Генерал шагнул к пленнику и снял с него шлем.
— Так я и думал, — сказал он. — Хатано Сусуми! Телохранитель и ближайший друг принца Кано. Признаю, в клане лицемеров и предателей еще могли рождаться истинно великие воины.
— Неправильно говорите, генерал, простите-не-знаю-вашего-имени, — Куо ухмыльнулся и с вызовом взглянул в глаза Санииро. — Скажу иначе. В нашем мире, заполненном лицемерами и подлецами, еще могут рождаться люди, для которых человек — высокое звание! Мы — не великие. Мы — обычные люди и возвышаемся лишь над вами, безумным зверьем, низостью своих дел опустившим и втоптавшим в грязь самих себя!
Удар кулака в латной перчатке выбил Куо несколько зубов и заставил замолчать.
— Остер на язык, как меня и предупреждали, — Санииро усмехнулся. — Я бы побеседовал с тобой, рыжий полукровка, но нет никакого смысла слушать скулеж побитого волка. Вытащите его наверх! Прибейте копьями над воротами бастиона, который он столь отчаянно защищал! Пусть его видят со стен замка!
В пролом сбросили ворох цепей, которые пехотинцы использовали для опутывания и опрокидывания конных самураев. Куо захлестнули петлями и потащили по полу, а затем, выдернув наверх, потащили по мерзлой, усыпанной пеплом, земле. Раздробленные суставы не позволяли самураю оказать хоть какое-нибудь сопротивление.
Метрах в пятистах восточнее места боя за третий бастион располагались ворота. Ударная волна "Великого Дракона", разбившаяся о крепость Единства, пришла сюда ослабленной и даже не снесла деревянные створки ворот. Стены стояли, но защищать их было некому. Ворота были выломаны и разбиты в щепу правым флангом войск империи, когда те начали окружение точки сопротивления.
— Поднимай!
Цепи загремели по камням, и безвольно висящее тело лучника поднялось над землей, взмывая все выше над руинами, оставшимися на месте гордого и красивого города, северной столицы страны Водопадов.
"Сюда бы снега... — Куо смотрел на черный дым и серые камни. — Чистого, белого снега. Никогда не задумывался раньше, а ведь он очень красив"...
Деревянный протез заскрипел о камни. Разбитый и измочаленный, с расколотыми шарнирами, он все еще сохранял форму руки.
"Спасибо тебе, дед, за этот подарок. Я смог нанести им несколько хороших ударов. Это было за тебя. Прости... прости меня, за то, что не присылал писем... я стал старше и многое понял. Как жаль, что у меня было так мало времени и я не успел встретить ту единственную девушку, которую я полюбил бы так же, как ты любил нашу непутевую бабушку... Мы с отцом — дети твоей любви, дед. Прости, что так же, как отец, не понимал этого... спасибо... спасибо, дед, что благодаря тебе я родился... рыжим... ведь иначе... я бы никогда"...
— Целься! Бросай!!!
Три копья, что метнули самураи Камней, точно поразили цель. Одно вошло в живот Куо, второе в плечо, третье — точно в центр грудной клетки. Загремели, падая вниз, цепи. Лучник повис на копьях, пригвоздивших его к стене.
...Мальчишка, брошенный родителями, привыкший к насмешкам и презрению сверстников, смотрел на двоих, что стояли перед ним. Ветер трепал черные локоны на головах принца и его телохранителя, а у новоприбывшего юного самурая на голове полыхал веселый огонь светло-рыжих всклокоченных прядей.
— У тебя странный цвет волос, — сказал Кано, присматриваясь к чужаку с интересом.
— А что, какие-то проблемы? — Куо насупился и сжал кулаки. Принц? Да будь он хоть богом, за первую же ухмылку получит в зубы, а потом пусть убивают!
— Нет, никаких, — Кано покачал головой. — Это даже скучно, когда все вокруг одинаковые! Значит, тебя зовут Сусуми? О тебе ходят интересные слухи.
— И? — Куо насупился еще больше.
— Самураи говорили, что ты знаешь много крепких нецензурных слов! — глаза Кано полыхнули вдруг ярким огнем. — Научишь меня?
Куо изумленно уставился на Кано и вдруг понял, что тот не шутит. Не презирает, не отвергает и не смеется. Разве такие существуют на свете? Человек, который не будет ненавидеть полукровку за цвет его волос, за "испорченные" гены. Человек, видящий перед собой человека.
— Научить тебя нецензурной брани? — удивлению вечного отщепенца не было предела. — Ты серьезно?
— А что, какие-то проблемы? — повторил принц фразу Куо, точно передав интонацию и угрозу.
В этот момент, впервые за несколько лет, рыжий самурай вдруг рассмеялся.
— Нет, никаких, — сказал он сквозь смех. — Только не зови меня Сусуми. Я Куо, — мальчишка указал на рыжий огонь, полыхающий над его висками. — Красный волчонок. Шичиро забрал меня из приюта и привез сюда. Впервые в жизни повезло! Похоже, с вами, друзья, будет весело!
Кано ухмыльнулся и протянул руку мальчишке, который вскоре станет ему больше чем другом. Верным соратником и храбрым стражем. Названым братом.
Руки их сомкнулись в крепком пожатии...
— Я не прогадал... — едва слышно шепнул Куо, бросив угасающий взгляд в сторону хорошо видимого отсюда центрального замка Инакавы. — С вами, братья, действительно было... весело...
Голова самурая поникла, и зеленые глаза, в которых, казалось, никогда не угаснут веселые искры, медленно закрылись. Ветер колыхнул рыжий огонь у него над висками. Алая кровь каплями скользила по камням вниз и капала на наплечники и шлемы врагов, что потоком текли сквозь разбитые ворота.
Через проломы в стене, через ворота и по полю недавней битвы стальная орда подступила к замку, возвышающемуся над морем огня пылающей энергии Ци. Восемьдесят тысяч новоприбывших, к которым присоединились сорок тысяч изначально осаждавших город самураев Камней. Полутысяча копейщиков, которую истребили воины под командованием Куо, никакой роли не играла. От лязга брони и топота сапог дрожали и осыпались руины. У тех, кто бросал взгляд со стены замка на приближающееся полчище, холодели сердца.
От топота копыт дрожала земля. Со склонов великих гор срывались камни, мерзлую землю сминало ударами копыт и энергии Ци.
— Дайме-сама! — выкрикнул генерал, сопровождающий лидера страны. — Золотые поотстали! Вперед вырвался одиночный верховой воин, несущий знамя принца!
— Остановитесь. Я переговорю с сыном.
— Это опасно. Они могут обойти нас и перекрыть дороги!
— Мой сын не пойдет на это. Он не может стать мне врагом, как предатели из Верховного Совета.
Принц и император встретились между двух вооруженных до зубов отрядов, готовых по первому знаку вцепиться друг другу в глотки. Обмен приветствиями был недолог.
— Я знал, что однажды этот день наступит, сын, но все равно продолжал растить и воспитывать тебя, ведь в тебе — продолжение моего существования. Ты — продолжатель моего дела в этом проклятом войной мире. Пойдем же со мной! Не позволяй совету разрушить все, что я столько лет и с таким трудом создавал! Силы Облаков отступают, получив золото и рабов. У нас еще достаточно сил, чтобы подавить мятежи и восстановить в стране порядок! Самураи перебьют всех восставших рабов, до единого! Это лишь временный кризис, который мы преодолеем, и принесем нашу волю непокорным на клинках мечей!
— Не нужно говорить столь высокопарно, отец. Общество людей — зеркало. Приносящему радость оно вернет любовь, приносящий смерть и рабство получит ненависть. Пламя, в котором полыхает наша страна, — эхо наших собственных преступлений. Захватом, порабощением и геноцидом мир никогда не подчинить!
— Наши самураи — стальные стены наших гор! Я не буду сражаться с тобой и с советом, сын, предпочитаю на деле показать, на что способны наши воины! Мятежи подавят городские стражи. Я собираю армию и выдвигаюсь на юг, чтобы навести порядок в землях, которые совет уже мнит потерянными! Это будет славный бой. Не смей мне мешать!
— Но что станет с нами, если ты проиграешь, отец? Страна Камней будет полностью уничтожена. Сейчас нам нужно собрать все силы и защитить границы собственных земель! Отзови армии, отправленные в страну Лугов и Водопадов!
— Нет. Магия проклятой лисы... мы должны показать, что не боимся ничего, даже гнева богов! Память о Кицунэ будет растоптана, а ее друзья захлебнутся в крови! Тот золотой мир из сказки, недостижимый идеал, который она обещала легковерному плебсу, мы должны доказать — что это лишь беспочвенные фантазии ребенка. Миром правит сила! Мы выиграем немного времени, и служба пропаганды сделает свое дело, извратив правду и вымысел о золотой лисе до выгодных нам форм. Нужно только немного времени, чтобы промыть толпе мозги и вновь повести ее за собой! А для этого, сын, нам нужна победа. Победа и гибель Инакавы! Ради нашего будущего. Ради объединения всего мира и завершения войн!
— Войны никогда не закончатся, отец. У человека миллиард причин, чтобы нападать на другого человека. Все, что мы можем, — защищать себя. Сейчас нам нужны все наши силы, чтобы защитить тех, кто верен нам. Иногда нападение — не лучшая защита. Я призову обратно наши войска!
— Ты не дайме, сын. Войска продолжат уничтожение города, подчиняясь моему приказу! Еще день или даже пара часов, и она падет, ознаменовав торжество нашей власти над любым бредом, что может сочинить себе чернь! Просто смотри, — дайме сжал кулак в бронированной перчатке. — Просто смотри, как я наведу в стране порядок вот этой рукой! Чтобы совет склонил головы! Чтобы ты вновь поверил в меня, сын! Просто наблюдай, как сильные этого мира вершат его судьбу!
Маленький склад, оставшийся в центральном замке еще со времен основания Инакавы и перед началом осады заполненный оружием на самый крайний случай, теперь был полностью опустошен. Все, кто мог самостоятельно двигаться, получили ружья, обоймы пуль и гранаты. Раненых переправляли в подземелье, самураи спешно наводили на внутреннем дворе контуры силовой печати, которая должна была помочь крепчаку точнее направлять и сберегать энергию. Ива не мог самостоятельно передвигаться, и его принесли на плаще, уложив в центр незаконченной печати. С трудом разлепив веки, крепчак молча наблюдал, как готовится к последнему бою Хинэно Макото. Большие железные короба из-под муки и риса навешивались на спины боевых коней. Забияка, Болтун и еще двое коней, лишившихся своих хозяев, смирно стояли, хоть и ясно сознавали всю необычность закрепляемого на них груза.
— Ты должен остаться, Болтун, — Макото пытался отговорить коня принца. — Наш с тобой господин... когда не станет меня, его будешь защищать ты.
— Кр-р-репость, — рыкнул конь в ответ. — Мал-р-рая. Не удр-робно сржаться. Не огр-рвар-ривай. Я — вор-рин пр-ростор-ра.
Макото не стал больше настаивать, зная, насколько упрямы и несговорчивы боевые кони. Остаться в живых, когда погибнут все остальные? Какой позор! Благородный воин падет на поле боя рядом с товарищами!
— Ты научился хорошо разговаривать, — сказал Макото и дружески потрепал Болтуна по гребню стального шлема. — Кано гордился бы тобой, если бы слышал.
Утихли звуки боя со стороны последней линии обороны, и наблюдатель на стене прокричал о том, что армии Камней вновь начали движение к замку.
— Открыть ворота!
Макото вскочил в седло Забияки, и стальные захваты щелкнули, фиксируя ноги самурая.
Загремели противовесы, тяжелые створки с лязгом начали расходиться в стороны. Одиночный воин, ведущий четверых коней, выехал за стены и взглянул на орды врагов, буквально затопившие руины городских строений на склоне холма.
— Ты прав, Болтун. Кавалерия — воины простора, — сказал Макото. — Даже если этот простор целиком занят врагами.
Макото, телохранитель принца и хозяин сильнейшего боевого коня в табуне, был сыном... пекаря. Многие самураи, когда за службу стали платить жалкие гроши, покинули отряды, осели в деревнях и городах, занявшись делами, к которым больше влекло их души. Молчаливый и замкнутый в себе телохранитель принца хорошо помнил, какие прекрасные булки пек отец. Никакая купленная сейчас в магазинах, даже самая сладкая, сдоба не могла сравниться с той, что получал "стальной медведь" каждое утро, будучи маленьким мальчиком. Бегая по улицам родного города, он шустро разносил заказы и никогда не присваивал медяки, которые вручали ему сверх платы за быструю доставку свежего хлеба. Все, до последней монеты, он отдавал родителям, потому что видел, как мрачнел отец, когда приходили сборщики налогов. "За право торговли", "за занимаемую площадь", "контроль качества", "санитарная служба", "за использование огня", "за загрязнение окружающей среды дымом"... не счесть было того, за что приходилось платить. Макото едва сдерживал себя, чтобы не наплевать на булки, которые он ежедневно доставлял к дому начальника налоговой службы совершенно бесплатно, как символ "уважения" к влиятельному человеку, способному раздавить жалкого пекаря и его семью, как ничтожных тараканов.
Семья боролась за жизнь несколько лет, пока однажды не пришла беда. Макото помнил, как однажды утром мама не смогла подняться с постели, а отец вынул из тайника железную коробочку, в которой они хранили свои сбережения, и дрожащими руками принялся считать купюры. Их оказалось мало. Слишком мало, чтобы спасти маме жизнь, и вскоре отец остался один. Еще почти полгода он продолжал работать. Таскал мешки с мукой, колол дрова, месил тесто, пек хлеб и стоял у прилавка в магазине. Дважды магазин обокрали, когда отец терял сознание от усталости прямо за прилавком. Макото пытался помогать, но шестилетний мальчишка может не слишком много. Пять месяцев отец, все больше превращающийся в немую серую тень, пытался справиться со всем один, но продажи резко упали и деньги совершенно иссякли. Не на что стало покупать муку, дрожжи и дрова. В неизбежно наступивший черный день налоговики ушли ни с чем, приказав продать магазин и пекарню. Выскоблив из ящика последнюю горсть муки, отец испек последнюю булку.
— Съешь, сынок, и ложись спать.
Утром отец открыл дверцу маленького чуланчика, что служил спальней сына, и поманил Макото. Мальчишка выполз в коридор и с удивлением увидел в руках отца самурайский меч.
— Я никогда не говорил тебе этого, Макото, но я самурай и сын самурая, — сказал разорившийся пекарь. — В тебе, как и во мне, течет кровь клана благородных воинов Хинэно. Мир погрузился во тьму, и честному человеку в нем больше нет места, но я не хочу... — отец глотал слезы, медленно вынимая меч из ножен. — ...Не хочу, чтобы мой сын стал нищим бродягой, вором и разбойником. Прости меня, Макото. Прости...
Макото никогда не мог забыть ужас, обуявший его в тот момент. Отец вынул меч из ножен и замахнулся, но мальчишка вдруг со сверхъестественной для ребенка ловкостью прыгнул в сторону. Он увернулся от меча. Крича от страха, сын бросился к выходу, спасаясь от обезумевшего отца, которому дрожь рук и застилающие глаза слезы мешали нанести точный удар. Клинок вспарывал стены и пол, но Макото удалось добраться до двери и выбежать на улицу.
Отец не стал дальше преследовать его, и, отбежав на сотню метров от родного дома, мальчишка в нерешительности замер. Так он и стоял посреди улицы, трясясь от страха и не зная, что делать, пока из окон пекарни и магазинчика не повалил вдруг густой дым.
