Внизу белела узкая долинка, проглядывавшая сквозь сгущающуюся зелень ельника. Противоположный склон тонул в густом лесу, тянущемся до самой вершины. Ничего не было видно, никаких признаков жизни: только деревья, камни да снег. Я засопел и со злостью пнул по заснеженному кустику.
— Все хватит, нужно возвращаться, — печально сказала мама, выглядывая из-под распущенных волос. — Много походили сегодня, но попусту. Если хочешь, можем завтра попробовать. Вечером принесем жертву духам и, глядишь, они одарят нас счастьем.
Я сердито насупился. Не хотелось ждать до завтрашнего дня: так и подмывало схватить лук и пустить в ход весь наш запас стрел. А добыть некого.
Со заворчала. Мы посмотрели на неё: собака вытянула вперед шею и навострила уши. Мы тут же подскочили к утесу: пытаясь запрыгнуть на него, заелозили по камням, ища опору. Утес, хоть и небольшой — чуть выше человеческого рост — был крутым и скользким от налипшего льда.
— Туда, — мама махнула рукой и побежала в обход скалы; я поторопился за ней.
Поравнявшись с её острым выступающим краем, закрывавшим обзор, мы упали животами на снег и осторожно поползли вперед: мама чуть впереди, а я, держась за нею. Сверху по-прежнему доносилось тихое ворчание нашей собаки. Мама подняла голову и цокнула языком. Я поскорее нагнал её и тоже выглянул из-за кочки. Мама опустила руку на мою макушку и пригнула её немного пониже.
Далеко впереди, по склону продвигалось небольшое стадо оленей. Животные неспешно обходя колючую поросль, медленно поднимались к вершине холма. Легкий ветерок дул с их стороны и поэтому нас они не почуяли. Оленей было пять: все, как успела шепнуть мне мама, оказались самками. На ходу они пощипывали мох, разгребая копытами тонкий снежный покров. У небольшой рощицы, вставшей приградой на пути сквозившего ветра, они остановились. Покрутились на месте, рассыпались. Видно, решили передохнуть, а заодно и подкрепиться.
Со бесшумно спустилась со скалы и, припадая к земле, незаметно подкралась к нам; тихо заскулила. Мама погрозила ей и собака умолкла, улегшись рядом: наши тхе-хте часто бравшие её в свои охотничьи походы, приучили Со терпению и осторожности. Наша собака была отличной охотницей и знала как вести себя, когда рядом находится зверь. Олени преспокойно паслись, все больше забирая вверх. Вскоре они скрылись за деревьями. Мама потянула меня к скале. За ней мы поднялись с земли и стряхнули с одежды снег. Со вертелась меж нашими ногами, нетерпеливо заглядывая в глаза.
— Побежим наверх и устроим засаду, — вполголоса быстро заговорила мама, озираясь по сторонам, словно её кто-то подслушивал. — Вернемся немного по своему следу, а потом в гору. Пойдем наперерез им и где-нибудь засядем. Такого случая упускать нельзя!
Мы поспешили исполнить свой план и побежали по проторенному нами же снегу. Когда выступающий бугор скрыл склон, где находились олени, и утес, у которого мы за ними наблюдали, мама знаком показала, что пора сойти с тропы; сама первая вошла в кустарник и полезла через него вверх. Я снова оказался догоняющим. Из-под ног вырывались небольшие камни и щебень, ступни скользили, срывались с гладких корней; мешало копье, хотелось отшвырнуть его в сторону, чтоб не цеплялось за что ни попадя. Мама быстро уходила вперед, а я, как ни старался угнаться за ней, все более и более отставал. Со я уже и вовсе не видел: она наверняка была уже на полпути к вершине, если маме не удалось сдержать её страсть. Спотыкаясь и ругая себя, я вылез на бугор, где меня поджидала мама. Я поднял на неё вспотевшее лицо — она сделала знак, чтобы я сохранял тишину. Мы чуток передохнули и двинулись дальше. Оленей видно не было, так как склон был неровен и бугры, и увалы прорезали его тут и там. Мы прошли несколько рощиц стелющихся елей с обмерзшими верхушками, обошли стороной пару широких осыпей, чтоб не выдать оленям своего присутствия (камни, если бы вырвались из под ног, покатились бы с грохотом, который мог выдать наше присутствие), перебрались через завал из полуистлевших черных стволов, некогда уничтоженных пожаром кедров, и вышли к открытому подъему. Склон дальше был почти совершенно гол: ветер слизал с него снег, а мелкие кустики не могли бы укрыть собой даже нашу собаку. Мама остановилась, покусывая палец и осматриваясь по сторонам.
— Пойдем вдоль этого леска. Олени, я уверена, еще не прошли его. Вот и устроим им на опушке горячую встречу! Только надо поспешить. — Мама шептала быстро и я едва успевал разобрать и осмыслить её слова. — И еще вот что: будь внимателен и осторожен, как крадущаяся рысь! Смотри под ноги и следи за мной. Едва я подам знак — останавливайся и прижимайся к земле. Понял?
Я сдержано кивнул. В душе же я весь кипел, как бурдюк, в который накидали раскаленных камней: чего это она вздумала меня учить? У меня что, совсем головы нет? Вечно эти взрослые считают себя самыми умными!
Мама зашагала дальше. Я, совладав со своей ущемленной гордостью, пошел за ней. Со бежала немного впереди нас: ей надлежало первой обнаружить оленей и дать нам знать, что добыча близка. У охотничьей собаки много работы: ей после того, как она обнаружит зверя, надлежит выгнать его на охотника, а с этим наша Со всегда справлялась хорошо, это мы точно знали, правда, только из рассказов тхе-хте. Теперь нам представилась возможность убедиться в её умениях воочию. Мама сняла с плеча лук и вытащила из колчана стрелу. Свое копье сунула мне в руки. Мы больше не разговаривали и изъяснялись жестами.
Со начала выказывать признаки беспокойства: пробегала шагов десять и останавливалась, подымала голову, поводила ушами, нюхала воздух, потом снова бежала и опять останавливалась. Все это указывало на то, что мы сближаемся с оленями. Мама взяла лук наизготовку. Я перехватил правой рукой копье, готовый метнуть его, едва покажется стадо. Мы спрятались у большого выворотня, за кучей камней, заросшей тонкими еловыми побегами. Ниже нас расположился редкий лесок. Сидя позади мамы, я выглядывал через её плечо, стараясь увидеть сквозь череду пушистых стволов какое-нибудь движение. Вскоре мне это удалось: я увидел, как покачиваются и движутся между деревьями серые силуэты — оленухи приближались. Со тронулась с места и поползла, забирая немного вправо, прижимаясь к истлевшему, припорошенному снегом бревну, хоронясь за тонкоствольным еловым подростом; она намеревалась зайти оленям в тыл. Мама плавно приподнялась, встала на одно колено. Я тоже потянулся, но она предупредила мое движение взмахом руки: "Оставайся на месте"— означал ее жест. Мама подняла лук, стрела легла на тетиву. Мы замерли, поджидая, когда животные подойдут ближе.
Первой, из-за чахлой поросли, появилась старая самка с обломленным по корень рогом. Она остановилась на бугорке и повернула к нам однорогую голову, но, не заметив ничего подозрительного, вновь зашагала по каменистому склону: копыта звонко зацокали, загрохотали потревоженные обломки скалы. Мама отвела назад правую руку, оттягивая тетиву. Но было еще рано: нужно было дождаться, пока все олени не выйдут из низкорослого леса и пока Со не отрежет им путь к отступлению. Старая оленуха прошла мимо нас в пяти десятках шагов, а после повернулась к лесу и зафыркала, подзывая подотставших товарок. Остальные олени ответили ей тихим храпом и их копыта застучали чаще. Вот на открытое место вышли и они: четыре молодых оленихи, еще не приносивших ни одного потомства. Они шли гораздо ближе к нам, торопясь на зов своей предводительницы. Вдруг олени насторожили уши и начали попеременно оглядываться. Старая матка захрипела. Мы поняли, что они обнаружили Со.
Мама поднялась во весь рост и пустила стрелу. Тонкое древко, увенчанное остроконечным наконечником, глубоко вошло под лопатку ближайшей оленихи; та сделала рывок в сторону, запуталась в кустарнике и повалилась на бок; вниз поехали камни. Остальные олени шарахнулись было вниз, но выскочившая с лаем из леса Со завернула их обратно. Мама вскинула лук и пустила еще одну стрелу. На этот раз выстрел был неудачным: стрела, не задев никого, пролетела между животными и врезалась в снег. Мама отбросила лук, выхватила у меня копье и бросилась на оленей. Те в замешательстве завертелись на месте. Старая однорогая самка сорвалась с места и крупными скачками понеслась в гору. Я подхватил лук, торопливо выдернул из колчана, который мама для удобства сняла с плеча, стрелу и прицелился в животных. Они, завидев бегущую к ним маму, ломанулись через кустарник в сторону.
Моя стрела ударила нерасторопную лениху, упустившую всего лишь мгновение, в круп и та, споткнувшись, кубарем покатилась под уклон. К ней тут же подлетела Со и вцепилась в горло. Олениха засучила ногами, пытаясь встать. Со отпрыгнула, увертываясь от смертоносных копыт. Оленихе наверняка удалось бы отбиться от собаки и уйти, если б не подоспевшая вовремя мама. Она подбежала и вогнала копье под ключицу пытавшейся подняться перепуганной оленихе, навалившись на древко всем телом. Со вновь вцепилась в её косматую шею. Короткая борьба и несчастная жертва испустила дух.
А вдаль уносился снежный вихрь, поднятый двумя животными, избежавших смерти; а старая матка уже скрылась за недалеким гребнем.
Довольные, мы осмотрели добычу, подобрали стрелы. Получалось неплохо: нам удалось добыть двух оленей. Оставалось только доставить их туши к пещере.
— Возьмем одну, — сказала мама, — а вторую припрячем. Только шкуру сразу снимем. Боюсь, что медведь может найти, или росомаха попортит.
Мама достала скребок и нож и присела у туши сраженного ею оленя; ту олениху, что мы добыли общими усилиями, решили волочить до пещеры. Освеживание туши не заняло много времени: мама ловкими и быстрыми движениями сделала все нужные надрезы, а потом, с моей помощью, стянула шкуру, свернула её и приторочила к колчану. Потом мы завалили мясо камнями и присыпали снегом. Со наблюдала за всем этим издали; мама влепила ей ощутимую затрещину, когда Со попыталась урвать от добычи кусок. Покончив со всем этим, мы взялись за задние ноги оленихи и потащили её наверх, так как посчитали, что таким образом мы быстрее достигнем своего жилища по ту сторону холма. Но мы ошиблись: лучше бы нам спуститься до своего следа и по ровному, без излишних усилий, доставить добычу к пещере. К сожалению, мы слишком понадеялись на свои силы. Когда мы добрались до округлой вершины, день уже уступал место ночи. Спуск мы начали в быстро сгущающихся сумерках.
До пещеры добрались уже к ночи. Прямо за загородкой мы наткнулись на спящую Ойты. Открыв глаза, она вскочила и обняла нас, а потом, завидев добычу, пришла в такой восторг, что нам насилу удалось ее утихомирить: она суетилась вокруг нас, как муха возле тухлой рыбы, и все просила нас раз за разом повторить рассказ об удачной охоте. Только далеко за полночь старуху свалила с ног усталость и мы сами получили возможность поспать.
На следующее утро повалил густой снег, но, несмотря на это, мы с мамой вылезли из пещеры и пошли за оставленной за холмом добычей. Мы оказались правы, решив снять с оставленной оленихи шкуру: туша оказалась сильно поеденной. Хищники, которых, судя по следам, здесь побывало не меньше трех, напрочь отъели живот и одну ногу оленю, да погрызли шею. Раздосадованные, мы подобрали остатки росомашьего пира и потащили их по снегу к пещере. На этот раз шли в обход. Вечером мы разрезали мясо на тонкие полоски и развесили для просушки вблизи очага и под дымоходом
Снег шел почти каждый день: иногда он просто сыпал из низких туч, то крупными хлопьями, застилая окружающее, то редкими вертлявыми снежинками, а иной раз начиналась настоящая пурга. Сугробы росли. Нам все труднее было проверять свои петли: чтобы сходить в вершину ручья, подняться на оба склона, а потом вернуться к пещере уходило все время от рассвета до заката. Мы поняли, что нужно всерьез подумать о снегоступах и добротной теплой обуви. Снегоступы мама и Ойты начали плести из гибких ивовых побегов, за которыми, кстати, нам с мамой пришлось спускаться к той речке, вдоль которой мы осенью уходили в горы. Наш поход за тальником занял два дня. Ночевали в лесу у большого костра, запалив целый еловый пень и кусок лежащего рядом ствола. Ойты хоть и не хотела и боялась нас отпускать, но вынуждена была признать, что это необходимо (к тому времени мы все еще не утратили надежду, что скоро пойдем в Бодойрын, пусть даже зимой, а для этого нам не обойтись без хороших снегоступов). По возвращении из похода с огромными вязанками прутьев (на всякий случай мы взяли их много — мало ли еще для чего понадобится!) мы два дня парили их, а затем мама и Ойты, имевшие хороший опыт в таком занятии, начали плести снегоступы. Я тоже пробовал помогать, но, не обладая положенной усидчивостью и терпением, делал это неважно, если не сказать хуже. Снегоступы получились хорошие. Едва мама подала мне первую пару, я тут же затянул на ногах лямки и выбежал из пещеры, прошелся по снегу, попробовал пробежаться: все как надо. Уж теперь-то, думал я, никому не уйти от нас: у нас есть великолепный лук, а теперь еще и снегоступы в придачу. Завязнет олень в сугробе — мы быстро догоним его и убьем.
Так, постепенно мы налаживали свою жизнь. Своими трудами добывали пищу, делали запасы, кроили одежду, заготавливали дрова, обростали различными мелочами, необходимыми в быту, и незаметно наша пещера из простого прибежища для трех напуганных и затравленных беглецов и их собаки превратилась в настоящий дом; здесь нам было хорошо и уютно, здесь мы все вместе радовались, грустили, боролись с неурядицами и полюбили свое новое жилье и тот дух истинного человеческого тепла, что витал под его сводами: мы стали семьей. Мы обвыклись, пообтерлись и научились принимать друг друга такими, какие мы есть, прониклись единым желанием сохранить наш новый очаг и надеждой на счастливый исход своего изгнания. Конечно, не только будущее и настоящее объединяло нас: гораздо сильнее нас сплачивало общее прошлое. Мы принадлежали одному роду, у нас была одна судьба, одна доля. И коль уж нам суждено было жить вместе, то так оно и должно было быть. Общие печали и хлопоты соединили наши судьбы в одну.
Обращаясь ко всему пережитому ранее, мы с удивлением находили, что начало зимы явилось для нас, в отличие от осени, временем сытости и покоя. Всю осень мы только и делали, что куда-то бежали, судорожно цепляясь за жизнь, недоедали, на каждом шагу сталкивались со всевозможными препонами, которые, иногда становились для нас непреодолимыми. А сейчас, когда землю накрыли снега и воздух звенел от мороза, у нас началась воистину, благодатная пора: мы, наконец-то, хорошо одеты, имеем теплое и надежное жилье, оружие и изрядный запас пищи, который все время пополняется. Могли мы мечтать о чем-то подобном, когда прятались в Долине Каменных людей или у болота, где паслись Старшие братья, не зная что делать, на что опереться? Могли ли ожидать, что сумеем перебороть сомнения и слабость и крепко встать на ноги, используя только собственные силы и умения? Конечно, сам человек ничего не может. Тут не обошлось без вмешательства духов. Сначала они были злы к нам, но после, когда мы по их разумению, достаточно намучались, они смирились с нашим присутствием в лесу, тем более, как горделиво считал я, теперь они боялись моего Помощника.
