Тухачевский настаивал на том, что нам необходимо установить на 1931 год программу выпуска в четыре тысячи легких танков, шесть тысяч танкеток и три тысячи маневренных танков. Представители руководства Орудийно-арсенального треста и завода "Большевик" при мой полной поддержке стали на дыбы.

— У нас ещё нет даже проектов, не говоря уже о рабочих чертежах, ни одного из этих танков! Ни один из них не построен хотя бы в опытных образцах, и не принят на вооружение. А даже если бы всё это было, нет металла, нет станков, нет производственных площадей, нет квалифицированных рабочих, чтобы выпекать танки в таком количестве! — наперебой доказывали они. — Тринадцать тысяч в год? Да это просто нереально!

Другие представители высшего командного состава РККА оказались несколько скромнее в запросах: они желали получить от двух до трех тысяч легких танков, три-четыре тысячи танкеток и тысячу-полторы маневренных танков.

Пришлось возвращать их с небес на землю:

— Товарищи! Да поймите же! — увещевал я разохотившихся до танков командиров. — В 1931 году в лучшем случае будут закончены проектные работы, изготовлены опытные образцы и проведены государственные испытания и принято решение о принятии танков на вооружение. Самое большее, на что можно рассчитывать — на выпуск небольших партий для войсковых испытаний. Но даже и на 1932 год нельзя закладывать столь обширную программу. Можно согласиться на выпуск в общей сложности тысячи танков и танковых шасси легких танков, пятисот — маневренных танков, а насчет танкеток меня вообще гложут серьезные сомнения.

— Почему — "танковых шасси"? — выудил из потока моих слов Уншлихт зацепившее его словосочетание.

— Я не военный, но по долгу службы иногда знакомлюсь с документами, выходящими из недр РВС СССР. Приходилось, в частности, читать любопытную бумажку, озаглавленную "Перспективный план комплектования механизированных соединений РККА". Согласно этому плану в мехбригаде, кроме танков, должна быть артиллерия, средства зенитного прикрытия, ремонтно-эвакуационные средства и т.д. Значит, наша промышленность должна выпускать для механизированных войск самоходные артиллерийские установки с пушкой типа полковой или дивизионной, самоходные зенитные установки со скорострельной зениткой или крупнокалиберными пулемётами, бронированные ремонтно-эвакуационные машины, бронированные машины для перевозки пехоты, бронированные подвозчики боеприпасов, бензовозы...

— Постойте, постойте! — воскликнул Климент Ефремович Ворошилов. — Но у нас же нет ни самоходных пушек, ни скорострельных зениток, ни крупнокалиберных пулеметов...

— Верно! Всё это пока находится в стадии разработки. Но когда наступит время выпуска всех этих машин, что же вы думаете — промышленность под каждую из них будет проектировать и выпускать отдельное шасси? Нет уж, мы будем делать и САУ, и ЗСУ, и БРЭМ, и подвозчик боеприпасов на базе ходовой части легкого танка. Бензовозы и транспортеры для пехоты предполагаем ставить на трехосное колесное шасси — танковые на это дело пускать было бы слишком расточительно. Автотракторный трест обещает к началу 1932 года дать полноприводные трехосные автомобили грузоподъемностью в пять тонн.

— Но если всё обстоит так, как вы говорите, то нам потребуется отнюдь не тысяча танков и танковых шасси, а гораздо больше! — не унимался Ворошилов. — Я уж тогда скорее с Тухачевским соглашусь, чем с вами! — в запале бросил он почти немыслимую для него фразу.

Споры вспыхнули с новой силой, но тут в бой вступили до поры отсиживавшиеся в засаде последние резервы здравого смысла: эксперт военно-промышленного отдела Госплана и представитель Наркомфина. Первый вступил очень эмоционально. Активно жестикулируя и пересыпая свою речь цифрами, он исполнил "плач Ярославны" насчет острой нехватки мощностей по выпуску бронелиста нужной толщины, нехватки высокоточных станков, нехватки спецсталей, затягивания ввода в строй завода электрооборудования, напряженного положения с кадрами станочников высокой квалификации. Его дружно поддерживали представители заводов, добавляя душераздирающие подробности:

— Вы представить себе не можете, какая у нас ситуация с контрольно-измерительной аппаратурой! Это же просто нищета! — выкрикивал с места главный инженер Харьковского паровозостроительного завода. — А потом на нас будут сыпаться жалобы по поводу плохого качества танков!

Представитель Наркомфина был лишен каких-либо эмоций. В своем очень коротком выступлении он скучным голосом поведал, на что мы можем рассчитывать в рамках утвержденного бюджета, а на что нет. И в какой мере можно полагаться на сверхсметные ассигнования, если даже таковые воспоследуют — но Наркомфин будет отбиваться от таковых всеми доступными средствами.

Видя, что страсти накаляются, до того хитро посмеивающийся в усы Фрунзе поспешил перевести разговор в конструктивное русло, и вытащил на голосование проект создания на базе ряда заводов Спецмаштреста, который будет специализироваться на производстве бронетанковой техники. Без ложной скромности скажу — моя была идея. Придумывать, собственно, ничего и не пришлось: просто предвосхищалось решение, которое в моей истории и так было принято, но только полтора года спустя.

А решение о величине государственного заказа на производство танков было решено отложить впредь до появления хотя бы первых опытных образцов, самостоятельно изготовленных заводами Спецмаштреста.

После совещания подхожу к Михаилу Васильевичу и негромко спрашиваю:

— Можно ли попросить у вас несколько минут для разговора по щекотливому делу?

— Я сейчас отправляюсь в штаб МВО. Можем переговрить по пути в машине, — отвечает Фрунзе.

— Без лишних ушей! — настаиваю я.

— Хорошо. Тогда пройдемся по воздуху.

И мы вышли к дорожкам Тайницкого сада, расположенного на крутом склоне, спускавшемся к кремлевской стене у берега Москвы-реки.

— Михаил Васильевич, как вам, наверное, уже известно, особым отделом Украинского военного округа вскрыто массовое хищение оружия в 7-й территориальной дивизии. Это связывают с попытками организации петлюровской агентурой, действующей по наущению Польши, кулацкого повстанческого движения. Но у меня есть информация, что Менжинский, подталкиваемый некоторыми членами Политбюро, собирается раздуть это дело, состряпав некую мифическую заговорщическую организацию бывших офицеров в масштабе всей страны. Я очень опасаюсь, что карьеристские элементы на Украине, начиная с главы украинского ГПУ Балицкого, и такие же карьеристы в особых отделах Московского и Ленинградского военных округов, почуяв, куда дует ветер наверху, не мытьем, так катаньем будут выбивать показания и фальсифицировать дела, чтобы угодить начальству.

— А вы уверены, что такой организации нет? — суровым голосом осведомился Фрунзе.

— Уверен не я. В этом уверены руководитель Особого отдела ОГПУ Ольский, начальник КРО Артузов, заместитель Менжинского и начальник ИНО Трилиссер, начальник секретно-оперативного отдела Евдокимов. У них есть обширная объективная информация, полученная агентурным путем, в том числе по давно ведущемуся агентурно-наблюдательному делу "Генштабисты". В кругах бывших офицеров, как служащих в РККА, так и отставников, действительно, распространены такие явления, как круговая порука, позволяющая замазывать служебные грешки, кружковщина на почве карт и пьянки. Нередко в таких кружках ведется антисоветская болтовня, вплоть до мечтаний об интервенции и скором крахе Советской власти. Но никакой организации заговорщиков всесоюзного масштаба в этой среде нет, — решительно заявляю, глядя наркому обороны прямо в глаза. — Однако перечисленные лица в руководстве ОГПУ не могут противостоять давлению своего начальника, поддержанному сверху.

— Серьезное заявление, — покачал головой Михаил Васильевич.

-Более, чем серьезное! — говорю жестким, вообще-то, мне совсем не свойственным тоном. — Меня крайне беспокоят попытки, которые заметны ещё с шахтинского дела, отвлечь внимание от наших собственных промахов и недоработок, списав всё на происки классового врага. Эти попытки затрагивают не только военспецов, а старых специалистов вообще. Из них хотят изобразить главное классовое пугало, совершенно при этом не считаясь с кадровыми последствиями. Раздувая подобную "охоту на ведьм", мы вступаем на очень скользкую дорожку, которая может завести нас чёрт знает куда! Поэтому считаю своим долгом сделать всё возможное, чтобы предупредить эту грубейшую политическую ошибку и дать по рукам беспринципным карьеристским элементам в ОГПУ. Продвижение таких элементов на руководящие посты — крайне опасная возможность, которой надо избежать во что бы то ни стало.

— Вы настолько уверены в сказанном? — в голосе наркома чувствуется напряжение.

— Абсолютно! Свои источники, уж извините, раскрывать не буду. Но готов отвечать за каждое слово.

Фрунзе некоторое время молчит, затем спрашивает:

— Чего же вы хотите от меня?

— Вам необходимо связаться с Ольским, получить с его помощью доказательство недобросовестного следствия по этому делу, и выйти с ними в Политбюро, чтобы обрушить ту конструкцию, которую сейчас собираются слепить. Другого пути я не вижу, — говорю это, а у самого коленки едва держатся. А ну, как Фрунзе не захочет ничего предпринимать, или, того хуже, предложит, например, пойти в ЦКК и сделать там официальное заявление по этому поводу?

Успокаиваю сам себя, что Фрунзе — не Ворошилов, и не побоится пойти против самых влиятельных политических фигур. Да и сам масштаб распространения антисоветских настроений среди военспецов сейчас должен быть существенно меньше, чем в моей истории, — ведь здесь пока не случилось ничего подобного сплошной коллективизации, раскулачиванию, введению карточного снабжения, и тому недовольству, что с этим было связано. Так что и база для раскрутки дела "Весна" должна быть куда пожиже.

— Разберусь! — коротко бросает Фрунзе. — Спасибо, что предупредили. А сейчас мне пора. До свидания! — и на прощание он крепко жмет мне руку.

4.3.

Второй день заседаний Военно-промышленного комитета был посвящен вопросам, в которых я почти не ориентировался даже на дилетантском уровне — военно-морским и военно-воздушным силам. По развитию советской авиации какие-то представления у меня по прошлой жизни имелись, но относились они, самое ранее к периоду середины 30-х годов, а сейчас ведь только самое начало! По морским делам у меня вообще был один большой пробел.

Поневоле пришлось сосредоточиться только на своем поле ответственности и решать в основном производственные вопросы. Станки, кульманы, ватман, чертежная тушь, подготовка квалифицированных кадров и дележка их между заводами и КБ, наращивание выпуска авиационных материалов — прежде всего алюминия. Впрочем, и с авиационной фанерой и древесиной тоже было не всё гладко. Как всегда, до хрипоты собачились насчет двигателей...

Во всех спорах вокруг поднятых проблем КБ Туполева и Поликарпова выглядели явными монополистами. Меня даже посетила мысль — а не пора ли эту монополию чуток разбавить? Но, по кратком размышлении, решил, что не пора. Не выросли ещё под крылом этих КБ и за их пределами конструкторы, которые были бы способны возглавить коллективы, ведущие самостоятельные разработки. Но со временем вопрос надо будет решать, чтобы не импровизировать, как в 1939 году, когда спешно насоздавали КБ по истребителям, и в результате получили немало проблем с созданными ими машинами.

Что касается флотских вопросов, то тут крутились те же дела — кадры, оборудование, материалы. В вопросы о том, что строить, что модернизировать, а что пускать на слом, соваться — при моих-то познаниях — было ни к чему. Единственное, что я знал твердо — надо не дать морячкам захапать на свои программы слишком много металла, и поддержать тех, кто ратует за усиление зенитного вооружения строящихся и модернизируемых судов.

Совещание закончилось, надо было выполнять принятые решения. Рожать станки и кадровых рабочих, цветной металл и тушь для чертежей... А что вы думали? Для наиболее ответственных работ мы ее из Китая везем — своей пока делаем недостаточно и плохую. А тут ещё и Серебровский ко мне подвалил со своими заботами. Необходимость своевременной и правильной реакции на кризис 1929 года, очередные проблемы с хлебозаготовками и прочие текущие хозяйственные дела как-то заслонили поступившее осенью прошлого, 1929 года сообщение, что в Якутии найдены сразу две кимберлитовых трубки. Совнарком, само собой, не мог пройти мимо возможности начать массовую добычу алмазов: АО Союззолото было переименовано в Союзлмаззолото и теперь на плечи Серебровскому упала ещё и эта ноша.

После обычного обмена приветствиями Александр Павлович посмотрел на меня серьезными глазами:

— Надо летом как-то протащить в бассейн Вилюя два бульдозера и два экскаватора. Первый вопрос — где их взять? Второй — как везти? Зимой мы бы их разобрали на части, погрузили на волокуши и по зимнику дотащили бы трактором. Но уже лето на носу, и до таяния снегов организовать дело уже не получится. Если бы нам выделили техник сразу, ещё осенью... — он махнул рукой.

— Так и сейчас вроде ещё не выделили? — спрашиваю, зафиксировав его вопрос "где взять?".

— Потому и пришел к тебе, — кивнул глава Союзалмаззолота.

— Поставки из-за рубежа, как и поставки с наших заводов, расписаны по контрактам до конца пятилетки. А снимать со строек тем более никто не даст, — задумчиво бормочу себе под нос.

— Ходят слухи, — осторожно намекает Серебровский, — что у тебя есть какие-то сверхплановые источники...

— Допустим, есть, — прерываю я его намеки. — И что с того? Поступления из этих источников тоже вперед расписаны, всё идет под конкретные заявки.

— А мою заявку туда нельзя пристегнуть? — с надеждой закидывает удочку Александр Павлович.

— Попробовать можно, — отвечаю ему с некоторым сомнением в голосе. — Вот только обещать ничего не могу. Поставки не гарантированы. Не все заявки получается удовлетворить.

Когда выдается случай закинуть удочку на эту тему в разговоре с Трилиссером, лицо Михаила Абрамовича меняет свое обычное грустно-печальное выражение на весьма мрачное:

— Виктор Валентинович! — восклицает он, затем замолкает на несколько секунд, а затем, опустив голову и уже менее решительным голосом, бормочет:

— ...Впрочем, вы наверное, и сами давно догадались, — снова подняв на меня взгляд, он поясняет:

— Мы и так вынуждены отдавать в казну часть доходов от наших экономических операций за рубежом, так что на закупку оборудования остается совсем в обрез. А многие думают, что у нас там всё сыплется, как из рога изобилия. И, не стесняясь, требуют: прикупите нам ещё то, да сё...

— "Тодасё"? — с нарочито утрированным акцентом переспрашиваю я. — Ну, уж это мы точно купить не можем, потому что в Японии своими фирмами нам обзавестись так и не удалось.

Заместитель председателя ОГПУ на мгновение улыбается, и улыбка его почти не производит печального впечатления. Но затем он снова делается серьёзным: