Клос растерялся.
— Как распался? — спросил он. — Вир говорил...
— Вир ошибался, — нетерпеливо перебила его вампирша. — Мы ошиблись. Граф цур Лабаниан только и ждал возможности затеять свару. Он ушёл вместе с бароном цур Абеларином, граф цур Ладвин и барон цур Тиллиан отказались нам помогать и тоже ушли. В Сеторе сейчас только небольшие отряды и некоторые из них уведут, чтобы прикрыть Фирмин от барона цур Абеларина. Город беззащитен. Ты слышишь меня? Твоя жена и барон цур Ерсин остались его защищать. Если Ерсин падёт, придёт черёд твоего отца, а там и всего Тафелона.
— Замолчи, — негромко попросил рыцарь. — Я понял тебя.
Он оглянулся на наёмников.
— Молчите о том, что слышали, — приказал он. — И найдите мне Увара. Немедленно!
Вейма недобро улыбнулась.
— Хочешь — я найду?
Она покосилась на Иргая.
— Пока твои люди не отрубили мне голову.
— Ты нежить, — проворчал Иргай.
— Мальчик, — сказала вампирша с оттенком обидной жалости. — Ты настоящую нежить и не видел. Мои братья двигаются быстрее, чем даже я могу разглядеть, и они не боятся крови. Держи свои стрелы при себе, если не хочешь умереть страшной смертью.
Иргай разразился гневной тирадой на своём языке, но Вейма его не слушала. Она взмахнула руками, завизжала так истошно, что все отшатнулись, и завертелась волчком. Миг — и на её месте хлопает крыльями огромная летучая мышь. Она набрала высоту и улетела. Иргай схватился за лук.
— Не надо, — остановил его Клос. — Пусть летит.
— С такими нельзя договариваться, — проворчал Иргай. — Не человек. Не понимает чести.
— Это не имеет значения, — отмахнулся Клос. — Не трогай её.
Он повернулся к женщинам.
— Идёмте в замок, — сказал он. — Вы будете молчать. Иргай останется при мне.
— А я?! — вылез вперёд Фатей прежде, чем сестра успела схватить его за ухо. Клос улыбнулся.
— Ты будешь ждать Увара у ворот и приведёшь его ко мне как только появится.
Едва они вошли внутрь каменных стен, Клос, с которого слетело и недовольство, и вызванная раной слабость, начал собирать отряд. Он нашёл тех людей, которые участвовали в военном совете, и объявил им о предстоящем бое за Сетор.
— Всем немедленно собираться, — командовал после этого Клос. — Кнехтов Дитлина связать, усадить на телеги, мы отвезём их в замок моего отца, где они побудут в плену, пока не станет спокойно. Все ценности в замке собрать и тоже погрузить на телеги. Они подождут нас в Вилтине и всё будет разделено между вами как полагается по вашим обычаям.
— А себе что ты оставишь? — спросил седой Берток.
— Замок, — ухмыльнулся Клос. — Графство. Увар был прав, не стоит играть в благородство. Мы заберём себе весь Дитлин, когда вернёмся из-под Сетора. На рассвете пошлите людей в деревни. Скажите, что все инструменты, вся живность, весь скот, который останется, когда мы уедем, должны быть поделены между ними. Но если они подерутся из-за дележа, участников драки я велю бить батогами, когда мы вернёмся. Убившего ради грабежа я прикажу повесить. На год — до самой следующей осени — я отменяю все подати в графстве. Всё, что нам нужно, мы будем покупать, но крестьяне обязаны продавать нам еду, одежду и всё, что понадобится, ничего не утаивая и не завышая цену. Потом я приму решение. Но это будет потом. Сейчас позаботьтесь, чтобы собрать все ценности и пошлите человека в Вилтин. Я хочу, чтобы люди моего отца встретили нас на границе графства и забрали пленников и добычу, тогда мы сможем дальше ехать в Сетор налегке.
— Увар ещё не приехал, — сказал Харлан.
— Увар приедет, — отмахнулся рыцарь. — Мы должны выехать завтра утром... отправьте людей до рассвета, чтобы они были в деревнях с первыми лучами. Сейчас надо собраться, подготовить добычу. Когда Увар приедет, мы должны быть готовы выступить.
— Почему? — в упор спросил его Берток. — Почему мы должны идти с тобой? Нас нанимал не ты, и нанимались мы не навсегда. Почему ты хочешь забрать себе нашу добычу и бросить нас в новый бой? Как ты можешь принимать решения без Увара?
— Я думал, вы воины, — досадливо бросил растерявшийся Клос, — а вы старые бабы. Увар примет то же решение — у меня письмо к нему от Серого.
— Это решать Увару.
— Мы теряем время! — нетерпеливо воскликнул Клос. — Послушай, что я тебе скажу. Вам заплатят за этот набег и вы оставляете у себя всю добычу. Чтобы вы верили мне больше, велите своим людям прямо сейчас стащить добычу в одно место и разделить между всеми. Но помни, с собой вы можете взять столько, сколько не затруднит ваших коней. Остальное — после Сетора. Всё ваше добро будет вам возвращено! Второе — когда Лабаниан будет взят, вам достанется не менее пятой доли всей добычи, в том я клянусь своей рыцарской честью.
— Мы ещё не отстояли Сетор, а ты уже делишь добычу в Лабаниане, — хмыкнул Берток.
— Так возьмите!
Он уже успел прочесть адресованные ему письма и поэтому добавил:
— Если братья-заступники и Лабаниан возьмут Сетор, во всём Тафелоне будет слишком жарко.
Увара нашли только под утро, вернее, он вернулся сам, с небольшим отрядом, куда входили пятеро ветеранов отряда и старшие сыновья Харлана. Все они были пьяны и отчего-то очень веселы. Клос отвёл Увара в свою комнату и показал ему присланное Виром письмо. Увар с трудом разобрал при свете чадящего факела ровные строчки и сразу перечитал письмо заново. Поднял на рыцаря мутные глаза:
— Серый зовёт.
— Я так и понял, — кивнул Клос. — Мы выезжаем... прямо сейчас. Где ты был?
Увар отвёл взгляд.
— Надо было, — невнятно пробурчал он. — По семейным делам отлучался.
— Поднимай отряд, — приказал Клос. — В седло сядешь? Удержишься?
На этот раз Врени повезло. В темноте и суматохе Дака упустила её из виду и ничего не помешало цирюльнице подобраться к Клосу поближе и послушать, о чём он будет говорить со старшими наёмниками. Услышанное потрясло её. Война в Тафелоне! Двое из совета баронов стакнулись с братьями-заступниками! Но пока она найдёт старшего брата, который был бы рад этим новостям!.. Скоро, наверное, об этом заговорит весь Тафелон!
Едва объявили, что завтра с утра отряд возвращается в Сетор, Врени ушла к себе спать. Сборы её не касались, а перед тем, как снова лезть в седло, следовало отдохнуть.
Спала цирюльница плохо, беспокойно, мучаясь от кошмаров и тревожных мыслей, но самый главный кошмар ждал её на рассвете. Врени встала, чувствуя настоятельную необходимость выйти из замка. Оделась, нащупала ногами башмаки и в самом деле двинулась к воротам. Её никто не окликнул, пока она шла через двор, а на воротах цирюльница так убедительно соврала о совершенно необходимых для неё травах, будто бы примеченных ею вчера в лесу, что её без лишних слов выпустили наружу.
— Наконец-то! — раздражённо проговорил знакомый женский голос, едва Врени, сама не зная зачем, укрылась под стеной замка.
— Госпожа Вейма?! — ахнула цирюльница. Так вот оно что. Говорят, кто посмотрит вампиру в глаза, того тот сможет заставить прийти хоть с другого берега моря. Видать, не врут.
— Она самая, — прошептала вампирша. — Стой на месте и не кричи! Я не желаю, чтобы меня снова использовали вместо мишени.
— Я думала, вы давно улетели!
— Мне надо было поесть, — отозвалась Вейма. — Не так-то просто найти незапертый хлев. А потом я всё никак не могла тебя добудиться. Неважно. К делу! Приведи сюда Клоса, да поживей.
— Зачем?!
— Да затем, что только он может впустить меня внутрь! — разозлилась вампирша. — Пошевеливайся!
— Но...
— Я сказала, скорее! — почти завизжала вампирша и Врени подчинилась.
На этот раз караульные смотрели на неё куда подозрительней и, когда она сказала, что заметила за воротами кое-что, на что было бы неплохо взглянуть господину Клосу, не сразу и захотели отпускать на его поиски.
Но в конце концов ей удалось отделаться от них. Клоса она нашла в его комнате вместе с Уваром. Главарь наёмников был пьян и как-то не по-хорошему взбудоражен.
— Чего тебе? — недовольно спросил цирюльницу Клос. — Пришла сказать, что я не выдержу дорогу?
Врени хмыкнула. Сразу после отъезда Вира у неё состоялся крупный разговор с рыцарем и хоть Клос не изменил своей манере общения, а цирюльница и не думала отказываться от внешней почтительности, оскорбления с его стороны прекратились. С лекарем дружить надо.
— Да выдержите, ваша светлость, — махнула рукой она. Рыцарь был молодым и здоровым, вдоволь ел, вдоволь спал и не изнурял себя непосильной работой, поэтому и поправлялся быстрее, чем привыкла Врени.
— Я не... — начал было отказываться от незаслуженного титула рыцарь. Потом осёкся и засмеялся. — А ведь в самом деле! Соображаешь, Большеногая. Зачем явилась?
— Там у ворот жена Серого, — махнула рукой цирюльница, — впустить просит.
— Так пусть входит. Что я ей, привратник?
— Вы хозяин, — со значением ответила Врени. Увар пьяно рассмеялся.
— Какой ещё хоз... — начал было Клос. — А. Хозяин. Значит, войти не может?
— Нежить, — пожала плечами Врени. — Сказать, чтобы убиралась?
— Нет, погоди! — спохватился Клос. — Я подойду.
У самых ворот цирюльницу остановила Дака.
— Погоди! — потребовала девушка. — Поговорить надо!
Врени неохотно оставила Клоса и отошла вместе с Дакой в сторону. Дака отвела цирюльницу за сарай. Конечно, там её ждал Иргай! Ещё и с кинжалом наготове.
— Покажи свою кровь! — потребовал наёмник. Врени оглянулась на Даку.
— Ты не сердись, не сердись! — затараторила девушка. — Иргай говорит, у человека кровь текучая, красная, а у нежити чёрная или белая.
— Это смотря где дырку делать, — проворчала цирюльница. Иргай засмеялся, но не отступил. — Ох. За что мне это?.. Убери кинжал. Вот, гляди. Доволен?
Она вынула из воротника припрятанную там булавку и аккуратно проколола палец. Показалась кровь.
— Доволен, доволен! — вместо Иргая закивала Дака.
Юноша что-то сказал ей на своём языке, она резко возразила, но он настаивал.
— Тогда поцелуй это, — протянул ей образок Иргай. В Тафелоне их почти не было и Врени не сразу даже поняла, в чём заключается испытание, но повиновалась.
— Молитву знаешь? — не унимался Иргай. — Читай.
Цирюльница закатила глаза. Молитвы она знала плохо, но наёмник отставать не собирался. Впрочем, как он разберёт, то она читает или не то?
— Ну? — хмуро спросила Врени, проговорив последнее слово. — Что ещё придумаешь? В речку кинешь?
— Потом, — пообещал Иргай. — Присмотрю ещё за тобой.
Они вышли из-за сарая и почти сразу наткнулись на заливисто хохочущую вампиршу. Она едва стояла на ногах от смеха и хваталась за хмурящегося рыцаря. Все трое — и Врени, и Иргай, и Дака, — уставились на Вейму. Врени даже не могла представить, чтобы вампиры могли так искренне смеяться.
— Ох, — еле выговорила Вейма, — ох, не могу! Ты приказал... приказал просто свалить... ох... свалить всю добычу в кучу... Ох... А крестьяне... ох... сами... сами поделят!.. А ты потом накажешь! Ха-ха-ха! Нельзя же так! А они... ох... они признаются!..
— Прекрати! — потребовал донельзя смущённый рыцарь. — А что ты прикажешь делать?
— Отложи ненадолго отъезд, — с трудом перестала смеяться вампирша, — я всё устрою. А позже, твоя светлость, найми хорошего писаря.
Отцепившись от рукава Клоса, Вейма тут же занялась делом. Она вбежала в господский дом, что-то там нашла, потом выбежала во двор, где добыча действительно лежала, сваленная в огромную кучу. Затем она разыскала священника и так заморочила ему голову, что он по доброй воле показал ей хранящиеся в замковой церкви документы. Закончив с этим, Вейма поговорила с Уваром, приказала свести её с несколькими старшими наёмниками, задала несколько вопросов матушке Абистее и бегло осмотрела уже навьюченный на лошадей скарб. В конце концов вампирша вернулась к рыцарю с требованием дать ей людей, которые по её указаниям погрузят все вещи.
— Держи, — протянула она Увару свежеисписанный свиток, когда и это было сделано.
Главарь наёмников уставился на пергамент. Вейма переписала всё добро графа цур Дитлина до последней ложечки и принесённой в приданое его невесткой подушки. Всё это было учтено и поделено поимённо между наёмниками. Не забыты были даже приехавшие с отрядом девушки.
Увар протяжно присвистнул.
— Вот это поделила так поделила! Пойду ребятам покажу, а то они, прости, твоя светлость, всё думают, вдруг графы их надуют.
— Погоди! — остановила его Вейма. — Оставь со мной пять самых быстрых всадников. Я прослежу, чтобы крестьяне честно поделили утварь и кляч, а твои люди пусть присмотрят, чтобы обошлось без шума. Потом нагонят отряд.
— А возьми Иргая, — махнул рукой Увар на крутящегося рядом наёмника, — он и остальных позовёт.
Вейма закатила глаза. Юноша следовал за ней по пятам и всё его существо выражало неодобрение. Было ясно, что просто так от него не отделаться.
— Пусть он поклянётся отцом и матерью, что не тронет меня и не выдаст мою тайну, — потребовала вампирша.
— А ты чем поклянёшься? — спросил Иргай, когда Увар разъяснил ему, что от него требуется. — Своей могилой?
— У меня нет могилы, — рассердилась вампирша. — В чём я должна тебе клясться, мальчик?
— Поклянись, — настойчиво произнёс Иргай, — своей могилой поклянись. Ты не тронешь людей здесь.
— О, Заступник! Я никого не трону, если мне не придётся защищаться! Доволен?
Иргай, нисколько этим не успокоенный, хмуро глядел вампирше прямо в глаза.
— Враг тебя побери! Своей могилой клянусь! Ну! Теперь ты!
— Клянусь отцом и матерью, не трону тебя, если сдержишь слово, — проворчал Иргай. — Пока мы здесь — не трону.
Вейма внезапно звонко расхохоталась.
— Годится, мальчик!
Сетор разбудило пение труб. Герольды звали народ на площадь, где в полдень будут казнены предатели Тафелона. Виселицу и помост сколачивали всю ночь. Напротив помоста сколотили возвышение для бургомистров и магистратов и рядом с ним трибуну. Незадолго до полудня пленников под большой охраной провели на площадь и там герольды зачитали преступления и вины каждого из них. Преступлений было много. Проклятые — посвящённые и их ученики — виновны были в грабежах, тайных убийствах, клятвопреступлениях, осквернениях церквей и прочих чинимых людям бедах. Кроме того, они прибегали к колдовству для осуществления своих злодеяний. Братья-заступники были виновны в заговоре против святейшего папы, в заговоре против Тафелона, в убийстве заложника из Нагбарии, в нападении на дом баронессы цур Фирмин, планировании жестокой смерти для его жителей, а также в использовании колдовства для своих злодеяний. Хотя по законам Тафелона ни ведьм, ни колдунов, ни чёрных магов не преследовали за то, кто они есть, магия, применяемая для совершения преступления, многократно усугубляла вину.
Толпа переговаривалась. Впервые открыто казнили братьев-заступников. Впервые светские власти открыто выступили против этого ордена. Запели трубы и герольды объявили, что за свои преступления разбойники и монахи заслуживают колесования, но в своём милосердии баронесса цур Фирмин, на которую возложена ноша главы совета, приговаривает их к повешению.
