Чику едва не кивнула, потому что сама пришла почти к такому же выводу. Но ничто из этого не изменило ее убежденности.
— Мне все равно нужно это увидеть.
— Очень хорошо.
И хотя все еще был день, или то, что теперь считалось днем на Крусибле, Арахна очистила участок неба, вернув его к космосу и звездам, и увеличила этот круг во много раз, пока пять искр замедляющих двигателей не образовали узор, похожий на кубик. Конечно, время снова было сжато, но теперь Чику воспринимала эти манипуляции как неотъемлемый компонент своих отношений с искусственным интеллектом.
Арахна прикрепила имена к искрам. — "Малабар", "Укереве", "Шрихарикота", "Маджули", "Нетрани". Я испытываю некоторое удовлетворение от того факта, что правильно идентифицировала их до того, как мы воспользовались передачей с "Занзибара". Каждый голокорабль — это мир, наполненный жизнью. Миллионы жизней, каждая из которых имеет ценность, каждая из которых обладает почти бесконечным потенциалом, ветвь за ветвью тянется в какое-то будущее, которое ни вы, ни я даже представить себе не можем. Ни на мгновение не воображайте, что я слепа к трагизму этого поступка, Чику. Это зверство, ясное и незатейливое. Я виновна, а вы соучастница. Но если этими жизнями нужно пожертвовать, чтобы спасти еще миллионы — и, что не менее важно, экологические и искусственные сокровища целого инопланетного мира, — тогда какой у нас выбор? Я дала им все шансы на переговоры — все возможности свернуть с пути разрушения.
— Они вас боятся. А чего вы ожидали?
— Присутствуйте, — объявила Арахна. — Момент приближается. — Затем она искоса взглянула на свою спутницу-женщину. — Кстати, ваш выбор — что я должна пощадить "Малабар" и "Маджули" ... почему не более густонаселенные голокорабли?
— Хорошего выбора не было.
— Но если чьи-то действия были продиктованы необходимостью спасти как можно большее число граждан...
— Мои — нет. — Чику подумывала оставить все как есть. Арахна не заслуживала того, чтобы слышать, как Чику сделала свой выбор, и в том, чтобы держать язык за зубами, было неоспоримое достоинство. Но какое-то побуждение заставило ее продолжить. — Даже если бы я захотела спасти как можно больше людей, мы понятия не имеем, каково сейчас население этих голокораблей. После всех бед возможно все — массовые перемещения, массовые смерти от чумы или казней. Но много лет назад мы создали две ответвляющиеся популяции слонов — одну в "Маджули", другую в "Малабаре".
— Значит, вы действовали, чтобы спасти слонов, а не людей?
— Вы говорите, что никто из нас не безупречен. Вы ошибаетесь. Так и есть, слоны.
— У вас нет доказательств того, что ваши популяции слонов пережили эти неприятности. Если бы была... нехватка предметов первой необходимости... разве сначала не принесли бы в жертву слонов?
— Возможно, — неуверенно сказала Чику. Она не рассматривала такую возможность, и теперь, когда Арахна внедрила эту идею в ее сознание, она приобрела ужасную самоподкрепляющуюся целостность. Чем больше она размышляла об этом, тем более вероятным это казалось. Но она добавила: — Я доверила эти популяции людям, на которых, как мне казалось, я могла положиться. Людям, которые, как я верила, сделают все, чтобы оправдать мои ожидания. Если я ошибалась на этот счет, так тому и быть. Я дала слонам лучший шанс, какой только могла. Я не могу сейчас повернуться к ним спиной.
— Полагаю, я могла бы обмануть вас, — сказала Арахна. — Я основывала свой выбор целей на обратном твоим желаниям. Включив "Малабар" и "Маджули" в мой список голокораблей для уничтожения.
— Вы сделали так?
Девушка покачала головой. — Нет. Это было бы слишком злобно.
В чрезвычайно быстрой последовательности, подобно трели нот, три искры вспыхнули с невыносимой яркостью, которая смешалась и потушила искорки двух других голокораблей, по мере того как они меняли цвет с белого на очень нежный, похожий на розовый. Свет был чист, как само творение, стирая все грехи, все желания, все последствия. Чику вглядывалась в его чистоту, захваченная моментом. Казалось, прошла вечность, прежде чем свет сменился тьмой, и снова стали видны две все еще горящие искры.
ГЛАВА ПЯТИДЕСЯТАЯ
Трое ее живых спутников уже были готовы идти, когда она присоединилась к ним. Травертин, Намбозе и доктор Эйзиба стояли рядом с ассортиментом серебряных контейнеров: закрывающиеся на застежки футляры с закругленными краями и множеством красочных символов и инструкций, напечатанных плотным шрифтом, тисненных по бокам. Некоторые из шкафов были открыты на петлях, открывая взору обитые тканью внутренности или ряды искусно упакованных выдвижных отделений. Предметы снаряжения, начиная от дыхательных масок и заканчивая медикаментами, были вытащены из ящиков и сложены в беспорядочные кучи на земле. Эти ящики представляли собой лишь малую долю предметов, которые они привезли с собой на "Ледоколе". С другой стороны, у четырех человек были скромные потребности.
Травертин запихивал все это в рюкзак. — Что случилось? Мы были готовы уже час, ожидая тебя. Арахна все время говорила, что ты придешь, но мы начали сомневаться.
— Нам пора двигаться, — сказала Намбозе. — Здесь достаточно, чтобы продержаться пятнадцать, может быть, двадцать дней, при условии, что мы не столкнемся с чем-нибудь действительно неприятным. Мы просмотрели коробки и думаем, что знаем, что нам нужно, а что мы не можем позволить себе носить с собой. Я могу помочь тебе разобраться с базовым набором.
— Что-то случилось? — спросил доктор Эйзиба, поправляя ремешки яркой пластиковой дыхательной маски, которая в данный момент болталась у него на шее. Сосредоточенность превратила его черты в маску, похожую на маску шимпанзе. — Кстати, где ты была?
— Вы говорите, что пробыли здесь час? — спросила Чику.
— Были готовы час назад, — сказал Травертин. — Трудно сказать, но, должно быть, до местного рассвета было недалеко, когда она высадила нас здесь, а сейчас, должно быть, уже середина утра. Нам нужно будет как-то следить за временем, чтобы правильно расходовать наши пайки.
— Ты помнишь, как был на борту "Занзибара"?
— А почему бы и нет? — спросил Травертин, поморщившись, когда почувствовал вес рюкзака. — Когда прибудет корабль, они смогут ретранслироваться с наших имплантов и следить за нами из космоса. Все, что нам нужно сделать, это убраться как можно дальше от установок Арахны.
— Каждый километр поможет, — согласилась Намбозе. Она стояла на коленях, роясь в отделениях одного из медицинских боксов, вытаскивая флаконы с цветовой маркировкой и упаковки для подкожных инъекций. — И даже если это никак не повлияет на наши шансы, психологически я бы предпочла двигаться, а не сидеть на месте. Мы все так думаем.
— Я спрошу еще раз, — спокойно сказал доктор Эйзиба. — Что-то случилось?
— Да, — сказала Чику. — Довольно много. Что-то случилось. Я заставила кое-что случиться. Мне нужно поговорить об этом.
Она присоединилась к своим спутникам в месте, которое не узнала по непосредственному опыту. Это было куполообразное сооружение, полностью прозрачное, но расположенное не на вершине одной из башен, а у основания башни, внизу, в лесу. Стены купола изгибались под ними, образуя пол из гибкой прозрачности. За стенами, местами прижимаясь к ним, виднелось изобилие растительности. Цвета были различимы лишь смутно: приглушенные зеленые, синие и бирюзовые, предполагающие оттенки, текстуры и степень блеска. Чику видела всевозможные архитектурные формы листьев и цветков, стволов и корней, виноградных лоз и усиков, от тонких и похожих на кинжалы до жилистых и синаптических, колоннообразных, слоновьих и гротескных. Даже в самый яркий из безоблачных дней нависающие слои полога лишили бы солнечный свет большей части его воздействия к тому времени, как он проник бы на эти глубины. Из-за пепельного покрова освещение было таким же скудным, как последние отблески сумерек.
И все же в растительности были просветы — искусственные дорожки или случайные участки более четкой растительности, — через которые четыре человека, возможно, с трудом смогли бы продвинуться вперед. Ей было интересно, чего ожидали ее спутники. Несколько десятков километров в день вселяли оптимизм. Но Намбозе была права — лучше двигаться, чем сидеть сложа руки, ожидая падения следующего ударного снаряда.
Коридор пронизывал купол насквозь, и Чику вспомнила описание Намбозе о посещении чего-то подобного. В одном направлении он простирался так далеко, насколько Чику могла разглядеть, прежде чем мрак поглотил ее зрение. В другом направлении он тянулся совсем недолго, прежде чем упереться в плоскую круглую стену. За дискообразным окончанием она разглядела участок чистой растительности — то, что она назвала бы поляной, если бы на нее падал солнечный свет.
— Нам пора двигаться, — сказал Травертин. Но даже когда он говорил, он уронил рюкзак. — Что-то не так, не так ли? Что ты знаешь, Чику?
— Нам нужно поговорить.
— Хорошо, но давай не будем затягивать разговор.
— Я не хочу, чтобы это было так, но нам все равно нужно поговорить. Я думаю, это важно. Мы можем присесть на минутку?
Поначалу неохотно, участники группы собрали несколько упаковочных ящиков в четверку самодельных табуреток.
— Как вы сюда попали? — спросила Чику, усаживаясь на два ящика.
— Нас здесь не было, а потом мы появились, — сказал доктор Эйзиба, — как и в любой другой раз, когда Арахна перемещала нас.
— Вы ее видели?
— Нет, но намерение выглядит вполне понятным, — сказала Намбозе. — Эти припасы были доставлены с "Ледокола"... — Она замолчала и уставилась на Чику. — Почему ты так смотришь? Что тебя беспокоит?
— Не знаю, Гонити.
— Ты могла бы начать с рассказа нам о том, что произошло, — сказал Травертин.
— Три голокорабля исчезли. — Чику пришлось с трудом сглотнуть, прежде чем продолжить. — "Укереве", "Нетрани" и "Шрихарикота". Она использовала против них свое оружие. Насколько я могу судить, они были полностью уничтожены.
Остальные восприняли эту новость с усталой покорностью, которую она ожидала, выражения их лиц были мрачными, но полностью принимающими правду того, что она говорила. Они посмотрели друг на друга и кивнули в знак взаимопонимания.
— Я не могу с этим мириться, — наконец сказал доктор Эйзиба. — Всегда следует сожалеть о потере одной-единственной жизни. Но им был дан шанс действовать по-другому. После того, что они начали делать с этой планетой — с нами! — Боюсь, я больше всего привязан к "Занзибару".
— Они были готовы отравить целый мир, — сказала Намбозе. — Наказание суровое, это верно, но если бы один из этих камней упал на Мандалу... это был бы самый безответственный поступок за всю историю нашего вида! Их нужно было остановить.
— Стокгольмский синдром, — сказал Травертин. — Вот в чем дело. Мы так долго были ее заложниками, что начали разделять ее точку зрения. Но даже если это правда, это не меняет моего мнения. Намбозе и доктор Эйзиба правы — бомбардировку нужно было прекратить. Если потребовалось совершить этот ужасный поступок, чтобы остановить это, это все равно меньшее преступление, чем позволить этому продолжаться.
Чику едва могла смотреть на их лица. — Ты еще не знаешь всей истории. Она намеренно уничтожила только три из пяти — она провела свои расчеты и пришла к выводу, что взрыва трех кораблей будет достаточно, чтобы доказать свою точку зрения.
— И что? — спросил Травертин, наклоняясь, чтобы встретиться взглядом с Чику.
— Она спросила меня, какие два следует сохранить. Она сказала, что если я не назову ей два имени, она примет решение сама.
Доктор Эйзиба сказал: — Ты не можешь винить себя за ее действия, Чику. Она поставила тебя в безвыходное положение — это выбор, о котором никого никогда не следует просить.
— И вообще, какого выбора она ожидала от тебя? — спросила Намбозе. — Ты не машина. Ты не можешь принять такого рода решение — никто из нас не смог бы. Голокорабли были нашими домами! Возможно, мы путешествовали на "Занзибаре", но все мы испытывали привязанность к другим кораблям. Даже когда они начали осложнять нам жизнь, у нас все еще были друзья и любимые, разбросанные по всему каравану.
— Это показывает, как мало она на самом деле понимает нас, — сказал доктор Эйзиба, печально качая головой.
— Нет, — сказала Чику. — Это ты не понимаешь. — Она вздернула подбородок и встретилась взглядом с каждым из своих спутников по очереди. — Она дала мне возможность сделать этот выбор, и я им воспользовалась. Я велела ей пощадить "Малабар" и "Маджули". Я приняла такое решение.
— Что ты сделала? — спросила Намбозе.
— Это был правильный поступок. Я не хотела, чтобы гребаная машина решала, кому жить, а кому умереть. Если это преступление, пусть это будет моим преступлением.
— Ты не имела права принимать такое решение, — сказала Намбозе.
Чику оторвалась от ящиков. — Я была там. Тебя там не было. Она попросила меня выбрать, и я выбрала. Я не могла оставить это решение за ней, поэтому я сказала ей, что "Малабар" и "Маджули" могут жить. И знаете что? Я бы сделала этот выбор снова. На этих голокораблях есть слоны. Я перевела их туда. Их выживание зависит от меня.
— Слоны, — повторил доктор Эйзиба, как будто он неправильно расслышал ее в первый раз.
— От стад "Занзибара". отделились независимые популяции. "Маджули" взял первую группу, и я вела переговоры с "Малабаром", чтобы он взял еще несколько, когда случилась Каппа... — Ее голос был на грани срыва. — Когда все это началось.
— Слоны, — снова повторил доктор Эйзиба. — Просто для ясности — потому что я очень надеюсь, что чего-то недопонимаю здесь, — ты предпочла слонов человеческим жизням? Ты не рассматривала возможность спасения голокораблей с наибольшим населением или тех, которые несут наибольшее количество специализированных технологий, необходимых нам для жизни в этом мире? Ты основывала свое решение на судьбе нескольких слонов?
— Ты видел танторов, — сказала Чику.
— Но это были не танторы, — сказала Намбозе. — В этом-то все и дело, не так ли? Это были просто животные.
— Мы не можем привередничать и выбирать. Танторы произошли от слонов. Я была должна им...
— Ты им ничего не была должна! — сказал доктор Эйзиба, сплевывая сквозь зубы. — Что она тебе сделала, Чику? — А потом он вскочил и схватил Чику за предплечья, достаточно сильно, чтобы она почувствовала, как его ногти впились в ее кожу сквозь ткань одежды. — Тебе не следовало соглашаться на это! С того момента, как ты разбудила меня на "Ледоколе" и сказала, что мне солгали, я принял решение доверять тебе, полагая, что обстоятельства вынудили тебя сделать трудный выбор на благо каравана. — Эйзиба сильно толкнул ее. Чику потеряла равновесие и упала навзничь, зацепившись ногами за ящики с припасами, на которых она сидела. Она сильно ударилась верхней частью спины, нагнув шею и выбив воздух из легких.
Физическое насилие никогда не было частью ее мира. На мгновение это было больше, чем она могла переварить.
— Тебе следовало отказаться, — сказала Намбозе, нависая над Чику. — Почему ты этого не сделала? Почему ты не потребовала нашей помощи в принятии решения?
