— Довольно! Пощади старика! Откуда мне помнить о такой прорве родственников, половину из которых я и вовсе не видел! В свое оправдание могу сказать, что признал тебя сразу. Твою матушку я видел всего раз, но цвет ее глаз хорошо запомнил, и не встречал подобного вплоть до сегодняшнего дня. Да и то, что узнал из достоверных источников про тебя, очень похоже на поведение твоей бабки. Это ж надо — избить опахалом лучшего фехтовальщика империи, у которого в руках меч...
Далее последовали вопросы — хочет ли Инга возвратиться в Швабию? Если да, то что ею движет? Насколько она приближена к августе? У Генриха есть некоторые деловые предложения, спорные с точки зрения империи — сможет ли она склонить Зою к их положительному решению. Какие из них могут быть приняты, а с какими и вовсе не следует обращаться? Инга как ни в чем не бывало ответила, что ее влияние при дворе велико, и даже более того — августа ей должна за освобождение. В Германию она желает возвратиться полноправной Пфальцгафиней Швабии. Прежде всего она хочет снова обрести свой дом и отомстить за смерть семьи. Тут я подвис — как можно говорить такое посланнику наследника, чей папаша помножил на ноль семью фройляйн. Оказалась — король ГенрихI Птицелов, он же Герцог Саксонский, не родня Конраду, и более того — союзник Эрхангера и Бертольда (дядьки и отца Инги) против бывшего короля. Но уж так сложилось судьба, — кто попался, того казнили. А более везучий был провозглашен наследником (своих наследников у Конрада не было) восточногерманского королевства. То есть получалось, что кроме угров, у фройляйн было еще несколько личных врагов, и основной — епископ Констанца Соломон III, и так, мелочь — пара баронов, предавших ее отца.
Граф Дитрих после недолгого раздумья сказал, что уже сегодня отпишет своему королю о результатах переговоров — решение, разумеется, за Генрихом — но ему, умудренному опытом политика, запросы Инги не кажутся чрезмерными. Еще бы — поставив во главе Швабии законного, по праву крови, правителя, Генрих гасит жестокую распрю между королём и владетельными швабскими князьями, недовольными централизованной властью, и вместе с лояльным правителем получает лояльных подданных. Если у Инги все пойдет не так, и ее не примут — то Птицелов просто останется при своих. А Соломон со своим синодом совсем зажрался — и это при том, что со смертью Конрада I его политическое влияние и поддержка Рима сошли на нет. Короче — пользы никакой, только путается под ногами и мешает Генриху. Так что ради такой сильной союзницы, как Византия, епископом король пожертвует легко, а уж до швабских баронов ему и вовсе нет дела.
— Так что, Саня, все на мази! — подытожил Дед, и тут же продолжил, — Но это только надводная часть айсберга. Что я сейчас я тебе еще скажу — ты офигеешь. Дочь Дитриха — Матильда Вестфальская — вторая жена Генриха. Первую — Хатебургу — он отправил в монастырь ради женитьбы на более перспективной в политическом плане. Матильда же набожна до фанатизма, светская жизнь ей претит. Все свое время она проводит в молитвах, посещениях монастырей и аббатств, занимается благотворительностью, и другими богоугодными делами. Понятно, что супругу это не очень нравится, но с фанатичками споры бесполезны. Короче, супруги друг другом недовольны. А тут, прикинь, появляется наша фройляйн. Разговор 'тет-а-тет' с королем — Матильда уходит в монастырь аббатисой, а Инга — становится новой королевой. И не надо кривиться, Саня! Птичек все равно придется выпускать! А в данном случае, если Инга захочет, то Генрих будет обходить спальню супруги седьмой дорогой, как чумной барак, а понадобятся наследники — тайно встретится с тобой. Или наоборот — нарожает от него десяток щекастых карапузов. Это жизнь, парень! А что ты хотел?!
— Дед, ты козел!... Что бы я хотел?! Да ничего такого! Просто проснуться на своей вилле, с моими девочками в одной кровати, искупаться с ними в теплом море, вкусно позавтракать, прогуляться по городу, купить им каких-то безделушек, просто видеть их радостные лица, и самому радоваться жизни. Ты, насколько я помню, именно так и сделал в своей прошлой жизни. У тебя и мысли не было вернуться в Россию, и жертвуя спокойной счастливой жизнью, вступить в смертельную схватку с теми, кто разрушил твою родину....
— Саня, насчет меня ты прав — и видимо, я исчерпал лимит своего счастья, раз возродился в таком образе. Но пойми — вместе с новой жизнью, ты получил новые фантастические возможности, и удачу в довесок. Искандер был названным сыном богини — пойми, ты же им не являешься! Но ты сумел стать фаворитом богини, раз она оставила тебе его возможности, и позволила ухватить удачу за хвост. Только ты должен понимать — если ты перейдешь в разряд обывателя, оставаться в фаворе у богини тебе недолго! Помнишь, ты говорил, что не бывает виновных в судьбе, и что испытания всегда даются нам по силам. Твои силы, парень, возросли — соответственно и испытания! Как я понял, сейчас твое испытание — сделать из беглых принцесс великих королев. Преодолеешь его — и судьба вознаградит тебя. Великое испытание — великая награда! Да и отступать, когда три четверти испытания пройдено — глупо.
— Ладно, это все лирика. — примирительно сказал я. 'А ведь действительно — я хотя бы человек, и мне доступны все радости нормальной жизни. А что есть у Деда... ' — Давай уже, договаривай. И кстати, где девчонки?
— У императрицы. А, да, ну вот! Короче, Саня, чтобы внедрение Инги прошло успешно, необходимо ее хорошенько пропиарить. — на мой недоуменный взгляд птиц рассмеялся, и заикаясь, продолжил, — Темнота! Это не связано с постелью — не то, что ты подумал. Надо нарисовать комикс — ну, рисованная история, рассказ в картинках о приключениях Инги. Начиная с того, как ее мать вырезала полсотни угров, и еще столько же сожгла вместе с собой. И далее — вот она бежит из рабства ... Вот ангел возлагает свою длань на ее чело.... Вот она режет путы, и освобождает императрицу, а та обнимает свою спасительницу.... Ну, ты понимаешь! В захолустной Швабии это будет бомбой! Любой борон захочет воочию взглянуть на такую эпическую личность. А там приватная 'беседа' — и у фройляйн станет еще одним союзником больше...
Вспоминая комиксы, припомнил, что главный герой всегда должен быть узнаваем с первого взгляда, невзирая на эмоции на его лице и ракурса подачи кадра. Извел десяток листов бумаги, пока не пришло понимание, что в комиксах фотографичную точность персонажа заменяют его неизменные аксессуары и предметы одежды. Ну, как у Бетмена, или там у женщины кошки, человека паука... Решение все-таки нашлось, — вдел в уши жрицы золотые кольца. Серьги в ушах мне уже встречались, но крайне редко, малого диаметра и с камнями. А тут — тонкие золотые кольца, диаметром сантиметров пять-семь, хорошо заметные и в фас, и в профиль, даже под шлемом с полумаской. Пока творил, заявились принцессы. Сначала молча наблюдая за моим творчеством из-за плеча, а потом стали поднимать и разворачивать скомканные листы бумаги, переговариваясь почти шепотом. Слова Деда о том, что птичек отпускать все равно придется, придали мне сил, я обернулся и заговорил.
— Я переспал с императрицей! — бросился я как в воду с головой, — Получилось случайно, но так получилось!
Как я и ожидал, взгляды принцесс были удивленными и даже обескураженными. Справившись с потрясением, первой заговорила Инга.
— Саня, да об этом же весь дворец два дня говорит! Ты что, думал, мы об этом не знали?
— Да еще как только она появилась на 'Авроре' было сразу видно, что она на тебя запала! — подключилась к разговору рыжая, — А потом уж и вовсе не спускала с тебя своих глазищ! Просто с ума сходила! А ты что, не замечал?!
Вот, оно как дело обстоит... Потрясающе! Оказывается, рыжие все знали! Но, с позиции наложниц, восприняли случившиеся по житейски спокойно — чай, не проститутка какая. Или, скорей, даже прагматично — ведь своим поступком я резко поднял свой неформальный рейтинг на самую вершину, и стал одним из самых влиятельных лиц государства. Но как бы я смог понять, что Зоя на меня запала? До встречи в термах в ее взгляде и намеков не было на чувства. А на затылке у меня глаз нет.
— Я конечно чувствовал влюбленные взгляды спиной, но думал, что они принадлежат вам! — пошел я в атаку, — А оказалось, меня любит августа! А вы — просто притворщицы! О... Горе мне! Как же я не смог распознать двух юных обманщиц, которые, выдавая корысть за влюбленность, пользовались добротой доверчивого ангела. Как мне с этим жить дальше?!
— Саня — то, что ты не непревзойденный враль и притворщик, а также неутомимый кобель, нам давно известно. — со сладкой улыбкой, прищурившись, промурлыкала фройляйн. — Так что прибереги свои таланты для августы. Нас своими штучками ты уже не проведешь, обиженный ты наш.
— А вы в этом точно уверенны? — с прищуром, так же сладко проворковал я в ответ, — А то ведь я могу попробовать.
— Только попробуй! — рявкнула рыжая. И тут же два кулачка почти уперлись мне в нос.
— Дык, я и сказал, что могу попробовать! — с притворным изумлением проговорил я, отводя пальцем кулачки в сторону, — У вас что, со слухом проблемы?
— Саня! Ну почему ты такой гад! — чуть не заламывая руки, в показном отчаянии простонала амазонка, — Вот скажи, где найти на тебя управу?!
— Известно, где! Там, где живет моя маменька. Вот окажетесь на небесах — лет этак через семьдесят-восемьдесят — запросто можете на меня ей пожаловаться, если к тому времени вообще меня вспомнимте.
— Можешь не сомневаться! И вспомним, и пожалуемся! — с ехидной улыбочкой произнесла жрица, — И с удовольствием понаблюдаем за твоей поркой.
— Злые вы! Уйду я от вас! — трагично, с надрывом произнес я, — Или сделаю вид, что уйду... Или не уйду, но буду говорить, что уйду. И попробуйте только не разреветься! Тогда порке подвергнитесь вы. Вот сейчас и начнем...
Резко вскочив со стула, пригнувшись и раскинув руки, бросился на девиц. Те и ойкнуть не успели, как я, обхватив их за бедра, выпрямился, и они оказались у меня на плечах.
— Ай-ай, отпусти! — кулачки захваченных в 'плен' девиц забарабанили мне по э... ниже поясницы. Я, не оставаясь в долгу, хлопнул ладошками по привлекательным окружностям, возвышавшимся над моими плечами, — АЙ! Куда ты нас тащишь?!..
Первой после 'порки' отдышалась Марго.
— Саня, я хочу такие же комиксы, как у Инги, и чтоб серьги были такие же — только нарисуй меня красивей, чем она. — требовательно добавила амазонка, и показав язык Инге, добавила шепотом мне на ухо, но так, чтобы слышала жрица, — А если не получится красивей — тогда пририсуй ей бородавку на носу и поросячьи глазки.
— Я согласна. — ввинтившись мне под мышку, и удобно пристроив свою голову на моем плече, промурлыкала фройляйн, — Только тогда пририсуй этой рыжей злыдне поросячий пятачок, рога и хвост.
— Хорошо! — повторив телодвижения подруги, устроила свою прекрасную головку на моем правом плече рыжая, — Тогда пусть глаза у Инги будут косыми, одна нога короче другой, а вместо ступней — копыта.
— Если вы не дадите мне спать, то каждой пририсую и хвост и копыта, и бородавки с рогами!
Возмущение принцесс переросло в шутейную борьбу, которая опять закончилась ...
Уход рыжих на службу я как всегда проспал, а после зарядки и минизавтрака, на свежую голову изобразил дружеский шарж на своих наложниц, где учел все их пожелания — от рогов и косоглазия, до хвоста и копыт. От души посмеявшись над тем, что получилось, я все же скомкал лист и закинул его в угол. А то Дед говорил, что мысль материальна — а мне не улыбалось целовать своих рыжих в сопливый пятачок и в бородавку. Тьфу, тьфу, тьфу!
Официальный прием прошел как всегда скучно. Утверждались квоты на увеличение содержания судейских, таможенных, градостроительных и прочих бюджетных служб, которые, на мой взгляд, и так воровали из казны больше всех. А если к этому добавить откаты и взятки, то я бы на месте императрицы наоборот, вместо дотаций, ввел налог на занимаемую должность. Получил печать и право подписи — крутись, как хочешь, но дело делай — и плати денежки согласно занимаемой должности. Думаю, количество желающих занять эти должности, хоть и при таком раскладе, удивило бы даже невозмутимую августу. Интересно, а если устроить аукцион на должность префекта Константинополя, который заведует практически всеми этими службами... Вот ничуть не удивлюсь, если Клеарх окажется самым богатым служащим империи, а то и вовсе — самым богатым. Во время обеда Константин похвастал своими успехами в написании книги о Синдбаде.
— Даже мой наставник сказал, что из этого может получиться второй 'Дигенис Акрит' ( популярная византийская эпическая поэма того времени о жизни и подвигах легендарного героя Дигениса.) Панкратий, что-то дожевывая, активно покивал головой, а когда его рот оказался пуст, с воодушевлением подтвердил:
— Действительно, у моего ученика открылся неоспоримый талант в написании книг, хоть и не классического церковного канона, но у него все впереди. Отточив свое перо в жанре эпическом, и возможно, приблизившись к таким мастерам, как Гомер и Вергилий, Константин может прославиться и в теологии (богословии).
— А как насчет иллюстраций для книги? — насущный для меня вопрос — что-то мне не улыбается тупо размножать самому свои комиксы, — Кто будет размножать мои эскизы?
— С этим все просто — в той же Софии до сотни иконописцев, и их учеников, еще не допущенных до иконописи. На благое дело патриарх Дионисий с удовольствием выделит пару талантливых иконописцев, чтобы те оформили должным образом книги Константина.
Хорошая новость! Есть кому множить мою мазню. Тем более, что именитых иконописцев мне не надо, а талантливые парнишки, еще не зашоренные каноном — в самый раз. Только перед тем, как идти в Софию, надо на всякий случай получить какое-никакое письмо от Зои к Дионисию — а то старый мстительный пень запросто откажет. После обеда Углеокая сама поманила меня пальчиком, и явно волнуясь, вполголоса пригласила меня посетить ее палаты после ужина. Я с улыбкой изобразил поклон, и обратился со встречной просьбой.
До кафедры Софийского собора я добрался без труда — золотая булла была тому залогом. А вот в приемной патриарха меня затормозил здоровенный детина в рясе, и без слов, жестом показал мне на скамью ожидающих. Посидев на скамье минут десять — мало ли, отлучился глава церкви в туалет... я вновь подошел к громиле. Тот без слов повторил свой жест. Я снова сунул ему под нос буллу. В ответ детина оскалился, и отвернул полу парчовой красной накидки, обнажив рукоять толи дубинки толи булавы. Меня этот жест просто взбесил! Даже в приемной Маркеана — по сути, моего непримиримого врага, со мной обращались гораздо лояльней. Бью с левой в печень — громилу ожидаемо перекашивает в болевом шоке, он что-то пытается еще сделать — но видимо, боль настолько нестерпимая, что он закатывает глаза и начинает заваливаться назад. Чтоб он не открыл затылком охраняемую им дверь, придерживаю его, и почти ласково укладываю на пол — мне лишний шум ни к чему. Вхожу в преодолённую мной твердыню, и кланяюсь застывшим в немом вопросе десятку клириков. Первым из ступора выходит Дионисий.
