Мгновение спустя земля взорвалась. В рядах наступающих появились бреши. Другие поспешили занять освободившиеся места. — Это бригада Кемпера, — сказал я. Мак уставился на меня, ничего не понимая. — Ты снова попал не туда, Мак. — Я поднимался на ноги. — Нам нужно убираться отсюда.
Канонада была оглушительной. В линии наступающих войск образовалась брешь, но они продолжали наступать. Тихо. Безжалостно. Прямо в пасть. Их генералы еще не понимали, что война изменилась. Что больше нельзя атаковать укрепленные позиции.
— Не высовывайся, — закричал Макхью. — Мы переждем.
— Нет. Мы не можем ждать. Мы должны вернуться до того, как дыра закроется.
— Ты сумасшедший. Тебя убьют.
— Мак, мы здесь не выживем. Ты знаешь, что это за дыра? Это Семинари-Ридж.
Макхью был рядом с моим ухом, но ему все равно пришлось кричать. — Ну и что?
— Атака Пикетта. Мы в самом разгаре атаки Пикетта.
Мы вернулись за несколько мгновений до того, как в лабораторию влетело пушечное ядро, разнесло три стены, обрушило крыльцо и пригвоздило "тойоту" Харви Китинга, припаркованную на подъездной дорожке.
Оборудование снова было в руинах.
Тем не менее, Макхью ликовал. — Видишь? Это действительно работает.
— Мак, ты уже предпринял четыре попытки. Все четыре были неудачными.
— Но мы учимся. Мы становимся лучше. Ты должен быть готов к некоторым проблемам. — Он посмотрел на меня в поисках поддержки. — Мы знаем, как путешествовать.
— Это-то меня и пугает. — Я указал на обломки. — Какова вероятность того, что ты случайно окажешься в точном времени и месте проведения важного мероприятия?
Он пожал плечами. — Я бы сказал, незначительная.
— Ты сделал это дважды.
Однако я знал, что он не прекратит. Он купил еще оборудования и вернулся к работе. — Внес усовершенствования, — сказал он мне. Через несколько недель он был готов попробовать снова и прислал еще одно приглашение. — Я хочу поздороваться с Кастером. — Я сказал ему "нет, спасибо". Он был разочарован во мне.
Но, черт возьми, я могу понять намек.
Поэтому я не слишком удивился, когда в его ящике начали накапливаться газеты. Я подождал пару дней, прежде чем вломиться в дом.
Он был пуст.
Оборудование в его лаборатории было в целости и сохранности. За исключением МПИ: из его полированной черной поверхности торчала стрела с каменным наконечником. Она застряла прямо между регулирующими лампами.
ГИБЕЛЬ В ВОДЕ
— Бессмертие? — спросила я.
Армистед покачал головой. — Нет. Не бессмертие. Ребенок не будет жить вечно. Никто не живет вечно. Он или она могут стать жертвой несчастного случая, войны, стихийного бедствия и даже достаточно непредсказуемого вируса. — Он посмотрел на меня через огромный стол и снова наполнил свою чашку кофе. — Вы уверены, что не хотите немного, Кэтрин?
— Нет. Нет, спасибо. Пожалуйста, продолжайте.
— Все, что я могу обещать, это то, что у него будет гораздо более сильная иммунная система, чем у нас с вами, и что его клетки будут продолжать делиться бесконечно. То есть он не будет стареть. Его организм не предаст его. По крайней мере, в обозримом будущем.
При обычных обстоятельствах Армистед был бы человеком приятной наружности. Он напомнил мне отца: седые волосы, которые отказывались лежать ровно, теплые карие глаза, искренняя улыбка. Его большие уши и склонность слегка наклонять голову для пущей выразительности наводили на мысль о моем бассет-хаунде Тоби. И все же обстоятельства, безусловно, были необычными. Джереми Армистед мог оказать самую необычную услугу.
— Сколько? — спросила я.
Он открыл папку, но не заглянул в нее. — Программа частично финансируется Фондом, иначе она стоила бы намного дороже, чем сейчас. — Он вздохнул и посмотрел через французские окна на парковку, где телевизионщики снимали демонстрантов с плакатами, предупреждающими о том, что проект "Санрайз" является оскорблением человека и Бога. — Сто тысяч, — сказал он. — Я уверен, вы согласитесь, что это выгодная сделка.
Это стоило больших денег. Но мы могли бы с этим справиться. — Да, — согласилась я. — Это разумно. Если сработает. Какие у вас гарантии?
— К сожалению, я могу заверить вас только в том, что мы будем использовать соответствующие методы. Халатности не будет. — Он выглядел озадаченным. — А какие гарантии вы хотели бы получить?
— Что в пятьдесят он все еще будет выглядеть на двадцать пять.
— Миссис Камберленд, буду с вами честен. Сейчас мы только начинаем применять этот метод на людях. Он довольно хорошо зарекомендовал себя на ряде млекопитающих, и мы не видим причин, по которым он не будет столь же хорошо работать и с детьми. Мы могли бы подождать и не делать его доступным до тех пор, пока не испытаем его на некоторых пациентах, но в этом случае вам пришлось бы запастись терпением в течение нескольких десятилетий. На данный момент мы произвели на свет более шестисот детей, все они прошли тестирование, как мы и ожидали, и ни у одного из них не было обнаружено никаких признаков дефектов или неожиданных побочных эффектов. Конечно, это еще очень ранний этап.
Снаружи раздался взрыв ненормативной лексики.
Он пристально посмотрел на меня. — Мы не можем предложить формальную гарантию успеха. Но это сработает.
Все это было для меня в новинку, концепция, о которой я никогда особо не задумывалась, пока в начале месяца не увидела представителя Биолаба на шоу Морли Пинкстона. Хэлу не очень понравилась идея, когда я предложила ее рассмотреть. И я не знала, что чувствовала. Но недавно пара наших соседей похоронила шестилетнего ребенка, умершего от непроизносимого заболевания центральной нервной системы.
— Нет. Этого не случилось бы ни с одним из наших детей, — сказал Армистед, когда я заговорила об этом. — Мы не знаем никаких патогенов, которые представляли бы угрозу для наших младенцев. При условии, конечно, что никто не стал бы намеренно вводить большое количество их непосредственно в кровь. Я бы не хотел вводить вас в заблуждение.
— Нет. Конечно, нет.
— Есть пределы тому, чего мы можем достичь.
— Да. Я понимаю. — Свет в окнах становился серым. Собирался дождь. — Но ребенок был бы бесплоден.
Он кивнул. — В данном случае у нас нет выбора. Это часть лицензионного соглашения, которое мы заключили с властями. Население остается таким, какое оно есть, и так далее. Если мы хотим, чтобы люди перестали умирать, то должны подумать о рождаемости.
Я кивнула.
— В конце концов, — продолжил он, — те, кому эта процедура приносит пользу, должны быть готовы действовать ответственно.
Мой ребенок никогда не узнает, что значит иметь собственного ребенка. Как бы он — она — отреагировал на это? Что бы он подумал обо мне?
— Тем не менее, ваше потомство будет обладать превосходными физическими и умственными способностями. Мы также, э-э, подкорректируем ген счастья. Если только не будет жестокого обращения в естественной среде, он был бы гораздо более устойчив в эмоциональном плане, чем обычный человек, и, следовательно, был бы более способен справляться со своими, э-э, отличиями. — Он заглянул в папку. — У вас нет детей, верно?
— Нет. Ни одного.
— Хорошо.
Я знала, что только бездетные пары имеют право участвовать в проекте "Санрайз". Как только женщина рожала, она исключалась из рассмотрения.
— Миссис Камберленд, вы в курсе, что от вас потребуют согласия не заводить других детей?
После долгих колебаний я ответила, что согласна. И что в рамках проекта у меня будет только один ребенок. В новостных лентах высказывались предположения, что эта методика была профинансирована и разработана из-за демографического давления, как способ подкупа людей, чтобы они сами себя дисциплинировали.
— Вы также понимаете, что весь процесс будет проходить в лабораторных условиях. Вы не будете вынашивать ребенка.
— Вы не упрощаете задачу, доктор.
— У нас снова нет выбора. — Его очки начали сползать с носа. — Тем не менее, я бы хотел, чтобы моя мама могла сделать это для меня. — Он засмеялся и поправил их. — В этом случае сейчас мне не пришлось бы заниматься этим.
— Мы можем выбрать пол?
— Боюсь, что нет, — сказал он. — Мы, конечно, хотим сохранить статистический баланс. И в сложившихся обстоятельствах считаем, что этого не произошло бы, если бы родителям была предоставлена свобода действий.
— Понимаю. Вы думаете, что все они выбрали бы мальчиков?
— Большинство так бы и поступили. Многие считают, что жизнь без детей была бы особенно трудной для женщин.
— А разве не так?
— Мы создаем людей высшего сорта, миссис Камберленд. Думаю, они прекрасно приспособятся. — Покончив с этой неприятной темой, он откинулся на спинку стула, ожидая моего решения.
— Мне нужно подумать об этом, — сказала я.
— Конечно. Спешить некуда.
— Обсудить это с моим мужем.
— Да. Я полагал, что вы уже это сделали. Мы дадим вам кое-какие материалы, которые можно взять с собой домой. Информацию о программе, о том, чего можно ожидать, и так далее. И некоторые документы для подписания, если вы решите сотрудничать с нами. Верните их вместе с чеком на полную сумму, которая полностью возвращается, если окажется, что вы беременны, и удерживается в размере пятидесяти процентов, если вы передумаете. Как только это будет выполнено, мы проведем обследование, чтобы убедиться, что вы подходите на эту операцию. — Он поднял глаза. — Вы ведь не беременны, не так ли?
— Нет. Насколько я знаю, нет.
— Хорошо. Тогда прочтите брошюры, и, возможно, мы снова увидим вас здесь.
Снаружи меня ждала охрана, чтобы провести сквозь толпу демонстрантов. Тележурналист протянул мне микрофон. Собиралась ли я это сделать? Были ли у меня какие-либо моральные сомнения? Что я думала об обвинении в том, что это просто еще один способ для богатых подавлять всех остальных?
Я пробормотала несколько уклончивых ответов, взяла с собой охранников и направилась на улицу. По дороге пикетчики осыпали меня оскорблениями и совали в руки листовки. Некоторые предсказывали, что первой жертвой программы станет окружающая среда; другие утверждали, что Биолаб выполняет работу дьявола. Лига за человеческое достоинство выступила с заявлением, в котором утверждала, что проект "Санрайз" будет распространяться и что он противоречит природе. Третьи утверждали, что стоимость услуги обеспечивает элитарность. Я была вынуждена с этим согласиться. Мы с Хэлом могли подумать об этом только потому, что он недавно получил наследство. (Кстати, он не позволил мне не заметить иронии, когда я предложила использовать наследство для оплаты улучшенного ребенка).
Один мужчина средних лет, который выглядел так, словно у него должны были быть более важные дела, попытался сбить меня с толку плакатом с надписью "БИОЛАБ РАЗРУШАЕТ СЕМЬИ"; какая-то женщина закричала, что я убийца. Я не знала, что с этим делать.
Сотрудники охраны вывели меня на тротуар, где рядом со мной остановился высокий мужчина с тонким носом и длинной челюстью. — Извините, мэм, — тихо сказал он. — Можно вас на минутку?
На нем был темный деловой костюм и белая гвоздика, я знала, что должна была не обращать внимания, но что-то в его поведении заставило меня отступить. — Меня зовут Плейнфилд, — сказал он. Его глаза были темными и напряженными.
— На самом деле я не хочу говорить о политике, — сказала я. — Или о религии.
— Конечно, нет. — Несмотря на почти устрашающий вид, его голос был мягким.
— Прошу прощения за навязчивость, но я надеялся, что смогу убедить вас не сотрудничать с этими людьми. — Он произнес это так, как будто говорил о болезни.
— Не понимаю, — сказала я, — почему это вас беспокоит.
— Это касается каждого. — Он взглянул через мое плечо на грозовые тучи, которые надвигались с запада. Приблизились несколько человек, послушники, последователи лагеря, кто угодно, и внезапно меня окружили. — Представьте, — сказал он, — представьте, что произойдет со всеми нами, когда этот процесс станет общедоступным. И на свет появится лишь горстка младенцев. Когда усталые старики в нестареющих телах займут свои посты. Они никогда не уйдут в отставку. Никогда. — Слушатели одобрительно закивали. — Как вы думаете, что это будет за мир?
— Я не создавала этот процесс, — сказала я.
— Да. Но вы и такие люди, как вы, будете залогом его успеха. Если только вы не готовы пожертвовать своими личными амбициями ради общего блага, и в этом случае вы можете помочь победить их. — Он улыбнулся мне так, словно мог заглянуть прямо в мою душу. — Но, вероятно, уже слишком поздно, — сказал он. — Проект "Санрайз" вытащил это из бутылки, когда никто не видел, и теперь мы должны найти способ вернуть это обратно. Если вы не поможете, если не присоединитесь к нам, мы не выживем. Люди не выживут.
Я попыталась стряхнуть его с себя, убежать.
Но он настаивал. — Они собираются заменить все поколения в будущем единой волной генетически измененных существ. Которые, по любым разумным стандартам, даже не будут людьми. Вы это поддерживаете?
— Я не согласна с тем, что происходит.
— Подумайте об этом. Проект "Санрайз", практикуемый в широком масштабе, гарантирует, что через очень короткое время человечество исчезнет с лица земли.
— Это абсурд.
— Так ли это? — В его глазах горела смесь печали и гнева. — Переведите это на личный уровень, миссис...?
— ...Маршалл. — Я назвала ему девичью фамилию моей матери.
— Миссис Маршалл, вам нравится ваш босс?
— Мне нужно идти. — Я начала проталкиваться сквозь толпу. Но толпа двигалась вместе со мной.
— Я надеюсь на это, — сказал он. — Потому что в мире, который вы помогаете создавать, он никогда не уйдет на пенсию. Никогда.
Наконец я оторвалась от толпы и поспешила в сторону Орбах-авеню, где припарковала свою машину, чтобы эти психи ее не разнесли. Мне понадобилось десять минут, чтобы добраться туда, и люди следовали за мной пару кварталов. Но к тому времени, как я села за руль, они уже исчезли.
В ток-шоу, казалось, не было других тем на весь день. Фактически, после пресс-конференции проект "Санрайз" был практически единственной темой разговоров на радио и телевидении. Казалось, что звонившие были единодушно против этого процесса. Большинство выступало за то, чтобы он был объявлен вне закона, а другие считали, что он подозрительно похож на то, что придумал бы Гитлер. Многие хотели знать, кто будет решать, что считать "улучшением". Один из них сказал, что любую женщину, позволяющую Биолабу забрать ее ребенка, следует пороть кнутом. Ведущий ток-шоу признался, что, по его мнению, порка кнутом может быть несколько экстремальной.
Никто, ни один человек за те пятнадцать минут, что я слушала, не подумал о том, что манипуляции с генами следует использовать для увеличения продолжительности жизни или улучшения физических, психологических или умственных способностей.
После собеседования я намеревалась вернуться к работе — я дизайнер одежды в Стрэттон энд Малбери Эсоушиэйтс, — но этот опыт оказался неприятнее, чем я ожидала. Так что я разъезжала по городу почти весь остаток дня, а потом не смогла бы сказать, где была.
