И он появился. Сначала чисто случайно, в одном из кафе города, куда меня втянула Анька, выбиравшая помещение для свадебного банкета. Антон вместе с той самой Илоной сидели у окна, спокойно обедали и о чем-то оживленно переговаривались, явно получая удовольствие не от темы, а от самого общения. Женщина казалась помолодевшей, правда, возможно дело всего лишь в освещении, но она лучилась счастьем и спокойствием. Приятель тоже изменился.
В молодом человеке, облаченном в дорогие брюки, явно сделанные на заказ, и темно-синюю рубашку с небрежно закатанными рукавами, не осталось ничего от загорелого стриптизера, которого я знала полгода назад. Сейчас можно было увидеть серьезного, успешного мужчину, явно знающего себе цену, уверенного в себе и завтрашнем дне, а также, чего греха таить, и в собственной привлекательности. Русые пряди по-новому пострижены, в легкой небрежности, которая вызывает лишь одно желание — растрепать их еще больше. Можно было уверенно заявить, что Илона и ее деньги пошли на пользу Антону.
Но он не только внешне изменился. Теперь уже окончательно исчезло то, что оставалось от его воспитания. Не было больше мучительной двойственности и стыда за свои поступки. И та капля ранимости, что, возможно, была в нем полгода назад окончательно испарилась, не оставив и следа.
Антон меня заметил, выпрямился, так и не донеся вилку ко рту, и недовольно нахмурился. Он пытался не смотреть на меня, не привлекать внимание, но Илона цепко за держалась за него и его время, поэтому, конечно же, красноречивые взгляды заметила, а рассмотрев ту, на которую они были направлены, расстроилась и разозлилась. Уже то, что я моложе, заставляло ее нервничать и сходить с ума от ревности.
Делать вид, что мы с ним не знакомы, стало просто-напросто глупо, поэтому я все-таки решила подойти.
— Ань, я сейчас, — предупредила сокурсницу, тронув ту за плечо. Она вздрогнула, оторвалась от изучения меню и вопросительно на меня уставилась. Пришлось повторить. — Мне надо отойти. Я быстро.
— Угу, давай, — и она снова уткнулась в прейскурант.
— Здравствуйте, — через минуту я с ослепительной улыбкой стояла у их столика и изо всех сил делала вид, что не замечаю неприязненных взглядов, метающих молнии. — Привет, Антон. А вы, должно быть, Илона?
— Да, — она без особой радости кивнула и поджала сильно накрашенные блеском губы. Зря. Так у нее морщинки появляются.
Также улыбаясь, я с явной восторженностью, удивившей женщину, воскликнула:
— Как я рада с вами познакомиться! Антон столько о вас рассказывал!
— Вы ему кто?
— Жили рядом. Антон, твоя девушка даже красивее, чем ты ее описывал.
Антон кисло улыбнулся и промолчал.
Двадцать минут я лила мед поэзии в милые ушки. Расхваливала все, начиная с туфель и заканчивая прической, восторгалась ее стилем и раз десять в разной интерпретации повторила, какая же они с Антоном красивая пара. И да, я безусловно рада наконец-то встретиться с женщиной, о которой мой друг столько рассказывал. Мое обаяние работало на полную мощность, и к концу монолога, наверное, сам Антон поверил в то, что они красивая пара и замечательно смотрятся. Илона окончательно оттаяла, расслабилась и приняла меня за милую и безобидную дурочку. Еще бы, я с такой идиотской и широкой улыбкой сыпала комплиментами, что представлять опасности просто не могла.
— Приятно было познакомиться, — в конце добавила я и жестом попросила подождать маячившую Аньку, которая не знала, куда деваться от безделья. Очевидно, меню она вдоль и поперек изучила.
Женщина пожала мне руку, и золотой браслет ярко блеснул на солнце.
— Мне тоже.
Антон был готов на смертоубийство, о чем красноречиво свидетельствовали горящие обещанием глаза, но я сделала вид, что ничего не заметила. И ушла.
Он позвонил через три дня, поздно вечером, когда я готовилась ко сну.
— Алло.
— И что это был за концерт по заявкам? — его голос сочился ядом и издевкой.
— Тебе не понравилось? Предпочитаешь скандал? — в тон ему ответила я. — Ты спасибо сказать мне должен.
— За что?!
— За то, что не лишился всего в один миг. Не считай ее дурой, Тош, по ней видно, что она не такая. И все твои взгляды она видела. Успокойся, — примирительно продолжила я и понизила голос, чтобы бабка ничего не услышала. — Больше этого не повторится. У меня нет желания общаться с твоей...девушкой.
— Все такая же язва.
— Приятней слышать, когда ты смеешься, а не когда рычишь.
— Саш...
— Прости, мне пора. Завтра рано вставать.
Я повесила трубку и выключила звук. Антон позвонил на следующий день. И на следующий. И еще через день. Но встречаться с ним я не хотела и держала парня на коротком поводке. Держа дистанцию, я привязывала Антона ближе и ближе.
Он приезжал за мной в институт. На дорогой машине, в костюме и с кучей денег, которую постоянно мне демонстрировал. Он покупал мне цветы. И даже конфеты. И все чаще он говорил, что рядом со мной дышит.
— Я уже не могу там с ней, — признавался Антон и клал голову мне на колени. — Она как удавкой стягивает.
— Не кирпичи разгружаешь, Тош, — смеялась я в ответ и гладила его по растрепанной голове. — Твое дело нехитрое.
— Все-таки ты язва.
— Я знаю. И ты знаешь. В чем проблема?
— В том, что я чувствую, что скоро сорвусь, — он не шутил, говорил серьезно и почти со страхом. — Я смотрю на нее, как она улыбается, в любви признается, как красится, и мне хочется ей шею свернуть.
— Ты на женщин же руку не поднимаешь.
— Что мне делать, Саш?
— Сделай так, чтобы она сама тебя бросила.
— Поругаться?
— Ты хочешь лишиться того, что заработал потом и...кое-чем другим? — он рыпнулся, но я удержала его за плечо и заставила лечь обратно. — Уймись. Знаешь ведь, что я шучу.
— Мне не нравятся твои шутки, — кипел от ярости Антон.
— Твои проблемы. Но мы не об этом. Заставь ее разлюбить себя, вот и все.
— Как? Она со своей любовью у меня уже вот здесь сидит! — ребром ладони ударил себя по горлу. — Тошнит аж.
Как она его допекла, однако.
— Очень просто. Найди ей лучше. Найди ей такого мужчину, что даст ей то, чего не можешь или не хочешь давать ты. Поспрашивай своих друзей, из бывших, наверняка многие уже не танцуют, но деньги ведь всем нужны. А отношения с Илоной не порти.
Вышло так, как я и говорила. Через три месяца Антон был свободен, относительно богат и успешен, а главное, открыл собственное дело, о котором давно мечтал.
У меня же произошла встреча с прошлым, которое стало моим настоящим.
Глава 56.
"Он мог делать с ней буквально все, что хотел,
он совершал насилие над ней — как физическое, так и духовное.
Поцелуями и побоями он заставлял ее приобщаться к новой морали,
суть которой: все дозволено".
Магда Шнайдер
Своим вторым и самым важным знакомством с Романом я была обязана Элеоноре Авраамовне. Нет, она не знала ни его, ни его родителей, но старуха имела доступ к квинтэссенции богатой интеллигенции, к которой, у меня не возникало и тени сомнения, принадлежал мой будущий муж. Я всегда говорила, что в нем чувствуется порода.
Этот доступ я получила не сразу, только лишь когда пошли реальные плоды моих трудов. Старуха меня муштровала, гоняла и всячески натаскивала, учила правильно говорить, не только в смысле голоса, а в смысле связности и логичности речи.
— Ты должна уметь поддержать любую беседу и уметь направить ее в нужное именно тебе русло, — напутствовала она. — В наше время умение говорить ценится даже сильнее умения делать.
Кроме всего прочего Элеонора Авраамовна брала меня на балеты, оперы и спектакли. Я в своей жизни ни разу не была в театре, даже в тюзе, поэтому первый мой поход оказался весьма...шокирующим. Меня поражало все — массивные колоны цвета слоновой кости, мраморная лестница, сводчатые потолки, ковры, люди...В общем, все! В самый первый раз мне жутко досталось от старухи.
— Закрой рот, — зашипела она и дернула меня за руку, так что от неожиданности я прикусила язык. — Кошмар какой! Чтобы я еще хоть раз с тобой куда-то выбралась?
— Я просто смотрю.
— Ты пялишься. Невежество!
— Ну знаете! Мне еще ни разу не доводилось здесь бывать, — огрызнулась в ответ и опустила глаза в пол, поймав на себе брезгливый взгляд мужчины средних лет. — Простите, что мешаю вашему общению с прекрасным!
— Не дерзи! Чему я всегда тебя учила? Держи лицо!
Бабулька брала меня не мытьем, так катаньем. Я не воспринимала оперу, засыпала на балетах и откровенно скучала на спектаклях. Но цербер таскал меня по таким мероприятиям до тех самых пор, пока я хотя бы не научилась делать заинтересованное лицо и не спать. Это было первым шагом. Хорошо еще, что мне приходилось платить только за такси для старухи, которая утверждала, что все это исключительно для меня, а если бы не я, то сидела бы она спокойно дома. Билеты Элеонора Авраамовна бесплатно доставала через свою знакомую. И это прекрасно, потому что если бы я еще и за эту муть деньги платила, то точно возненавидела бы высокое искусство.
В общем, я всячески облагораживалась и образовывалась. И на третьем курсе уже была одной из лучших, одной из самых одаренных и начитанных. Я. Которая научилась читать и писать в четырнадцать лет. Впору было собой гордиться.
Она начала знакомить меня со своими гостями.
— Это твоя внучка, Элечка? — проворковала одна дородная дама в безразмерном балахоне.
Элеонора Авраамовна передернулась.
— Воспитанница, спасибо господи.
— Очень приятно, — тепло улыбнулась я и пожала пухлую большую руку. — Александра.
— Милая девочка, — краем уха уловила я разговор старухи и ее гостьи. — Головастая.
— Еще бы, — кивнула Элеонора Авраамовна. — Я старалась.
Гренадерша, затрепетав черными складками балахона, словно крыльями, рассмеялась грудным смехом, обняла старушку и вышла.
Но все эти люди были старым поколением, отжившим, хотя и имевшем определенный вес. Но главное — они сделали фамилию своим детям и внукам, которые активно этим даром пользовались. И вот как раз это новое поколение, перенявшее что-то от старого, и было мне интересно. Элеонора Авраамовна это прекрасно понимала, поэтому познакомила с одним престарелым скульптором, чья внучка должна была вернуться в Россию после продолжительной учебы в Европе, куда ее отправили вечно занятые родители.
Вот как раз через эту милую барышню я и познакомилась с Романом.
Алиса была очень образованной и абсолютно не русской. Дело не в национальности и гражданстве, с этим как раз все было в порядке, дело именно в менталитете и даже мировосприятии. Хотя ничего странного, собственно, ведь девушка прожила большую часть жизни заграницей и видела лишь хорошее, чему активно способствовали деньги родителей. Но она мне не нравилась. Впоследствии мне часто предстояло общаться с выходцами из творческих и богатых семей, более того, с этими людьми меня связывали разного рода отношения, начиная с деловых и заканчивая приятельскими. Но лишь единицы вызывали что-то похожее на уважение.
Они слишком любили говорить, причем не просто говорить о том, что сделают или сделали бы, а тупо трепаться ни о чем. И обо всем сразу. Они хвалили и ругали кино, обсуждали перфоманс, а также различные важные и элитарные мероприятия. Поносили правительство, власть, хаяли богатых за нищету, а нищих за невежество. Они искали смысл в жизни, пытались понять, есть ли бог, но ничего не делали для того, чтобы что-то изменить вокруг себя. Даже я при собственной эгоистичности меняла мир, просто потому, что что-то делала, а они — нет. Они могли есть дорогую еду и пить дорогие напитки, одеваясь при этом как заматеревшие бомжи, но могло быть и строго наоборот — жрали что попало и напяливали лучшие тряпки. Они все поголовно являлись носителями и проповедниками толерантности. Если ты толерантен — молодец, если нет — недалекий дурак и подлежишь анафеме.
С тех самых пор я начала ненавидеть слово толерантность. Лучше бы честно признавались в том, что равнодушны ко всему, кроме себя.
Тем не менее именно благодаря Алисе и ее друзьям я столкнулась с Ромой. У девушки должен был состояться юбилей — двадцать пять лет, и она меня пригласила.
— Много народу-то будет? — поинтересовалась я у Алисы.
Она утвердительно кивнула.
— Много. Но ты и так почти всех знаешь. Придешь? Мы за город поедем.
— Приду, конечно.
Спрашивает.
Готовилась я знатно, как будто чувствовала, что что-то будет. Продумывала свой гардероб на те два дня, что должна была провести за городом, перебирала приличную кипу вещей, набравшуюся у меня за несколько лет. Элеонора Авраамовна, конечно, все заметила и ехидно спросила:
— Съезжаешь?
— Не радуйтесь раньше времени, — в тон ей ответила я и отложила в сторону нужное платье. — Пока я все еще с вами.
— Жаль. Жаль, — она причмокнула сухими губами, уселась на мою постель и сложила руки на животе, с интересом осматривая нехитрую одежду. — Собралась куда?
— На день рождение.
— К кому?
— К Алисе.
— Рахильской? — нахмурила лоб старушка.
— К ней самой.
— Сколько ей?
— Двадцать пять.
— И до сих пор замужем не была?
— Не была вроде. Она, — я постаралась изобразить интонацию, с которой приятельница рассказывала о своей жизненной позиции: — эмансипированная женщина, которая не собирается класть на алтарь скучной семейной жизни свою молодость.
— Дура девка.
— И не говорите.
— Ты сама-то когда замуж выйдешь, бестолочь? Учу тебя, учу, а все равно на моей шее сидишь.
— Я в творческом поиске, — уклончиво отмахнулась я. — Ищу.
— А этот твой...танцор?
— Он не мой.
— Проворонила?
— Да нет. Звонит вон каждую неделю. Рассказывает о своей девушке.
— А ты?
— Пусть рассказывает. Все равно никуда не денется.
Элеонора Авраамовна неожиданно закивала и даже похвалила:
— Молодец. Никогда об этом не забывай.
Покосилась на нее с удивлением, но решила промолчать.
— Ладно.
— Чего купила-то?
До сих пор было денег жалко.
— Не спрашивайте.
— Рассказывай давай.
— Картину, — вытащила из-под кровати упакованный холст и аккуратно развернула, демонстрируя буйство красок старушке. — Настоящий абстракционизм, мать его за ногу...
— По губам дать?
— ...и всего за пятьсот рублей, — словно не слыша ее, закончила я и победно ухмыльнулась краешком губ. — Ну как вам?
— Ужас, — честно призналась бабулька.
— Бесполезным людям — бесполезные подарки.
— Тоже верно. Ладно, — она хлопнула себя по костлявым коленкам и, кряхтя, поднялась. — Уберешь все и поедешь. Чтобы в воскресенье вечером дома была. И когда уж ты себе мужика найдешь и уберешься с моей шеи...
Ее причитания еще долго разносились по квартире, но воспринимались мною как ненавязчивый фон. Я спокойно собрала вещи и поехала на электричку.
К моему приезду в красивом загородном доме собралось уже много народа. Кто-то жарил шашлыки, кто-то, преимущественно девушки, задрав ноги, валялся на полосатых шезлонгах и принимал солнечные ванные, а кто-то просто слонялся по цветущему заднему двору. Именинница, широко раскрыв объятия, вышла меня встречать и перехватила почти вываливающийся из рук подарок.
