Мы из Тайной канцелярии

Алунтьева думала иначе и потому заплакала навзрыд. Тут-то Ивана и прогнали снова на улицу, дабы больше не расстраивал Анну Петровну и позволил старушке успокоиться.

Надо сказать, что Елисеев и сам искал повода оказаться снаружи. Слёзы в три ручья довели его до зубовного скрежета.

Турицын для поддержки духа покуривал трубочку. Иван уже начал сожалеть, что сей привычки не имеет.

Он стоял на крыльце и глядел на дорогу. Из состояния глубокой задумчивости его отвлекло покашливание за спиной. Иван обернулся и увидел человека в неловко сшитом камзоле (будто с чужого плеча), весьма приветливого и знакомого с учтивыми манерами. Прибыл он пешком, без экипажа. Был полноват, но не чрезмерно.

— Павел Семёнович Алунтьев, — представился человек. — Могу знать, кто вы, и по какому случаю находитесь на крыльце дома моей тётушки?

— Так вы племянник Анны Петровны? — обрадовался Иван.

— Так точно-с, племянник, — не стал отпираться Павел Семёнович. — Однако простите, я не услышал ответов на мои вопросы.

— Иван Елисеев, прибыл из Тайной канцелярии с поручением к вашей тётушке в связи с некоторыми чрезвычайно деликатными обстоятельствами.

— Неужто моя тётушка чего-то натворила? — удивился Алунтьев. — Да полноте вам, должно быть произошло недоразумение. Не могла Анна Петровна набедокурить до того, чтобы по её душу прибыли аж из Тайной канцелярии. Какие в её годы могут быть преступления?!

Иван, вдохнув, поведал племяннику Анны Петровны о случившемся. Это было то самое тайное, которое скоро могло статься явным. Разумеется, Елисеев ни слухом ни духом не обмолвился о колченогом похитителе Митридата.

Внимательно выслушав рассказ, Алунтьев хмуро сдвинул брови и произнёс:

— Моя тётушка была всецело привязано к Митридату. Между нами, мне кажется, что Анна Петровна любила кота гораздо сильнее, чем своих родственников.

— И много ли у неё родни?

— Увы, почти никого не осталось. Из ближайших, пожалуй, что я один, — сокрушённо признался Павел Семёнович.

В это мгновение до них донеслось очередное всхлипывание Анны Петровны. Она плакуче произносила:

— На кого же ты меня оставил, Митридатушка?! Зачем покинул?!

Щека Алунтьева предательски дёрнулась.

— Тогда, может, войдёте в дом и утешите вашу тётушку, — предложил Елисеев, чтобы не усугублять страдания нового знакомца. — Боюсь, что моя спутница с этим не справляется.

— Сей же момент. Только позвольте полюбопытствовать: а кто ваша спутница?

— Екатерина Андреевна Ушакова, штац-фрейлина.

— Неужели?! Что, дочь самого... — брови Алунтьева взлетели от удивления.

— Да, дочь их сиятельства графа Ушакова.

— Всё понятно, сударь. Тогда поспешу к ней на поддержку. Пусть я никогда не заводил себе ни котов, ни кошек, но чувство потери мне прекрасно знакомо. Был рад нашему знакомству, — Павел Семёнович перед прощанием заключил ладонь Елисеева в дружеском рукопожатии, а затем вошёл в дом.

Плач Анны Петровны сразу утих. Появление племянника подействовало на старушку благотворно.

Выждав для приличия ещё несколько минут, Иван тоже решил войти, надеясь, что теперь его точно не выгонят — постесняются Павла Семёновича. Кроме того, имелся и предлог: юноша хотел поговорить со старушкой о колченогом. Вдруг, этот хромой ей известен. Тогда поиски можно будет считать законченными.

И тут его будто молнией поразило. Иван вспомнил тот миг, когда Алунтьев прощался с ним на пороге, его рукопожатие, слова о том, что он никогда не заводил себе ни котов, ни кошек. И при этом на его правой руке были отчётливо видны свежие царапины. Иван был готов съесть свою треуголку, если эти "украшения" не достались Алунтьеву от кошачьих когтей. Конечно, на Митридате клин не сошёлся, мало ли в Петербурге других котов, но зародившееся подозрение разгоралось костром.

Спросить прямиком? А ну как зачнёт отпираться. Тут впросак попасть, что раз плюнуть. Мало ли кто руку исполосовал.

Арестовать, привезти в крепость, устроить допрос по всем правилам — да кто же согласится из-за кота на дыбу подвешивать. И Ушаков не поймёт.

Как ни крути — действовать надо по хитрому, чтобы не опростоволоситься.

Копиист пришла в голову мысль незаметно проследить за племянником, как только тот оставит тётушкин дом.

Плохо, что я один, думал Елисеев. Не стоило отпускать кучера.

Он спрятался за домом, украдкой выглядывая из-за угла. Первой вышла дочь Ушакова, села в карету и укатила. Немного погодя появился Алунтьев. Он, не оглядываясь, размашисто пошагал по дороге. Иван устремился за ним. Никогда раньше ему не приходилось следить за человеком, не знал он хитрых способов и метод, потому и действовал, положась на удачу да провидение Господне. Уж если будет угодно Всевышнему, так Он поможет вывести негодяя на чистую воду.

Идти пришлось далеко. Иван старался не глядеть Алунтьеву в спину, вдруг, тот почувствует взгляд, обернётся — тогда пиши пропало. Однако Павел Семёнович был слишком погружён в свои думы, и ничего вокруг не замечал. Тогда Елисеев осмелел, стал держаться поближе. Даже придумал отговорку, на случай ежели Алунтьев его всё же увидит. Но, конечно, хотелось бы не попадаться на глаза.

Ещё он старался вести себя так, чтобы попадающиеся навстречу прохожие не могли понять, что идёт слежка. Это усложняло его задачу, но несмотря ни на что, они прошли уже пол Петербурга. Алунтьев так ничего и не догадался.

Его целью был маленький домик, обнесённый палисадом. Возле домика был разбит яблоневый сад, в нём возился садовник. Увидев хозяина, он поспешил навстречу, приоткрыл калитку. И тут Ивана больно кольнуло в сердце: садовник прихрамывал.

Слишком много, чтобы быть просто совпадением, осознал Елисеев. Осталось только понять, как действовать дальше. Для начала не мешало бы выяснить, нет ли тут пропавшего кота.

Алунтьев с садовником (тот явно был единственным слугой в доме) расположились в саду на скамейке и вполголоса переговаривались.

Елисеев подобрался поближе, намереваясь выведать, о чём разговор. Место было удобное: его никто не видел, зато он видел и слышал всё.

— Столько трудов и всё зря, — сокрушённо произнёс Павел Семёнович.

— Нешто зелье не помогло? — удивился садовник.

— Не помогло. Не вижу я золота, не чувствую ничего. Потому и говорю, что всё зря.

— Надо сызнова попробовать. Должно быть, кот не той масти попался.

— Эх, дурья башка! Какая ещё масть тебе понадобилась? Чёрный, будто грех смертный, ни единого белого волоска? Так я тебе надысь такого и показал. Тётушку родимую не пожалел. Ты, Родион, лучше скажи — не перепутал чего в рецептуре?

— Да чё ж там перепутать можно?!

— Я откуда знаю?! Может, положил не в той последовательности. Или плепорции не смог соблюсти. Да мало ли! Кто вашего брата знает!

— Ты меня, Павел Семёнович, не обижай. Я всё, как по писанному делал. Средство надёжное, столетиями проверенное. Коли что-то не вышло, знать дело в коте. Окрас не тот подвернулся.

— А говорил, что тот! — обиженно возмутился Алунтьев.

— Говорил, — не стал отпираться садовник. — Токмо сложно тут, Павел Семёнович. Хучь одна волосинка белая попадётся — всё, труды насмарку.

— И что теперь делать?

— Другого кота искать. Не может быть, чтобы на весь Петербурх не нашлось бы чернющего котейки.

— Сколько ж тебе, живодёру, животных извести надо?

— Одного, барин, хватит, токмо такого, о каком я тебе сказывал. Давай ещё поищем.

— Ещё?! Нет, Родион, завязываем покамест. Тётушка моя на уши Тайную канцелярию из-за своего Митридата подняла. Хоть и прислали оттуда лопуха сысчика, да кто знает, может, потом и матерого волчищу отрядят. Моя Анна Петровна хучь гвардейский полк себе может вытребовать. Так что погодим до поры до времени.

Иван, посчитав, что всё нужное он услышал, осторожно отошёл от палисадника. Мозаика в голове сложилась. Он в детстве слышал от своей бабушки о колдовском зелье, сварив которое, можно получить дар чувствовать и находить спрятанные клады. Похоже, племянник Алунтьевой всерьёз вознамерился зелье сие получить.

Елисеев был уже на полпути до Петропавловской крепости, как вдруг в голову его пришла мысль — что станется с Павлом Семёнович, коли того арестуют за колдовство. Какие страшные муки поджидают Алунтьева, каким пыткам его подвергнут? Не то чтобы Елисееву было совсем жалко обоих чернокнижников, но будет ли наказание соответствовать преступлению? Соразмерны ли жизнь человеческая и кошачья? И переживёт ли второй удар Анна Петровна, когда выяснится, чем занимался её племянник?

Хорошенько поразмыслив, он повернул обратно.

Оба похитителя кошек оставались на прежнем месте, в садике.

Иван подошёл к калитке, заколотил рукояткой-кольцом. Отворил слуга-чернокнижник.

— По какому поводу будете?

— По важному, братец. Зови своего хозяина. Разговор к нему есть.

Слуга, не выдавая удивления, позвал Алунтьева. Павел Семёнович чувств сдержать не смог, его нижняя губа предательски задрожала.

— С чем пожаловали, сударь?

— Скажите, Павел Семёнович, Митридат жив? — сразу взял быка за рога Елисеев.

— Позвольте, а почему вы спрашиваете это у меня?

— Я знаю, что кот был похищен вашим слугой Родионом. Ищете клады, Павел Семёнович?

— Что?! Какие клады?! — с неприкрытым ужасом во взоре воскликнул Алунтьев.

— Разные. Митридат жив или мёртв, отвечайте.

Павел Семёнович оправился. Он с ядовитой усмешкой на челе вопросил:

— Шутить изволите?

— Какие тут шутки, сударь! Я прекрасно слышал ваш разговор с Родионом. Ведаю, что именно он украл кота и для чего. Если бы не Анна Петровна, я бы сразу донёс о вашем проступке в Тайную канцелярию.

— А пока, выходит, не донесли?

— Пожалел Анну Петровну. Она не заслуживает столь печальной участи. Говорите, что с котом?

— Господи, да что с ним станется?! Митридат у меня дома, в клетке. Жив-здоров, целёхонький. Мне лишь понадобилось несколько волосков с его шкуры. Можете забрать котейку. Только не сказывайте ничего тётушке, а я в свой черёд клятвенно обещаю больше не заниматься ничем предосудительным.

— Если с Митридатом действительно не произошло ничего страшного, я постараюсь замять эту историю. Только скажите, зачем вы ввязались в неё?

— Ответ прост: долги, милостивый сударь. Батюшка, царствие ему небесное, умирая, не оставил ничего, кроме долгов. Со временем всё только усугубилось. Колдовское зелье было последней попыткой хоть как-то расплатиться. Впрочем, давайте зайдём внутрь. Там я смогу рассказать более обстоятельно, а вы убедитесь, что Митридат по-прежнему изволит пребывать в добром здравии.

— Зайдём, — согласился Иван.

Аромат в доме Алунтьева стоял отвратительный. Пахло так, что Елисеев едва удержал рвотный порыв.

— Что это за чудовищные запахи? — воскликнул он, зажимая нос.

— Так пахнет зелье, о котором вы изволили слышать. Поверьте, я и сам с огромным трудом терплю его.

Иван осмотрелся по сторонам.

— Где кот? Я его не вижу.

— Клетка справа, скиньте с неё накидку.

Елисеев повернул голову и увидел покрывало, накинутое на что-то и впрямь очертаниями похожее на клетку. Обычно в таких держали птиц, но могла поместиться и кошка, коли ничего другого под руку не подвернулось

Ещё на пороге он почувствовал фальшь в словах Алунтьева, но всё же хотел верить, что в этом человеке ещё осталась добродетель. Тем не менее, Иван оставался начеку.

Краем глаза он уловил движение Павла Семёновича. Тот хотел огреть юношу заранее приготовленной кочергой и нарочно отвлекал его внимание. Будь на месте Ивана кто-то другой, злодей вне всяких сомнений добился бы своего и размозжил ему голову.

Наставник учил Елисеева уходить от подобных ударов. Юноша уклонился, кочерга с треском впилась в стену мазанки. Алунтьев дёрнул своё оружие назад, Иван "помог" ему, пнув по выпиравшему пузу. Племянник улетел вместе с кочергой и приземлился на спину.

— Павел Семёнович, неужто я душегуба в тебе пробудил? — покачал головой Елисеев.

— Чтоб ты сдох, гадёныш! — прошипел с пола Алунтьев.

Он на что-то надеялся, и очень скоро Иван узнал, на что именно. В комнату ворвался Родион. Увидев распростёртого на полу хозяина, садовник, ни слова не говоря, накинулся с кулаками на канцеляриста. И тут же взвыл от боли. Иван решил больше не чикаться с мерзавцем, и ловким захватом сломал Родиону руку.

От нестерпимой муки тот упал рядом с хозяином и принялся кататься по полу с диким нечеловеческим криком.

Юноша сдёрнул покрывало. Клетка была пуста.

— Где Митридат? — яростно спросил он у Алунтьева, который лёжа наблюдал за его действиями.

— Сдох твой Митридат. Сварили мы его. Иначе зелья не получишь.

— Оно того стоило, Павел Семёнович? Лучше бы ты повинился, а не стал на меня с кочергой кидаться. Глядишь, что-нибудь бы придумали.

— Не верю я тебе, сокол ясный. Сдал бы ты меня да Родиона моего Ушакову. А уж там нас бы за колдовство живота порешили. Давай, зови своих. Арестовывай. Я своё отбоялся.

Связав обезумевшего от боли Родиона и хмурого, но спокойного Алунтьева, Иван принялся обыскивать дом. Главная улика нашлась на кухне — там находился чан, наполненный до краёв мутным зельем. Юноша взял половник и зачерпнул им немного зловонной жижи. При этом со дна всплыла кошачья голова, очевидно, принадлежавшая пропавшему Митридату.

Тут Иван не выдержал. Его стошнило прямо на кухне.

Весь зелёный, пошатывающийся, он выскочил на свежий воздух, понимая, что ни секунды более не может находиться в этом проклятом доме.

Мимо проходил патруль гвардейцев. Елисеев криками подозвал их, объяснил, что он из Тайной канцелярии.

Командовавший патрулём сержант выставил около дома часового, чтобы туда не проникли воры или возможные сообщники Алунтьева (уверенности в том, что Павлу Семёновичу помогал только Родион, у Ивана не было). Солдаты остановили несколько крестьянских подвод. На них Елисеев и доставил обоих злодеев прямиком в крепость.

Потом был обстоятельный доклад, после которого Ушаков заявил, что лично проведёт допрос преступников, а Максимка Окунёв принялся старательно замачивать кнут и греть палаческие клещи.

Смертельно уставший Иван прошёл в свою клетушку, плюхнулся на стул.

— Лихо ты, — восхищённо сказал Турицын, наслышанный о "подвигах" Елисеева.

— Свезло, — пожал плечами юноша.

Вечером, когда они возвращались домой, Иван увидел возле Невы горько рыдавшую девчушку лет семи, с ног до головы укутанную в платок. В руке у неё была корзинка, из которой доносилось тихое попискиванье.

Елисеев подсел рядом с ребёнком.

— Чего ревёшь?

— Кошка окотилась. Маменька послала меня котят утопить, — размазывая по лицу сопли вперемешку с грязью, сказала девчушка. — А они хорошие...

— Нут-ка, покажи, — попросил канцелярист.

— Гляди, дяденька.

В корзинке копошились трое котят. Один был иссиня-чёрного цвета.

Покопавшись в карманах, Иван вытащил медный пятак.

— Держи. Это тебе.

— За что, дядечка? — искренне изумилась девчушка.