочную даль. Не для того, чтобы действительно кого-то найти — живет ли здесь кто-нибудь, кроме меня? Вряд ли. Просто чтобы удостовериться, что я по-прежнему что-то могу. Что-то могу — значит, что-то умею. Могу что-то делать. Приносить кому-то пользу.
Быть может, если я снова научусь полезности, этот мир меня отпустит?
Но кому нужны крики?
Здесь нет ни голода, ни жажды, ведь мне нечего питать. У меня вообще ничего нет. В этом мире слишком тихо и одиноко, чтобы обзаводиться имуществом. Какой от него прок там, где никто не нужен никому? Здесь никто и самому себе-то не нужен. Я могу бродить здесь день за днем и никого не встретить. Да и дней-то тут нет — само время отмерло за ненадобностью. Белый туннель, замкнувшийся в кольцо. В сферу. В бесконечную точку.
