Он даже поднялся со стула. Стал ходить по комнате, потирая висок. Остановился у окна.
— Кажется... я понял. Этот ключ — это невзаимная любовь, будь она трижды проклята. Как бы ты ни старался и что бы ты ни делал — эта дверь всегда будет закрыта для тебя. Ты можешь совершить множество великих дел, и множество путей лежит перед тобой, открытых и прекрасных — но ты упрямо бьешься в стену, забывая о самом себе и о мире вокруг. А эта дамочка... эта дамочка — она же тоже не ответила Мйару взаимностью, так?.. Выходит, так. Нет, не Мйару. Она Мартина Майна отшила, — выдающегося, исключительного, дери его рота чернодырых без смазки, чародея древности. Ха! Отшила, заморила друга, а потом еще и сама свой же светлый образ опорочила — начав заигрывать с Майном после того, как возлегла с его другом, которого... Точно-точно. Чего же он хочет от нее? Ответных чувств ему не видать, как и мне. Чего же тогда? Раскаяния? А, нет-нет... он жаждет ее окончательной смерти. Он ведь только недавно сам... ожил. Вернулся. И все его это спокойствие — наносное. Как пить дать. Там, наверное, такие страсти кипят внутри — мама не горюй. И никакой связи с ее мощью и угрозой мирозданию. Просто чувства.
Камориль замолк, и в образовавшейся тишине Верин голос прозвучал напевно и торжественно:
— А если бы этот мир и правда был на грани гибели...
Камориль обернулся: вампирша стояла возле кокона Луни, прильнув к нему ладонями. Вера продолжила с каким-то тихим, шальным вызовом:
— ... С кем бы ты предпочел сидеть на обрыве и смотреть, как все исчезает?
Камориль не успел осознать вопрос и ответить ей: поверхность кокона, завибрировав, треснула. Из трещины полилась темно-фиолетовая жидкость и со скрежетом высунулась суставчатая черная лапа, покрытая жестким черным ворсом.
— Я всю жизнь этого ждала, — проговорила Вера, всхлипнув.
Зацепившись за край треснувшего кокона, она потянула на себя. Откололся довольно большой кусок. Фиолетовая жидкость хлынула на пол комнаты, смешиваясь с пролитым туда же коньяком. Из трещины высунулось еще несколько лап, а потом показалось тело — сплющенное, похожее по форме на лунный серп, тоже покрытое довольно длинной (с палец) черной шерстью.
Лунь стала выкарабкиваться наружу.
Костяные псы Камориль, поджав хвосты, начали прыгать вокруг и беззвучно лаять.
Некромант попятился к двери, но, сдержав порыв, остановился.
Лунь выбралась из кокона вся. За сплющенным телом волочились какие-то мокрые мятые тряпки, огромные, размером, пожалуй, с пододеяльник. Они были черные и влажные, но без какой-либо шерсти на них.
— Вниз беги, — приказал Камориль одной из псин. — Зови Эль-Марко. Ну!
Костяной пес послушно затрусил прочь из комнаты.
Лунь, перебрав суставчатыми ногами, сделала несколько шагов к Камориль. Уткнулась ему в колено каким-то своим выростом, очень смутно напоминающим голову, и заурчала.
— И как это понимать? — вопросил некромант.
Урчание стало громче.
— Она выбрала тебя, — сказала Вера торжественно и печально. — Ну, что ж. Печально. Я буду иногда заходить, — добавила она, поглядывая на вход в комнату немного нервно. Перевела взгляд на Камориль: — Сладкому блондинчику — "привет". Я не накрашена.
Вера подошла к высокому окну и, открыв створку, прыгнула во тьму.
— Эй! Стой! Куда ты? — крикнул Камориль ей вслед.
Но Веры и след простыл.
— Женщины... — протянул некромант. Перевел взгляд на Лунь, тыкающуюся ему в колено. — Вот и что мне с тобой делать?..
ГЛАВА 26
Ромка стоял на камне цвета павлиньего хвоста и смотрел на россыпь других разноцветных камней причудливой формы. Волны янтарного моря разбивались об скалистый берег и во вздымающейся в воздух пене угадывались силуэты крыльев и лошадей. Солнце пронизывало медовые волны насквозь, как тела медуз. Ближе к горизонту янтарно-рыжее море становилось пунцово-розовым, встречаясь с фиолетоватым небесным краем. Над всем этим великолепием плыли облака — золотые, курчавые и такие огромные, что казалось, будто бы им в этом небе тесно.
Но Ромка знал это место. Оно на самом деле таким не было. Настоящий здешний берег был холодным и серым, и цвет моря не слишком-то от него отличался. К камням тогда ластились темно-зеленые водоросли, прибитые штормом. А под камнями росли, щетинясь острой гребенкой, мидии — большие, с палец, и маленькие, похожие на подсолнечные семечки.
И Ромка с Николой рвали их со скал руками, и это было смешно, интересно и да, тяжело. "Я могу поджарить их прямо на камне! — сказала тогда Никс. — Они откроются и мы их выковыряем!" Ромка не согласился: "А в чем мы их понесем? Если в моей футболке, как и придумали сначала, то она замажется... а если их целыми нести, то она просто намокнет. Ну, и в костре их будет намного веселее жарить, если всем вместе!" "Если только всем вместе", — Никс сменила гнев на милость и снова принялась помогать Ромке отрывать мидии от щербатых, мокрых камней.
А потом у них совсем замерзли ноги (еще бы, стоять все это время по колено в воде!), и они сидели на каком-то большом камне, грелись, и Никс рассказывала, как ей не хочется уезжать из дома Эль-Марко в город. Мол, иначе никак, гильдия задолбает повестками и визитами, могут и штраф наложить. Мол, у пирокинетиков особые обязанности, ведь будь ты хоть трижды злой маньяк-некромант, одним прикосновением руки ты амбар не подожжешь.
И тот серый суровый берег у маяка предстал в мороке яркой теплой сказкой или даже песней, пожалуй. В прошлом самым ярким акцентом тут были волосы Никс и огонек в ее руках, живой, пляшущий, очевидно волшебный и совершенно невероятный. Обманчиво безопасный. В мороке берег расцвел и засверкал, как будто бы перенял себе тепло того огонька.
— Когда придет паром? — спросил Ромка у Варамиры.
"Бабка" сидела рядом на одном из камней. Старик по имени Зорея тоже был неподалеку. Он протирал тряпочкой губную гармошку, стучал ею по колену и что-то в ней чистил вот уже полчаса как.
— Скоро, — ответила Варамира.
— Вот уж странное место, — протянул Ромка, — и время какое-то резиновое, и вокруг творится что-то непонятное.
— Это морок. Я жила здесь тридцать лет и уже привыкла. Не могу понять тебя и не вижу уже ничего странного. То есть, разумом-то понимаю, конечно. Но — только им.
Ромка попробовал посмотреть на морок через изнанку. Изнанка ничем не отличалась от изнанки реальности или же нагло врала, что не отличается. Варамира сказала, что морок — это не просто "мир снов". То есть, как... Сюда попадают души спящих и души умерших. Душам спящих здесь пребывать слишком долго нельзя. Через некоторое время они... развоплощаются. Именно поэтому люди, впавшие в летаргический сон или кому, просыпаются очень редко. Для умерших морок — лишь мимолетное видение, то последнее, что они видят перед тем, как отправиться в небытие.
А Варамира, Ромка и Зорея, выходит, проникли в "мир снов" наяву. Варамира сказала, мол, да, она знает здешние правила и как что делается, но почему так происходит и каков механизм всего этого, она объяснить не может.
— Камням всегда снится одно и то же, — внезапно произнесла "бабка", швыряя в янтарные волны мелкий камушек, похожий на ограненный топаз. — В этом выражается их природа — постоянство. Пускай в своих снах камни другого цвета, пронизаны золотой рудой или кружевным узором метеоритного стекла, а может, даже умеют летать — особенность снов неживого в том, что они неизменны.
— Что-то я пока летающих камней не видел, — усомнился Ромка.
Варамира хмыкнула. Продолжила:
— Так же почти неизменны сны деревьев и трав, грибов и папоротников, — она поправила волосы, заправив вьющуюся прядку за ухо. Вздохнула: — Это люди мечутся, пропадают, возвращаются, снова исчезают, изменяют форму, цвет, размер. Неживое куда спокойней.
— А животные? — спросил Ромка. Он решил, что, раз уж Варамира сама заговорила о мороке, надо своего шанса не упускать и выудить из нее побольше информации. Вдруг пригодится!
— О, это — еще одна опасность морока, — кивнула "бабка". — Человекоподобные тигры и все такое. Животным часто снится, что они — другие животные. Или что они — люди. Потому ты можешь нарваться здесь на обворожительную барышню с разумом кролика, ха-ха. Некоторым нравится. А можешь встретиться и с тигром, внутри которого живет маленький мальчик, мечтающий убивать. Но если просто спящему его желание не грозит особо (подумаешь, кошмар!) то вот нам, вошедшим в морок наяву, стоит опасаться.
— То есть, спящий, умирая в мороке, просыпается, а бодрствующий?.. — уточнил Ромка.
— Бодрствующий умирает. Но обычно сначала он сходит с ума, а потом умирает.
— А умерший?
— Исчезает навсегда из всех миров и мороков.
— А как же обещанный Потерянным Сияющий Мир? Разве не его он ушел искать для всех людей...
Сам Ромка особо религиозным не был, как и вся его семья. Но кое-что о вере в Потерянного знал. Обещанные грешникам наказания его не особо страшили, но сам факт их возможности ему не нравился. Что это за бог такой, который как бы все для людей, и, в то же время, неугодным прочит всякие ужасы? Нелогично это. Может, и справедливо, но ведь Потерянный описывается священниками как добряк, а не как судья, и даже не как строгий учитель... И, согласно легенде, ушел Потерянный на поиски Сияющего Мира, — нового дома для хороших и добрых людей, мира, в который они отправятся после смерти.
— Ну, а чем тебе морок — не Сияющий Мир? — Варамира обвела рукой разноцветные камни и янтарное море. — Я не верю в Потерянного, если хочешь знать. Думаю, это был просто достаточно сильный маг, харизматичный, вероятно, как сотня шлюх, и могущественный, как, например, Дух Огня из тех же легенд. И сгинул он как раз таки в мороке.
— А может, он все-таки нашел именно тот, Сияющий? — спросил Ромка. — Ты же говоришь, что через морок можно попасть в другие миры.
— Можно, — кивнула Варамира. — Я знаю, есть пути. Не простые, странные, еще более странные, чем сам морок... но есть. Слушай, — она обернулась к мальчику, — а может, ты и прав. Мало ли, вдруг одна из неведомых дорог привела того чародея в мир, показавшийся ему весьма сияющим. Как знать.
— О! — Ромка вспомнил, что еще хотел спросить. — А можно взять в мороке камень, являющийся сном настоящего камня, например, и вытащить его в реальность?
— Можно, — снова кивнула Варамира. — Почему, думаешь, золатуни так мало? Ее приносили из морока древние маги, которые не боялись здесь гулять, пока человечество еще не забыло, как входить в морок наяву. Там, конечно, надо правила кое-какие при этом соблюдать, но в принципе это возможно.
— А почему ты не хочешь жить здесь?.. Здесь же... гораздо интересней, чем в реальности.
— Как я уже сказала, мне эти все красивости более не в диковинку, — ответила Варамира задумчиво. — Приелись, примелькались... А в реальности я на два шага дальше от смерти. И если бы я могла, убежала бы от нее еще дальше. В какой-нибудь над-мир, да вот жаль, нет такого.
Ромка почесал затылок.
— Но ведь... Ты очень долго была в мороке и не развоплощалась при этом... Как так?
— Ну, я же колдунья. И да, я изучила его, — Варамира поднялась с переливчато-синего камня. — Я научилась выживать здесь. Привыкла к нему — насколько можно привыкнуть к постоянным изматывающим переменам. Кое-каких здешних особенностей в реальности мне будет не хватать. Именно поэтому я хочу вернуть свою настоящую силу.
"Бабка" что-то высматривала вдалеке, там, где коралловое море сливалось с лиловым небом.
— Поднимайся тоже, — сказала она Ромке. — Сейчас сядем на паром. Считай, этот берег — последнее место, где мы могли отдохнуть более-менее спокойно. Дальше нам предстоит поторапливаться и при этом все время быть начеку.
— Почему?
— Как же много вопросов ты задаешь, а, — посетовала Варамира. Но все же ответила: — Потому что... в реальности вечер, скоро люди начнут засыпать и морок перестанет быть пустынным и тихим.
Ромка почуял, что Варамира опять чего-то не договаривает. Но вот... что на этот раз? Она молчит о какой-то опасности... наверняка! Но если раньше от некоторых ее слов, как от ключей, в его голове открывались сокрытые до поры знания, то в этот раз такого не было.
Тем временем янтарное море будто вскипело. На поверхность воды стали вырываться пузырьки воздуха, слипшиеся в большие грозди, и с шипением лопаться. Море вспучилось, натянулось. Волны хлынули на прибрежные камни, отчего те внезапно зазвенели, как колокола, и так же завибрировали. Из пучины морской показалась ржавая крыша. За следующие полминуты из воды выбрался и весь паром: старый, явно видавший виды, украшенный множеством ленточек и мелких флагов на веревочках, как будто бы затонул он во время какого-нибудь фестиваля или карнавала.
Паром вынырнул довольно далеко от берега. Ромка не мог различить, есть на нем люди или нет. Раздался гудок.
— Пойдем, — сказала Варамира и решительно зашагала по камням к морю.
Ромка сначала оторопел. Что, прям вплавь придется добираться, что ли?
Но когда Варамира занесла ногу над морскими волнами, прямо из воды вынырнул плоский фиолетовый камень, испещренный цветастыми прожилками. И он тоже пел, так же, как камни на берегу. Варамира, не останавливаясь, наступила на него, и тон звучания изменился. Варамира шла дальше, оставляя за собой дорожку из поющих камней.
— Ну что ты никак не привыкнешь, — произнес Зорея, стоя на берегу. — Иди. Я за тобой.
Ромка, стряхнув с себя оцепенение, ринулся догонять "бабку". Обернулся: Зорея двигался сразу за ним, прыгая по камням весьма ловко для старика.
Последний камень был точь-в-точь возле трапа, по нему Ромка и забрался на палубу парома, который, как ни странно, все-таки оказался пустым.
Ну, и правда, если он из-под воды вылез, то откуда тут взяться людям?..
— Отчаливаем, — произнесла Варамира.
Гудок прозвучал опять. Паром качнуло. Ромка услышал, как заработали, взревев, двигатели. Янтарное море не хотело отпускать паром, но эту схватку ему было не выиграть. Судно, двигаясь вперед и вверх, плавно взлетало над медово-рыжими волнами.
Ромка схватился за белые перила и, перегнувшись через них, глянул на пейзаж внизу: переливчатый берег в форме лунного серпа стремительно удалялся и бледнел. Высокий белостенный замок с тонкими башенками и арочными мостами, которым предстал в мороке маяк, начал сливаться с заснеженными горами на фоне.
Паром издал еще один гудок, и в тот же миг мимо Ромкиного лица на огромной скорости пронеслась стая сине-зеленых бабочек, больших, размером примерно с чайку. Они были похожи на листья, гонимые ветром. Ромка глянул вперед. Паром на приличной скорости приближался к толстым золотым облакам.
Уши заложило от перепада давления. Флаги и вымпелы на веревках затрепетали особенно яростно.
— Я вижу по твоему лицу, что тебе здесь нравится, — произнесла Варамира.
Она стояла рядом, спиной к перилам, и пристально смотрела на один из флагов, плещущийся длинной красной змеей.
— Ну, не знаю, что все это мне сулит, но я точно не буду жалеть, что тут побывал, — честно ответил мальчик.
