Но для достижения таких целей Трансцендентность должна была расти. Ей нужно было набирать сотрудников. Каким бы удивительным это ни казалось, Трансцендентности нужны были такие люди, как Алия.
Рит заверил ее, что обучение будет проходить небольшими порциями, хотя его конечная цель едва ли различима. Было три формальных этапа, которые он назвал импликациями: импликация неопределенной продолжительности жизни, непосредственного общения и зарождающегося сознания. Излишне говорить, что она слабо представляла, что на самом деле может означать любой из этих терминов, хотя все они звучали пугающе. Но, помимо формальных шагов, они могли бы немного "повеселиться" вместе, сказал Рит: в частности, отправиться в экзотические миры, подобные этому.
Она не была счастлива.
Ее беспокоили не расстояния. Расстояние для скользящей в любом случае не имело значения. Нет, дело было не в расстоянии, а в компании, которую ей приходилось поддерживать: ее единственным спутником в суровой, безрадостной трубе корабля был молчаливый и бдительный Рит.
На самом деле Рит был неплохой компанией. Он был внимателен к ее нуждам и терпимо относился к ее настроению, и многое из того, что он говорил, было даже интересным. Но его лицо было пустым, невыразительным, таким неподвижным, как будто нервные окончания были перерезаны. Он был ходячей, говорящей эмблемой великого разрыва, который она пережила, ее разлуки с "Нордом", со всем ее миром, и ее отвержения родителями в пользу младшего брата, которого она изо всех сил старалась не ненавидеть.
Однако Рит оказал ей одну большую услугу. Он позволил ей взять с собой ее резервуар для наблюдения.
Она могла наблюдать за Майклом Пулом так, как ей заблагорассудится. Основная червеобразная цепочка изображений, от рождения Пула до смерти, представляла собой простое четырехмерное представление, индекс. Она могла бы позволить сцене из его жизни развернуться внутри резервуара, с Пулом, его семьей и друзьями, врагами и незнакомцами, как с крошечными актерами. Или она могла бы увеличить ее и погрузиться в эту сцену, став невидимым свидетелем.
Все это было совершенно подлинным, так что она поняла, хотя и ничего не знала о задействованных технологиях: это не реконструкция, это действительно была жизнь Майкла Пула такой, какой он прожил ее пять тысяч веков назад, все это от рождения до смерти глубоко укоренилось в безвозвратном прошлом, и заперто в ее резервуаре ради ее блага.
Рит напомнил ей, что обязанностью каждого гражданина является выполнение его программы свидетельствования, предписанной таинственными органами в сердце Содружества, которые он назвал "колледжами искупления". Таким образом, он позволил ей поверить, что она, в конце концов, не была беспомощно сентиментальной, цепляясь за Майкла Пула, своего товарища детства; это был ее долг. Возможно, он щадил ее чувства, и если это так, она была благодарна ему за снисходительность. Но он действительно очень серьезно относился к свидетельствованию, поскольку сказал, что Искупление лежит в основе величайших устремлений Трансцендентности.
И вот, в недрах сурового корабля Рита, под проплывающими мимо звездами, она проводила долгие часы, погруженная в яркий флоридский свет далекого детства Пула. Ей хотелось быть сейчас там, смотреть не на этот мрачный водный мир, а на сверкающие моря Земли.
Сотни километров безликого океана проплывали под носом флиттера.
— Рит, как называется этот мир?
— Имена относительны, — сказал Рит, улыбаясь. — Они зависят от твоей точки зрения.
По его словам, у любого мира множество названий. Содружество ведет официальные каталоги, в которых пронумерованы каждая звезда и планета, комета и астероид, каждый объект любого значительного размера в Галактике. Некоторые из этих каталогов были основаны на истории, насчитывающей сотни тысячелетий, на днях, когда вся Галактика была ареной войны. Были и другие точки зрения. Те, кто находится достаточно близко, чтобы увидеть звезду этого мира на своем небе, дали бы ей более официальное название, скажем, как части какого-нибудь созвездия; они могли бы даже назвать сам мир, если бы могли его увидеть. Таким образом, у мира может быть дюжина, сотня таких названий, присвоенных с разных межзвездных точек зрения. Но первоначальным названием (или именами) мира было то, которое дали ему те, кто здесь жил.
Алия смотрела вниз на бесконечный морской пейзаж. — Так как же местные называют этот мир? Мокрый?
— Увидишь, — уклончиво ответил он.
— И почему здесь нет земли?
Он улыбнулся. — Потому что океан слишком глубок...
В Солнечной системе не было мира, похожего на этот. Этот мир был больше Земли, в шесть раз массивнее. Сначала он сформировался вдали от своего солнца, так далеко, что вода и другие летучие вещества не были вытеснены солнечным теплом при слиянии. Когда он остыл, у него осталось каменистое ядро размером примерно с Землю, но это внутреннее ядро было покрыто слоем водяного льда.
После того, как его формирование было завершено, этот мир оказался в роли спутника газового гиганта. Таким образом, все могло бы остаться по-прежнему, если бы не тот факт, что родительская юпитероподобная планета, движение которой тормозилось остатками пылевого облака, из которого она образовалась, неуклонно двигалась к своему солнцу. И ледяной спутник начал таять.
— В конце концов почти весь лед растаял — сейчас на полюсах осталось всего несколько его островков, — оставив океан глубиной более ста километров над остатками ледяной мантии. Это, о, в десять раз толще, чем океаны на Земле. А затем небольшое выделение газов создало атмосферу. Началась непогода, и...
— И поэтому здесь нет суши?
— Как там может быть суша, Алия? Даже если бы морское дно было каменистым, понадобилась бы гора высотой в сто километров, чтобы подняться над поверхностью океана и образовать остров. На Земле таких гор нет, не говоря уже об этом мире, где гравитация примерно на пятьдесят процентов выше стандартной. И, кроме того, морское дно состоит из льда, а не из камня.
— Из-за отсутствия суши здесь было трудно зародиться жизни. Однако здесь есть жизнь: жизнь, которая зародилась на других, более гостеприимных мирах системы и попала сюда в виде спор...
— Панспермия.
— Да. — Он одобрительно кивнул. — А потом, конечно, пришли люди.
Люди? Но, подумала она, как они могли здесь жить?
Рит указал. — Наконец-то мы здесь. Наш пункт назначения.
Посреди бескрайнего океана дрейфовал кусочек ярко-оранжевого цвета — прямоугольник, созданный человеком. Алия почувствовала необъяснимое облегчение, увидев этот кусочек человеческой инженерии в необъятной пустоте моря.
На первый взгляд казалось, что платформа покоится на узком стебле, выступающем из океана. Но оказалось, что платформа была утыкана антигравитационными подъемниками, а "стебель" на самом деле представлял собой трос, закрепленный глубоко во льду и находящийся под напряжением, поскольку подъемники без конца пытались поднять платформу в небо. Это показалось Алии дешевым и быстрым решением проблемы стабильности в водном мире.
Флиттер замедлил ход и опустился к платформе. Алии не хотелось скользить; она не делала этого с тех пор, как покинула "Норд". Поэтому они с Ритом выбрались из флиттера старомодным способом, через дверь.
Ветер был сильным и пронизывающим, и холод бил ей в лицо, температура лишь немного выше нуля. Рит казался невозмутимым, хотя был таким высоким и худым, что казалось, его вот-вот сдует.
Воздух состоял в основном из азота и углекислого газа — кислорода почти не было; жизнь здесь была редкостью. Но, конечно, в воздухе витал туман, невидимая популяция наномашин и искусственных насекомых, которые населяли атмосферу и океаны каждой населенной людьми планеты. Она стояла неподвижно, позволяя туману окутать ее. Ее кости и мышцы покалывало, поскольку они укреплялись, чтобы справляться с повышенной гравитацией, а воздух, который она втягивала в легкие, шипел от насыщения кислородом. Холод не проникал в ее тело, но она чувствовала во рту насыщенный солью воздух, острый, сильно пересоленный привкус мирового океана.
Она осторожно приблизилась к краю платформы. Между ней и бездонным океаном не было ни перил, ни преграды. Ближе к краю ветер усилился, и в океане внизу взад и вперед с ревом катились волны.
— Я рада, что мы вне досягаемости этих волн, — сказала Алия.
— Так и есть — большую часть времени. Помни, здесь нет суши, Алия, нет ничего, что могло бы заставить волны разбиваться. Волновая система может просто продолжать двигаться, собирая все больше и больше энергии.
— Как ураганы.
— Но сегодня мы должны быть в безопасности от того, что нас смоет.
Хотя платформа находилась высоко над волнами, она слегка покачивалась и кренилась, ее якорный трос громко поскрипывал. Движение было незначительным, но очень тревожным.
— Не волнуйся, — крикнул Рит, перекрывая ветер, — мы в полной безопасности. Просто под нами проходит трос длиной в сотню километров! Независимо от того, насколько сильно его натяжение, ты чувствуешь вибрации, резонансы. Трос — это струна, которую дергает океан! Ведь если бы случилось самое худшее и трос вообще оборвался, антигравитационные подъемники просто подняли бы нас сквозь облака в космос.
— Думаю, я бы предпочла, чтобы он действительно сломался, — сказала она. Она оглядела платформу. Кроме изящной формы их флиттера, блестящего от брызг, там было только скопление автоматических датчиков. — Рит, зачем мы сюда пришли?
— Ну, ради людей, — сказал он. — Поскольку люди здесь, мы должны прийти сюда. Я имею в виду Содружество. Таков мандат Трансцендентности.
— Как они вообще узнают, что мы здесь? Мы не сможем интегрировать их, если не сможем их найти!
Он поднес руку к уху. — Ты что, не слышишь?
Она нахмурилась, концентрируясь, расширяя диапазон своего слуха. Она различила глубокое гудение, дозвуковое, намного ниже стандартного человеческого диапазона.
— Это радиомаяк, — сказал он. — Под водой слышно за сотни километров.
— Они живут под водой?
— Где же еще, в таком мире, как этот? Они придут.
— Как? Они будут плавать здесь?
Он ухмыльнулся, его лицо блестело от брызг.
Она подошла ближе к краю, вглядываясь в бурлящее море. Но не было никаких признаков купающихся людей.
Внезапно я оказался на открытом воздухе.
Я был на равнине. Земля заросла кустарником и была изрыта ямами, частью похожими на те, что остаются, когда выкапываешь пень, или даже больше. Небо было затянуто размытыми серо-белыми облаками, которые, казалось, высасывали все краски из пейзажа. Мне в лицо дул ветерок, и я чувствовал вкус и запах соли, смешанный с еще более отвратительной вонью тухлых яиц, возможно, болотного газа. Но в виртуальной реальности ваши чувства всегда притупляются; никто не хочет платить хорошие деньги за неприятный запах, каким бы аутентичным он ни был.
Передо мной было что-то вроде промышленного предприятия. Это было скопление приземистых бетонных блоков, соединенных алюминиевыми воздуховодами и вентиляторами. Массивный ржавеющий трубопровод на тонких опорах тянулся через весь ландшафт. Все сооружение было окружено сетчатым забором по меньшей мере в два раза выше моего роста; казалось, что он служит электрическим барьером. Вокруг не было никакой активности, никого; бетон был в пятнах, здания выглядели заброшенными. Эти здания, стоящие там, словно призраки на фоне пейзажа, вызывали у меня тошноту при одном взгляде на них, хотя сначала я не мог понять почему.
Это была Сибирь, тундра, и была весна. Пейзаж простирался слева и справа от меня, и у меня было ощущение пространства, необъятности. Эта полоса тундры, между морем на севере и лесами на юге, простиралась на трети пути вокруг полюса планеты. Но это был ландшафт нефтегазоносности, усеянный маслянистыми озерами, трубопроводами и ржавеющими буровыми вышками.
Из-за этого ветерка я подумал, что, должно быть, нахожусь недалеко от моря. Отвернувшись от завода, я увидел серо-стальную линию океанского горизонта. Это имело смысл. Это был полуостров Ямал, на северо-западе Сибири, примерно в пятистах километрах к северо-востоку от Урала. Здесь, как я проверил, Северный Ледовитый океан известен как Карское море. Или я мог бы смотреть на обширный залив в устье реки Обь, огромного водного пути, который осушал континент. Ближе к берегу была какая-то активность, низкие строения, которые я не мог разглядеть, люди торопливо сновали туда-сюда. Это там работал Том? Мне было стыдно, что я не знал.
Я не одобрял его приезд в столь нестабильную часть мира, как эта, и надеялся, что мое ледяное молчание удержит его от поездки. Этого не произошло. И теперь результатом моего упрямства стало то, что он был ранен где-то в этом удручающем, замызганном ландшафте, и я понятия не имел, как он был ранен, или насколько серьезно, или даже где он находился.
В виртуальной проекции вас привязывали к вашему беспилотнику-передатчику, который провайдер доставляет в указанное вами место назначения. Возможно, это промышленное предприятие было ближайшим местоположением, зарегистрированным в базе данных провайдера. Задержка с установлением связи была вызвана временем, затраченным на полет моего дрона из Москвы. Но я не заметил никакой активности на месте. Здесь никого не было, некого спросить о Томе.
Затем я увидел, что один из этих больших бетонных кубов наклонен. Это огромное здание было наклонено градусов на десять от вертикали, и одна возвышающаяся стена треснула сверху донизу, поддавшись напряжению. Земля у основания опрокидывающегося здания выглядела так, словно она растаяла, и была покрыта крупной статической рябью, как теплый шоколад. Дальше я увидел, что трубопровод тоже вышел из строя. Вот почему я почувствовал легкую тошноту. Огромный наклон нарушил мое ощущение вертикали, и без того слабое в моем виртуальном состоянии. Это было странное зрелище, сюрреалистическое опьянение. Я представил, как весь завод медленно исчезает из виду, эти огромные бетонные стены трескаются и проливают свое токсичное содержимое, пока коричневая земля не сомкнется над разрушенными зданиями, как приветливое море.
Над головой пролетел вертолет, выкрашенный в ярко-синий цвет, цвет ООН. Он летел так низко, что внезапно налетел на меня, заставив пригнуться. Он направлялся к тому городку недалеко от побережья.
Я отвернулся от завода и пошел в ту сторону. Пока я шел, система дала сбой. Вид вокруг меня застывал и разбивался на блоки, прежде чем снова преобразиться, и я почувствовал несколько странных запахов и звуков, похожих на звон колокольчика, и резкие запахи корицы или миндаля: синестезия виртуальной реальности, баги в работе. Это было резким напоминанием о том, что на самом деле меня здесь не было; это был всего лишь телефонный звонок со спецэффектами.
Я вырос не с виртуальной реальностью с полным погружением. Я никогда не мог привыкнуть к бледному размытому ощущению погружения или к небольшому несоответствию между импульсом двигаться и самим движением, и мне всегда казалось, что я чувствую зуд в верхней части позвоночника, где данные поступают в мою нервную систему.
