(9) Иллюстративное изображение этой последовательности событий имеется в Liber Figurarum у L. Tondelli, Il Libro delle Figure dell'abate Gioachino da Fiore, tavola xiv. Такая же картина наблюдается в MS. 255А из колледжа Корпус-Кристи, Оксфорд. Я в большом долгу перед мисс Марджори Ривз за ее помощь во всем этом вопросе.

(10) В призыве к крестовому походу от апреля 1213 года, адресованном всем частям Европы, за исключением Испании, Иннокентий III прямо отождествляет Магомета с Зверем Апокалипсиса, число которого заключено в 666. Он утверждает, что, поскольку уже прошло почти 600 лет из этого числа (предположительно со времени Хиджры 622 г. или, возможно, смерти Магомета в 632 г.), его конец близок (P.L. CCXVI, 817-22). Было бы интересно узнать, что послужило вдохновением для этого письма.

(11) Оценка Петра Достопочтенного варьируется: eius lethali peste dimidius pene orbis infectus agnoscitur (P.L. CLXXXIX, 650); pene dimidia pars mundi (там же, 656); но pene tertiam humani Generis Partem (там же, 652).

(12) Это письмо и упомянутое ниже письмо из Дамиетты напечатаны F. Zarncke, Zur Sage von Prester Johnnes, Neues Archiv, II, 1887, 612-14.

(13) Отчет Гильома Рубрука о своих путешествиях напечатан в книге A. van den Wyngaert, Sinica Franciscana, I, 1929; см рр. 289-97 о дебатах в Каракоруме.

(14) Существует пять средневековых рукописей этой работы: Колледж Корпус-Кристи, Кембридж, MSS. 66, 181 и 407; Британский Королевский музей MS. 14.C.xiii; и Лейденский университет. MS. 104. Однако последний представляет собой копию C.C.C.C. 181.

(15) Прекрасное описание этой деятельности имеется у G. Thery, Tolede, grande ville de la Renaissance medievale, 1944, в котором приводятся ссылки на основные работы более ранних ученых. Более поздние работы см. А. Alonso в al-Andalus, XII, 1947, 295-338 и XXIII, 1958, 371-380; М. Т. d'Alverney в Archives d'histoire doctrinale et litteraire du Moyen Age, XIX, 1952, 337-58, и в Accademia nazionale dei Linzei, XL, 1957, 71-87.

(16) См. P. M. de Contenson, "S. Thomas et l'Avicennisme latin," Revue des sciences philosophique et theologique, XLIII, 1959, 3-31. О более ранней литературе по этому вопросу, возможно, будет достаточно сослаться на книгу того же автора Avicennisme latin et Vision de Dieu au Debute du XIII siecle, Archives d'hist. doct. et litt. du M.A., XXXIV, 1959, 29-97, и . F. Dondaine, "L'objet et le medium de la vision beatifique chez des theologiens du XIII siecle," Recherches de theologie ancienne et medievale, XIX, 1952, 60-130. Соответствующий декрет Парижского университета можно найти в Chartularium Universitatis Parisiensis, ed. Denifle and Chatelain, I no. 128.

(17) Недавние итоги давней полемики о влиянии ислама на Божественную комедию Данте см. E. Cerulli, Dante e Islam, al-Andalus, XXI, 1956, 229-53, G. Levi della Vida, "Nuova luce sulle fonti islamiche della Divina Commedia," al-Andalus, XIV, 1949, 337-407.

(18) Inferno, iv, 129, 143-44.

(19) Три работы 1266-1268 годов, в которых он изложил свои идеи об интеллектуальной стратегии христианского мира, — это Opus Maius (ed. J. H. Bridges, 3 vols., 1900), Opus Minus и Opus Tertium (ed. J. S. Brewer, Rolls Series, 1859).

(20) Baconis Operis Maius Pars Septima sen Moralis Philosophia, ed. E. Massa, 1953.

(21) Opus Maius, III, 122.

(22) Ibid., рр. 121-22.

(23) Opus Tertium, p. 65.

(24) Moralis Philosophia, pp. 189-92.

(25) Ibid., с. 195.

(26) Оценку Бэконом важности философии для христианской веры см., в частности, в Metaphysica fratris Rogeris, ed. R. Steel (Opera hactenus inedita, I), рр. 6-7, 36-39.

(27) Moralis Philosophia, с. 196.

(28) Ibid., с. 218-23.

(29) William of Tripoli, Tractatus de Statu Saracenorum, напечатан в H. Prutz, Kulturgeschichte der Kreuzzge, 1883, 573-98. Отрывок цитируется на стр. 595.

(30) Ibid., с. 596.

(31) Эта традиция сохраняется в различных формах: например, Халифат будет в руках потомков моего дяди по отцовской линии (Аббаса) и представителей рода моего отца, пока они не предадут его Мессии; Власть не отнимется у них, пока они не отдадут ее в руки Иисуса, Сына Марии (цит. по Т. W. Arnold, The Caliphate, 1924, рр. 52-53).

(32) De Statu Saracenorum, p. 596.

(33) Ibid., p. 598.

(34) Descriptio Terrae Sanctae, напечатано в JCM Laurent, Peregrinationes medii aev't quatuor, 1864, рр. 91-93.

(35) Об этой миссии см. W. Budge, The Monks of Kublai Khan, pp. 164-97; и предысторию R. Grousset, Histoire des Croisades, III, 707ff., и S. Runciman, History of the Crusades, II, 397-401.

III

МОМЕНТ ВИДЕНИЯ

В первых двух главах я рассмотрел основные взгляды на ислам, которые развивались в Западной Европе до конца XIII века. Первый — библейский и безнадежный, второй — изобретательный и лживый, третий — философский и, по крайней мере на короткий период, экстравагантно оптимистичный в отношении близкого приближения мирового единства и урегулирования остающихся разногласий между христианским миром и исламом.

В этой главе я хочу обсудить ситуацию, которая возникла, когда эти надежды оказались иллюзорными. Это длинный и запутанный процесс, и, возможно, суть того, что я хочу сказать, упростится, если я начну с пояснения, что центральное место в этой главе будет занимать литературная переписка между четырьмя людьми разных национальностей, написанная за десять лет между примерно 1450 и 1460 годами. Но для того, чтобы поставить этот спор в правильное русло, я должен потратить некоторое время на объяснение ситуации, как она развивалась между примерно 1290 годом и началом этой переписки, и, наконец, я скажу кое-что о ситуации после 1460 года. Очень скоро после 1290 года появились признаки разочарования в непомерных надеждах предыдущих тридцати лет. Поворотным моментом удобно считать падение Акры в мае 1291 года. Когда весть о ее падении достигла Италии, Раймунд Луллий написал несколько пророческих слов, которые точно подытожили надежды предыдущих десятилетий и предвещали конец этих надежд. Если раскольники [несториане] будут приведены в лоно Церкви, а татары обращены, то легко можно будет уничтожить всех сарацин. Это были надежды, которые питала Европа, хотя мы можем заметить, что мрачный уроженец Майорки говорит теперь об уничтожении, а не об обращении. Но он продолжает: Следует очень опасаться, что татары примут Закон Магомета, ибо если они сделают это либо по своей воле, либо потому, что сарацины склоняют их к этому, весь христианский мир окажется в большой опасности (1).

Эта опасность была близка к реализации. Последний по-настоящему важный и хорошо информированный средневековый путешественник по странам ислама, писавший в последние годы XIII века, флорентиец Рикольдо да Монтекроче, превосходно показывает, как прилив обратился вспять, в том направлении, которое предвидел Луллий (2). Рикольдо был в Багдаде в 1291 году, когда пришло известие о падении Акры, поэтому у него были все возможности для вынесения суждения. Первое, что бросается в глаза в рассказе о его переживаниях — это отсутствие веры в монголов. Он ясно видел, что они начали обращаться не в христианство, как надеялось и верило предыдущее поколение, а в ислам, потому что, как он объясняет, им было легче исповедовать эту религию и легче верить (3). Курды Туркестана даже отказались от своего новообретённого христианства в пользу ислама, из-за его большей распущенности (4). Что касается несториан, этой многочисленной и рассеянной группы восточных христиан, на которых в середине века возлагались такие большие надежды, он говорит о них не как о тех простых людях по существу ортодоксальной веры, которых мы узнали со времен первых путешественников, но как о людях, которые в центральном пункте христианства, то есть в учении о воплощении, были не лучше мусульман (5). А что касается самих мусульман, то, хотя он высоко ценил их социальные добродетели, и особенно серьезность их поведения, он игнорирует их философов и яростно нападает на их учение как на слабое, запутанное, лживое, иррациональное, жестокое, неясное и т. д. (6) Рикольдо ничего не говорит об их предполагаемой близости к христианству, как и об их приближающемся конце. Несмотря на его убежденность в том, что доктрину ислама можно довольно легко опровергнуть, он не верит в какое-либо легкое или немедленное согласие между двумя системами веры.

Это безнадежное отношение ученого флорентийца выражалось с возрастающей злобой и уменьшающейся ученостью всеми последующими путешественниками в исламские страны в течение следующих ста лет или около того. Например, ирландский францисканец Симон Симеонис, посетивший Палестину в 1323 году, был проницательным наблюдателем; у него был с собой экземпляр Корана, и он довольно часто его цитирует; но он не может упомянуть ни Магомета, ни мусульман без оскорбительных эпитетов — свиньи, звери, сыновья Велиала, содомиты и т. д. (7) Десять лет спустя итальянец Иаков Веронский написал обширный отчет о своих путешествиях по большей части по той же местности (8). Он сделал много интересных наблюдений как о мусульманских, так и о христианских общинах, с которыми он встречался во время своих путешествий. Но особенность, которая неизбежно поразила бы любого читателя XIII века, если бы он имел возможность ознакомиться с его произведением, заключается в том, что его наблюдения не имеют под собой никакой связной мысли. Они носят полностью эмпирический характер, за исключением того, что он придерживался мнения писателей гораздо более раннего периода о том, что Закон Магомета был создан как колоссальная пародия на христианство (9). Поэтому не было никакой надежды на какую-либо интеграцию основных принципов ислама в христианский мир, и всякая перспектива найти общую интеллектуальную основу для обсуждения исчезла. Когда Иаков Веронский прогуливался по руинам недавно процветавших христианских городов Акры, Тира, Сидона и Триполи и заметил, что некогда густонаселенные дворцы и торговые кварталы теперь необитаемы, за исключением нескольких диких кочевников, он был полон уныния (10). Военное завоевание было столь же отдаленной перспективой, как и интеллектуальное сближение. Однако, как бы безнадежно это ни казалось, военные меры оказались единственно возможным вариантом действий. Он писал, по его словам, для того, чтобы побудить западных христиан хотя бы посетить Святые места, если не для того, чтобы отвоевать их и вернуть к вере. Он призвал Бога ускорить момент завоевания (11). Но если бы это должно было произойти, то (казалось) это должен был сделать Бог, ибо, несмотря на опасения нового крестового похода, которые, как он обнаружил, были распространены на Востоке, никто на Западе, казалось, всерьез не проявлял к нему интереса.

Внешние причины изменения отношения к исламу действительно были вескими. Но, как будто этого было недостаточно, они быстро были подкреплены не менее важными внутренними причинами. Одна из частых ироний истории заключается в том, что великим интеллектуальным движениям так часто удается получить официальное признание и институциональную поддержку в тот самый момент, когда они перестают иметь какой-либо вес в советах всего мира. Так случилось и сейчас. Школы по изучению современных языков, к созданию которых Бэкон и несколько других монахов призывали примерно с 1250 года с весьма ограниченным успехом, внезапно в 1312 году были включены в официальную политику Западной церкви на Вьеннском соборе. Они должны были быть созданы с обучением на арабском, греческом, иврите и сирийском языках в Париже, Оксфорде, Болонье, Авиньоне и Саламанке (12). Этот поступок был последним приветствием умирающему идеалу: не было ни людей, ни денег, чтобы воплотить мечту в жизнь, и она исчезла, никем не замеченная.

Во многих отношениях годы после Вьеннского собора являются зловещим периодом в истории Европы. Впервые в средние века мы видим действительно явный разрыв между традицией и новаторством. Последовавшие одно за другим осуждения взглядов Марсилия Падуанского, Уильяма Оккама, Экхарта, францисканцев-спиритуалов, Монархии Данте были признаками распада единства западной мысли, которая — с какими бы оговорками мы ни хотели это сделать, — была главной особенностью предыдущего столетия. В неразберихе, последовавшей за этим крахом, не осталось сил для того, чтобы пытаться определить место ислама в провиденциальном порядке мировой истории. Еще меньше было желания учиться у ислама. Радушный прием исламской философии, характерный для середины XIII века, все больше уступал место подозрительности и ксенофобии. Имя Аверроэса стало для многих синонимом неверия, а последователи св. Фомы видел его славу не в том, что он научился у Аверроэса, а в том, что он развенчал его (13). Это была полуправда, которая точно отражала настроение того времени.

Таковы были признаки новой эпохи: неверие в существование союзников за пределами Европы, глубокие разногласия внутри Европы и сравнительное безразличие к внешним врагам, особенно к великому врагу — исламу. Эта последняя особенность может показаться труднообъяснимой, поскольку в начале XIV века ислам распространялся очень быстро. Но он распространялся в направлениях, которые не вызывали особого беспокойства у Европы, в глубь Азии и Индии. Когда вера в монголов и христиан-несториан как в потенциальных союзников была уничтожена, казалось, не имело большого значения то, что несториане исчезают, а монголы, среди которых путешествовал Гильом Рубрук, обращаются в ислам. Запад больше не был в безопасности, но мог позволить себе быть безразличным.

Поэтому здесь снова расцвели безразличие и фантазия. Западная биография Магомета обрела новую жизнь. Из мага он теперь стал кардиналом, и его досада на то, что его не избрали папой, превратила его в заклятого врага христианства (14). Что касается внешнего мира, сбор информации уступил место более близкой по духу задаче сочинения художественных произведений, таких как те, которые вышли под именем сэра Джона Мандевиля и предоставили читателям XIV века их картину Азии и Индии (15).

Безразличие, конечно, труднее обнаружить, чем фантазию. Но мы можем увидеть один пример этого в широком распространении bon mot (остроты (франц.)), или, скорее, mauvais mot (злословия (франц.)), впервые произнесенной на Западе императором Фридрихом II, что мир видел трех великих обманщиков: Моисея, Христа и Магомета (16). Высказанная в Сицилийском королевстве, традиционной обители безразличия и цинизма, эта поговорка может вызвать у нас удивление. Но в 1340 году о ней сообщили в Лиссабоне, а в 1380-х годах — в Арагоне (17). Это была всего лишь мелочь, но многозначительная.