Когда Рихардо подал мне знак что все включено, и можно начинать, я, желая проверить микрофон, а за одно и сказать пару слов Милене, негромко произнес:
— Приветствую вас всех дорогие освобожденные! — звук был идеальным. Казалось, сам воздух вокруг производит эти колебания. — Мне очень приятно видеть вас сегодня, в такой замечательный во всех отношениях вечер! И конечно прежде всего, хочу поздравить мою новую знакомую, хорошую девушку, красавицу, спортсменку, комсомолку, и вообще прекрасного человека, с рождением! Не знаю, возможно для кого-то дни рождения в той нашей жизни и значили многое, но появление здесь в доме, это действительно, величайшее событие! Это самый настоящий праздник! Ведь мы все здесь, получили второй шанс! И теперь, можем показать на деле, кто мы есть, и чего мы стоим! Вот и сейчас, дорогая Милена! Мы, каждый из присутствующих, радуясь твоему возрождению, поздравляем тебя, и желаем, чтобы этот, второй шанс, ты использовала самым наилучшим образом! Я всем сердцем хочу, чтобы ты была по-настоящему счастлива! А для этого, желаю тебе: настоящей, чистой любви! Верных друзей! Полной, радостной жизни! И бесконечности! Той самой, величайшей перспективы вечного счастья, которое предоставлено нам всем сейчас!
Я глядел на притихшую публику, на сидевшую в пол-оборота ко мне Милену, которая присоединилась к нашим девчонкам. И ощущал какой-то подъем, некую легкость в сознании, так словно летел над всем эти миром, над этой площадью, над всеми этими огнями. И так мне было хорошо, так светло, что я коротко объявив название, с вдохновением, впервые за много лет, а может и тысячелетий, спел одну из моих любимых песен, которая называлась 'Снег'.
В этой песне были чистые и очень яркие по смыслу слова. Я пел, а перед глазами вставали мои старые друзья, моя Катька, Олег с Наткой, Ольга с Геннадием, Юлька Кимчук, Колька Серебряников, Володька. Мне казалось, что я вижу их лица, взволнованную маму, уверенного в себе отца, чуть ироничного всегда Олега, добрую, немного печальную Ольгу, и весь этот калейдоскоп так закружил меня, что окончив песню, я лишь через какую-то минуту услышал аплодисменты, и увидел пробирающуюся к сцене между рядами Милену.
А тем временем, конферансье объяснял присутствующим, что данная песня прозвучала на русском языке, и слегка переврав, перевел текст. Ну а когда я собрался было, объявить вторую песню, на сцену поднялась улыбающаяся Милена, и как в западных телешоу, помахав собравшимся, направилась ко мне. Подойдя сбоку, она, ничуть не смущаясь чмокнула меня в щеку, а затем, спросила так, что ее услышали только здесь на сцене:
— А можно и я спою?
Конферансье, видно, никак не ожидавший подобного поворота, хотел было что-то возразить, но пробегавший мимо него Рихардо, шепнул что-то ему, и подскочив, нацепил Милене на ворот платья, маленькую пуговку микрофона.
Посчитав данный выход запланированным сюрпризом, наш звукарь ускакал к себе за пульт, оставив меня в полной растерянности.
Но оказалось, Милена в той своей жизни, была не только ученой, но и попутно, всерьез занималась музыкой, с профессиональными преподавателями.
И вот, разглядывая сверкающий яркими огнями синтезатор, она спросила тихо:
— Алекс. Что из англоязычных исполнителей ты знаешь?
тогда я, зависнув на полминуты, вспомнил навскидку с пяток, звучавших в мое время хитов. И предложив ей песню из репертуара одной западной певицы, которая мне всегда нравилась, подцепив наушники, взятые специально для настройки между номерами, легко отыскал нужный стиль, который по всем параметрам, был даже круче оригинала.
Милена как оказалось, знавшая наизусть почти всю западную эстраду, лишь кивнув мне, спросила:
— Как в оригинале? После вступления?
И когда я, заиграл начало, эта фантастическая девушка, легко ступая по белым плитам, вышла на середину сцены.
Нет, я конечно слышал красивые голоса, и часто встречал по роду занятий людей с абсолютным слухом, но такого исполнения, в общем-то, довольно непростой в техническом плане песни, я никогда не слышал.
Голос у Милены был таким чистым и нежным, и выдавал такие сердечные интонации, что площадь замерла, слушая эту необыкновенную девушку.
Вокруг разливалась такая чистая грусть, такие волны любви и страдания, заложенные в каждой ноте, что на глазах у многих заблестели слезы, а наш Рихардо вылез из своей кабинки, и стоя на краю за занавесом, глядел на Милену с раскрытым ртом.
Когда эта песня окончилась, публика с полминуты словно загипнотизированная пребывала в оцепенении, а затем, грянули такие овации, что я забеспокоился; не рухнула бы вся эта терраса вместе со всеми нами, с трехсотметровой высоты.
Видно было, что подобного вокала здесь еще никогда не слышали. Поэтому, после пяти минут оваций, понявший сразу в чем соль — конферансье, громко объявил:
— Следующую песню, нам исполнит вновь наша дорогая рожденная! — и обернувшись к нам, вопросительно поднял брови.
Пришлось нам вспоминать все, что только можно. Ну а после того, как Милена спела еще с пяток хитов, а публика все никак не хотела ее отпускать, мне на память пришли несколько известных в мое время дуэтов.
Когда мы запели модный в последний год моей жизни танцевальный хит, на площади началась самая настоящая дискотека. Собравшиеся повскакали со своих мест, И к концу этой довольно быстрой песни, за столиками не осталось никого. Все весело танцевали, кто парами, кто поодиночке, а кто, как у нас когда-то, став в круг.
В общем, праздник удался. И еще долго, чуть не до полуночи здесь веселились, смеялись, радовались жизни, новые освобожденные, которым за все время здесь в доме, ни разу не приходилось бывать на подобных концертах. Да и старожилы, хоть и были избалованны местными празднествами, тоже не смогли устоять перед всем этим весельем.
ЧАСТЬ ПЯТАЯ.
Оператор.
39.
А утром, проспав не больше двух часов, я неожиданно проснулся. Происходило нечто странное. Какое-то свербение в мозгу, пробудило, так, словно какая-то мерзко зудящая букашка, влезла в голову не давая спать. Я сел в недоумении, а затем, почувствовав нарастающее беспокойство, вышел на кухню.
Девчонки спали без задних ног, и неудивительно, после такой-то дискотеки. Заказав себе большую чашку кофе, я чувствуя, что больше не усну, уселся за стол в столовой. Настроив его подсветку на морской прибой, включив любимый Лизкин вид с зеленой лужайкой и с милыми русскому сердцу березками, задумался.
Что в конце концов происходит? Насколько я себя знал, такое экстренное пробуждение — серьезный звоночек. Такое со мной бывает редко, но если уж случается, то очень даже неспроста.
'От чего это я подскочил? Устал вчера как собака, а сна ни в одном глазу'.
'Так, — размышлял я, — вчерашний вечер прошел, как самый большой в моей жизни концерт. Да, мы с Миленой таки дали жару. И вечер этот, вроде не оставил в памяти никаких заноз'.
Все радовались, как малые дети. Я глядел на своих девочек и понимал, что возможно это один из лучших дней в их жизни.
Крис долго благодарил нас с Миленой, за самый лучший на его памяти концерт. К нам подходили весь вечер, знакомились, благодарили, предлагали дружбу и прочее. В общем, впечатление от праздника у меня остались самые хорошие.
Под конец, утомленные долгим выступлением, мы с Миленой немного выпили вина, здесь это было нечто особенное, и делали его местные виноделы, из плодов винного дерева. Я как-то попробовал один такой. Вкусом он напомнил виноград, но внешне, больше напоминал гигантскую малину, ярко красного цвета, с приторным ягодно-цветочным запахом.
Так вот, посидев за нашим столиком, и наблюдая как резвятся девчонки, мы с Миленой утолив голод и жажду, тоже вступили в круг танцующих. А когда наш первый с ней медленный танец заканчивался, Мелена, неожиданно расплакалась.
Я привык к любым поворотам такого рода. Мои девчонки, порой выкидывали такие номера, от которых мужская логика просто выключалась. Поэтому, когда из глаз этой девушки потекли слезы, я, взяв ее за руку, потянул к ближайшей беседке. Не знаю, заметили ли девчонки наше исчезновения, но пока мы сидели рядышком, на уютной скамеечке, нас никто не потревожил.
Милена оказалось, просто не выдержала, и выплеснула все свое внутренне напряжение; радость от рождения, счастье быть самим собою, и в тоже время странный холод, что ощущался где-то поблизости, и который не давал ей расслабиться. Это напряжение копилось в ней с первых секунд пробуждения, и только сейчас она наконец, смогла излить все.
Я прижимал ее к себе, пытаясь утешить, и когда она понемногу стала успокаиваться, предложил ей чуток прогуляться. Мы отошли уже довольно далеко от расцвеченной яркими огнями площади, когда Милена неожиданно сказала:
— Алекс, помнишь, я тебе обещала показать кое-что? Я ведь нашла то, о чем говорили девчонки! Ну ... ту картинку, с домом без купола!
— И где она? Я, по-моему, тут все излазил, но ничего подобного не встречал! — спросил я почти безразлично.
— Пойдем, я покажу! — и ухватив за руку, Она потянула меня куда-то в заросли.
Здесь у внутреннего кольца террасы, опоясывающего высокой, метров шесть стеной большой зеркальный купол со шпилем, росли всевозможные деревья и кустарники. Тут были и уже знакомые томатины, априты, уже упомянутые виноградные деревья, и еще всякие невиданные ранее плодовые растения, Так что, сама стена, была скрыта за этой зеленью. И только когда Милена, найдя между тесно растущими деревьями неприметную тропинку, и вывела нас к светлой шершавой стене, я увидел, что между ней, и зелеными насаждениями, есть дорожка, которая как и все прочие здесь, была выложена белыми плитами. И вот, продвигаясь по этому, незамеченному мной ранее проходу, отодвигая мешавшие ветви, мы прошли еще немного, и наконец, за одним из особо густых скоплений через которое пришлось пробираться чуть не ползком, мы нашли искомое.
В неверном свете далеких фонарей, на стене под куполом, я увидел огромное мозаичное панно. Подойдя ближе, я стал ощупывать материал, из которого оно было сделано, и мне показалось, что это обычное разноцветное стекло. На этой мозаике в виде большого полукруга, изображен был купол, с прекрасно узнаваемой пирамидой дома в центре. Где-то сзади на фоне, всходило солнце, и его лучи, стилизованной короной окружали зеркальную пирамиду, которая как бы на половину была в тени. И все бы ничего, вроде картина как картина, да только первое, что бросалось в глаза, это отсутствие на вершине привычного купола. И только приглядевшись, я обнаружил в стороне весь седьмой уровень, но и там, того самого купола, что сейчас возвышался над нами, тоже не было.
Я сразу узнал одну из тех картинок последнего шестого фильма, и попробовав сравнить детали, понял, что для полноценного исследования, сюда нужно прийти днем, когда будет достаточно света. Просвечивающие сквозь листву фонари, давали весьма скудный и рассеянный свет, от чего даже цвет определенных участков этой непонятной мозаики, определить было сложно.
Поэтому, я еще немного поглазев на творение неведомого художника, утомленный всей сегодняшней суетой, предложил Милене прийти сюда завтра.
И вот теперь вспоминая все это за чашкой ночного кофе, я понемногу стал понимать, что же так сильно взбудоражило меня. Оказывается, еще вчера, когда я уже засыпал, мне вспомнилась эта картинка, причем так ярко и детально, что я очень отчетливо разглядел на ней, совершенно неуместный казалось там, отпечаток человеческой ладони. Именно там где в знакомых нам изображениях находился купол, на маленькой картинке показанной мне набором сути, виднелась белая пятипалая ладонь.
И когда все это вдруг сложилось в моей усталой голове, я едва не подпрыгнул на стуле от осенившей догадки.
Милену я решил не будить. Вдруг все это лишь моя разбушевавшаяся фантазия, а она бедняжка так вчера вымоталась. Стараясь не шуметь, я быстренько прокрался в нашу с Лизой спальню, и одевшись, выскочил за дверь.
Вокруг еще крепко спали. Сегодня у всех тут явно будет поздний завтрак. Промчавшись бесшумным ветерком по коридору, я поднялся под уже светлеющее небо.
На террасе было свежо и прохладно. Только что отработала оросительная система. Наполненный цветочными ароматами воздух, по-утреннему бодрил. Пройдя к площади, я остановившись, призадумался: 'Куда это мы вчера отходили? К какой беседке? Их тут штук десять не меньше! — вспоминал я, стоя на влажных еще плитах дорожки, — Хотя нет, вот кажется она!'
Рядом с этой беседкой росло большое апритовое дерево, и подойдя к ней, я попробовал вспомнить, где та самая тропка. Конечно, я мог бы сейчас рвануть напролом, но представив себя мокрым и дрожащим от холода, отказался от такой идеи. Однако нужная тропинка отыскалась довольно быстро. Пробираясь уже между стеной, шершавой, почему-то теплой на ощупь, и мокрым царством фруктовых деревьев, аккуратно отгибая встречающиеся на пути ветви, я наконец добрался, не смотря на все старания, промокший насквозь, к той самой мозаике.
Вокруг была абсолютная тишина. Весь дом еще крепко спал, и только вечный непоседа Алекс Некий, вместо того, чтобы сейчас греться под боком любимой жены, болтается по мокрым зарослям, в поисках неведомых чудес.
Остановившись у большой, красивой картины, точнее все же мозаики, которая действительно, была собранна из цветных стекляшек, я попытался в неверном утреннем свете, получше разглядеть все, что вчера было больше похоже на тени и очертания. Но как ни старался, ничего похожего на ту белую ладонь, не отыскал. Разочарованный и задумчивый я долго простоял тут среди ветвей, и свисающих отовсюду недозрелых томатинов, пока не обнаружил одну странность.
Вся эта мозаика, высотой была примерно метра три, и приблизившись, я попробовал встать вровень с домом, когда заметил вдруг, на том самом месте, где должна была быть человеческая рука, едва заметно отличавшийся по структуре круг, диаметром сантим 50.
Подумав, что это просто игра света, я отошел на полшага, и теперь только заметил, что проходящие сквозь этот круг лучи нарисованного солнца, выглядят как-то иначе, так, словно материал здесь, менял цвет и фактуру.
'И что бы это могло означать? Если я правильно понял, на этом месте следуя аналогии с той картинкой, должен быть тот самый биосканер'. И тогда я решил: 'А была не была! Как там говорила Милена: Твой биокод стал единственным в своем роде ключом. Что ж! Сейчас проверим!'
И шагнув к мозаике, я приложил ладонь с растопыренными пальцами к этому странному кругу.
Первые несколько секунд ничего не происходило. Я, было уже засомневался в своих выводах, как вдруг, где-то в глубине разноцветных стекляшек, из которых была выложена эта картина, зародилось неясное свечение. А в следующий миг, вся мозаика вспыхнула сотнями разноцветных огней, ослепляя еще настроенные на рассветный полумрак глаза, завораживая своим бриллиантовым блеском. Это шоу напомнило мне виденное однажды рекламное панно, где точно так же, какой-то магазин электроники, зазывал народ своими яркими огнями.
