— Я не слышала воплей.
— А что, надо было глотку драть? — Она тут же ощетинилась. — Орать так, чтобы в Южных Устах услышали?
— Да нет, можно и в полголоса, негромко...
— Каррахна! Я и звала негромко. Шепотом почти. Все равно чувствую себя дурой последней, словно штаны сняла в родном сортире, а оказалось — посреди площади.
Она фыркнула и брезгливо раздавила уголек — как таракана.
Эрайн шевельнулся:
Я и не ожидал, что Вран ответит. Если бы он хотел поговорить с дочерью, он бы сделал это раньше.
— Значит, никакой надежды? — я взглянула на мантикора.
Пусть попробует еще. Завтра, через день. Но вряд ли мое присутствие — причина вранова невнимания.
— Что он говорит? — нахмурилась принцесса.
— Надо попробовать еще раз. Завтра, послезавтра...
— Легче до Боженьки докричаться. Вставай, вампирка. Расселась на моем плаще.
— Малыш. — Я тщательно встяхнула плащ, прежде чем отдать его Мораг. — Ты знаешь, что за тобой идет охота?
Знаю.
— Тут вокруг перрогварды рыщут. Это рыцари-монахи. Один тебя видел.
Эрайн мрачно смотрел на меня глазами-дырами. Мол, что с того?
— Валить тебе надо от Мавера, мантикор, — сказала принцесса. — И подальше. Ты сегодня людишек в клочки порвал, а это уже не овцы краденые. Тебе вообще на одном месте оставаться нельзя.
— У меня просьба, Малыш. — Я подошла к нему поближе. Едкий змеиный запах защекотал ноздри. — Пойдем с нами. Мы направляемся по дороге на северо-восток, а ты иди вдоль дороги, лесом.
Я сам справлюсь.
— Это еще не все. Ты ведь можешь среди обычных людей определить колдуна?
Не вопрос.
— Помоги нам, Малыш. Найди колдуна. Хотя бы покажи пальцем: этот человек — колдун. Мы с Мораг думаем, что он сейчас едет нам навстречу. Вернее, нам навстречу едет огромная толпа, и колдун где-то в этой толпе. Мы не знаем, кто это. Если бы ты указал нам...
Ты что, собираешься каждого из этой толпы водить ко мне в лес для интимных встреч?
— У нас есть несколько дней, чтобы придумать как показать тебе этих людей. Пока я прошу тебя просто идти вместе с нами в сторону Галабры. Ты пойдешь?
Я подумаю.
Эрайн, я без тебя со всей этой путаницей не слажу.
Я сказал — подумаю.
— А так ли он нам нужен, малявка? От него мороки больше чем пользы. Опять кого-нибудь прибьет, псоглавцы за ним увяжутся, оно нам надо?
— Ты забыла, как колдун на тебя охотился? А если он раскусит тебя первой, не смотря на маскарад? — я фамильярно ткнула Мораг пальцем в грудь. — Колдуну нельзя давать никаких шансов. Он злоумышляет не только против тебя, но и против Найгерта.
Удар попал в цель. Мораг скрипнула зубами и отвела глаза. И снова пнула тлеющие угли.
Звякнули лезвия, когтистая рука Эрайна сомкнулась на принцессином запястье.
Оставьте огонь мне.
— Не топчи костер, — перевела я.
Мораг, оскалясь, смотрела на чудовище. Я видела, как вздуваются мышцы на голой руке Эрайна и слышала азартное сопение принцессы, пытающейся вырваться. Если слон на кита влезет, кто кого сборет?
С треском лопнул кожаный рукав, мантикор моментально разжал пальцы. Мораг от неожиданности чуть не засветила себе кулаком в глаз.
— Сдался! — хохотнула она. — Ты бы все равно меня не удержал, выползень гребенчатый.
Скажи ей, пусть радуется. До следующего раза.
— Так ты пойдешь с нами, Малыш?
Стыдно бросать двух соплюшек на произвол судьбы. Пойду. И знаешь что, Лесс? В следующий раз принеси мне хлеба. Белого. С корочкой. Ненавижу сырое мясо...
* * *
Мораг мне пришлось догонять — она не стала дожидаться, когда я распрощаюсь с Эрайном. Разговаривать тоже не пожелала, и на мои вяки только бросила коротко: "Заткнись". У края леса она посвистела сквозь зубы, подзывая жеребца и вывела его из-под деревьев на обочину дороги. Сперва без всякого почтения забросила на круп меня, потом сама взлетела в седло.
— Пшел!
Я уцепилась за принцессин пояс. В волосах ее, прямо перед моим носом что-то торчало. Я выхватила это "что-то" двумя пальцами.
— Мораг... — голос у меня охрип.
— Что еще?
— Перо. Вороново перо. В волосах у тебя.
Она повернулась в седле и сцапала у меня находку. Повертела, рассматривая.
— Ну и что. Какая-то птица уронила, когда я по лесу шарахалась.
— Может быть. А может быть это знак, что Вран тебя услышал.
— Ну, услышал. Толку-то... — Но перо она не выбросила. Заткнула за ухо. — Вперед, Гриф.
— Стой!
— Каррахна, что опять?
Я завозилась и сползла с гладкого крупа на землю.
— Мне надо. Сейчас!
— А раньше ты каким местом думала?
Я вломилась в подлесок. Несколько шагов, чтобы только отойти от дороги. Прислонилась спиной к стволу.
Сердце стучало так, что я ничего не слышала кроме этого стука. Кровь пульсировала в сжатых кулаках, словно рвалась у меня из рук живая струна. Сейчас. Сейчас. Надо отдышаться.
Я втянула побольше воздуха, слизнула пот с губы.
— Ирис.
Ночь стучала в висках, на краю зрения плавали багровые пятна.
— Ирис. Откликнись. Ты же слышишь меня, я знаю. Пожалуйста. Пожалуйста...
Закрыла глаза — пятна сползлись в дрожащий пурпурный занавес.
— И-ири-и-и-ис!
Глупо орать в темноту. Глупо стучать в закрытую дверь. Не хотят тебя видеть. Не-хо-тят!
Но свирелька... Я пощупала ее сквозь платье — вымытая, вычищенная, на новом шнурочке, она согрелась и заснула на моей груди как уставший зверек. Не забывай меня.
Забудешь тебя, хол-л-лера. Как же!
Я отлепилась от ствола и поплелась обратно к дороге.
* * *
— Яви-илась. Я уж думал, не возвернешься. На кой ляд вам с ейным высочеством два дурака, болящий да бестолковый?
Я была уверена что Ратер давно спит, глухая ведь ночь на дворе, но он сидел на краю пепловой постели и держал на коленях миску с водой. Вода пахла уксусом. В комнате вообще тяжело пахло. Потом, болезнью, немощью.
— Как он?
— Плохой совсем. Лихорадка у него. С койки сковырнулся, так его валандало.
Я подошла поближе — влажная тряпица закрывала певцу лоб и глаза, но щеки провалились, рот был по-рыбьи открыт, а губы осыпало пеплом. Пеплом. Он и впрямь был похож на сеющий сизую труху отгоревший уголек.
Я подняла тряпицу — Кукушонок тут же взял ее у меня из рук и макнул в миску. Поднялся, уступая место.
— Укатила с высочеством — ищи ее свищи. Мужики внизу говорят — южанин на сеновал сеструху твою сволок. На сеновале нет никого. А конюший говорит — южанин с девкой вообще со двора уехали. Куда, зачем? У меня певун твой в жару мечется, че с им делать? Пока я тут круги наворачивал, он с койки скинулся. Мычит, бормочет. Еле его обратно заволок, даром что кожа да кости. Куда тя принцесса таскала?
— Это я ее таскала. В лес. К мантикору.
Кукушонок негромко присвистнул.
— Нашли Малыша?
— Нашли. Уговорили за нами идти. — Я полюбовалась на болящего. Болящий еле дышал. Да-а... не далось ему даром падение с койки. Недоглядели. Ты и недоглядела, Леста Омела, лекарка для бедных. На твоей совести сия развалина. — Только мы завтра никуда не поедем, Ратери. И послезавтра тоже. Ты поил его?
— Винишка с водой развел. Вон стоит.
— Молодец. — Я нагнулась, погладила влажный лоб. — Пепел, бедолага, птичка певчая... в разнос пошел. Не было печали, черти накачали. Жар спал, но, боюсь, не надолго.
Пропустила сквозь пальцы редкие слабые волосы, расправляя их по испятнанной мокрым подушке. Что ж у тебя за увечья внутри, кроме сломанных ребер? Кровь застоялась там, где удар пришел? Внутренности измяты? Сейчас еще добавил, чтоб мало не показалось? Эх ты, герой с дырой...
— Слышь, сестренка. А что здесь принцесса делает?
— Поехала встречать... постой! — я недоуменно моргнула. — Ты ее узнал?
— Ясен пень, узнал.
— Пропасть. Она же под чужим именем, вроде как инкогнито.
— Да ее никто не признал. Я тока. И не сказал никому.
— И не говори. Но если ты узнал, другие тоже узнают.
— Да не... — Ратер вдруг зарумянился, отвернулся и принялся крутить пальцем в миске, полоская тряпицу. — Тут половина людишек высочество наше в глаза не видели, а половина на парня и не посмотрят. Чтоб признать, пристальней смотреть надо. В глаза смотреть, а не на одежу и не на мечик.
— А ты в глаза смотрел? — Я отобрала у него миску, выжала тряпку и положила Пеплу на лоб.
— Ну так... куда надо, туда смотрел. — Кукушонок дернул плечом. — Ты давай, сказывай, что тут высочеству надобно.
— Поздно уже, спать пора, а то завтра будем как вареные...
— Мы ж никуда не едем.
— Да, верно.
Мораг не будет нас ждать. Сорвется и укатит. Может, и правда оставить певца нашего с Ратером? Он парень старательный, руки откуда надо растут. Выходит птичку певчую, с ложечки отпоит. Я тут не слишком-то и нужна. Если что, Кукушонок сиделку наймет. Деньги у него есть, папашка отсыпал, да и перрогвард расщедрился. У него и на лекаря хорошего в кошеле хватит. Потом вернусь, проверю как они тут без меня.
— Ратер...
— Бросить нас с певуном решила, да? — он смотрел исподлобья, нахохлившись как пес. — За принцессой побежишь?
— С чего ты взял?
Мне удалось не покраснеть, но глаза я отвела. "Бросить"! Я вовсе не собиралась...
— Ну звиняй, сестренка. Примерещилось.
Он улыбнулся.
Я тоже улыбнулась, куда деваться. У меня никогда не было брата. Никогда раньше не было. Вот и не уследила, как завелся...
Глава 31
О клетках
— Осторожней, амбал криворукий! Правый край выше подними. Правый, я сказала!
— Правая рука, — слабым голосом пояснил Пепел, — это та, в которой ты, милейший, ложку держишь.
"Милейший" — звероватого вида слуга из таверны — только сопел, пытаясь половчее развернуть самодельные носилки. Я руководила погрузкой нашего больного в фургон.
— Ага, ага, вот так. Ратер, теперь втаскивай. А ты, господин Подзаборник, помолчал бы. Тебе шевелиться нельзя.
— Я только языком и шевелю, прекрасная госпожа. А в остальном как агнец смирен и терпелив.
Под утро Пепел пришел в себя и ему вроде бы стало получше, но сейчас опять возвращался жар. На скулах у бродяги горели пятна, глаза блестели нехорошо, а язык болтал без устали.
Оттолкнув слугу, я залезла в фургон. Кукушонок отвязывал жерди от куска мешковины, на которой лежал наш больной.
— Тебе удобно? — Я поправила шерстяное одеяло, потрогала горячий пеплов лоб. — Зря мы это затеяли. Надо было остаться.
Ратер отдал жерди слуге, взял у него сумку с провизией и присел на корточки у задка фургона.
— Остаться еще не поздно, сестренка.
— Ле-еста! — капризно протянул больной. — Ты же обещала, что твой волшебный мантикор посмотрит мои болячки. А лежа в гостинице я дождусь только пиявок и кровопускания. Поехали!
Он прав, я опять наобещала помощи от Эрайна, не спросясь самого Эрайна. Но кто дырок-то в поэте понавертел? Вот пусть теперь сам залечивает. Я понятия не имела как там у Малыша с целительством. Вран и Амаргин лечить умели, может и Эрайн успел хоть немного научиться?
Я махнула рукой:
— Поехали.
Ратер перепрыгнул бортик. Чуть погодя фургон снова качнулся — Кукушонок влез на козлы.
— Открывай! — крикнул он слуге. Лихо щелкнул вожжами. — Нн-но!
Повозка тронулась и потихоньку покатилась. Я вытащила приготовленную флягу, смочила платок и пристроила Пеплу на лоб.
— У прекрасной госпожи ладошка прохладней и целебней всех мокрых платков на свете, — завел поэт свою куртуазную бодягу. — Не соблаговолит ли милосердная госпожа сменить второе на первое? Как некогда пел Арвелико Златоголосый: "Пепел горя, cлезы боли, пыль забвенья, соль тоски не вода речная смоет, а касание руки".
— Ты болтаешь чушь, потому что тебя опять лихорадит. Вот тебе ладошка, только помолчи пожалуйста.
Я положила ему руку на лоб, но Пепел передвинул ее на глаза. И, к моему удивлению, угомонился.
Фургон и лошадь нам купила Мораг. Утром она прислала слугу с вопросом — какого дьявола я заставляю себя ждать, а на мой ответ что мы не едем, заявилась сама. Произошел небольшой скандал — говорить "нет" принцессе имел право только Нарваро Найгерт, и больше никто. В итоге она так хлопнула дверью, что с притолки ляпнулся рябиновый венок-оберег в лохмотьях паутины. Спустя шестую четверти слуга вернулся и сказал, что внизу нас ждет запряженный фургон, а господин южанин отправился к лорду Маверу в замок и догонит нас по дороге. Пепел настоял чтобы мы ехали. Вряд ли он верил в целительские таланты мантикора, просто не хотел нас задерживать. Интересно, что Мораг понадобилось от местного лорда?
По полотняной крыше фургона скользнула тень ворот, и городской гомон отдалился. Мы выехали на дорогу.
Ступени вели вниз. Несколько пролетов с глухими площадками без дверей и окон, редкие факелы, потом лестница врезалась в скалу и завилась спиралью. Арка. Коридор. Деревянный мосточек над широким провалом, откуда порывами дул неприятно-теплый ветер, пахнущий ржавчиной и сырым камнем. Опять арка, опять коридор. Ярко освещенная (аж глаза заломило) зала и опять лестница вниз.
Посреди залы красовался большой прямоугольный бассейн с фонтаном. Сверху фонтан выглядел презабавно: множество тонких струек, бивших по периметру бортов, образовывали в воздухе сверкающую водяную сеть, куполом накрывшую бассейн. Нескончаемый звон стоял в ушах. Мозаичный пол рябил сложным узором, переплетением узлов и волн. Из залы вело несколько полутемных арок. Больше ничего интересного тут не было.
Я спустилась вниз и подошла к бассейну сполоснуть руки. Меня окропила водяная пыль, и прямо у самого бортика я увидела маленькую деревянную лодочку, плясавшую на волне меж падаюших и бьющих вверх струй. У лодочки не было ни носа, ни кормы — с обоих концов ее украшали резные закрученные внутрь спиральки. Простенькая милая игрушка. Кто-то пускал кораблики и забыл ее здесь.
Я не стала выбирать, в какую арку идти — их оказалось четыре, и все одинаковые. Вошла в ближайшую. За аркой обнаружился мрачноватый коридор, то справа, то слева размыкавшийся темными, забранными решетками проемами. Клетки или вольеры. Пустые. В некоторых были окошки под потолком, иногда довольно большие, но тоже перекрытые решетками. Полосы лунного света позволяли разглядеть рыбью чешую, песок и катышки пыли на грязном полу. Из глубин коридора тянуло острой звериной вонью — наверное, далеко не все клетки пустовали.