Ускользающее счастье

— Но почему? — Эванс вертела в руках кристалл, силясь понять причину изменения цвета.

— Не знаю, — улыбнулся он. — Надо понаблюдать за ней некоторое время.

Когда солнце уже готово было нырнуть за горизонт, Лили произнесла:

— Пойдём ко мне.

— Не поздновато ли для семейных посиделок?

— А кто говорит о посиделках? — прищурилась она и тихо пояснила: — Я хочу, чтобы ты остался на ночь.

— На ночь? Ты уверена? Это для волшебников ты совершеннолетняя, а для родителей, боюсь, нет. Могут не оценить.

— А кто скажет родителям? — хмыкнула она, поднимаясь на ноги. — Пойдём.

К дому они подошли уже затемно — никому из них не пришло в голову аппарировать: ведь так хорошо было просто идти рядом, наслаждаясь летним вечером и друг другом. Они незаметно проскользнули в комнату девушки, располагавшуюся на втором этаже небольшого коттеджа, Лили принесла с кухни чай и пирог с курицей, оставшийся от обеда, — и оба уютно расположились на диване за нехитрым ужином, продлившимся, впрочем, совсем недолго.

Уснули они лишь далеко за полночь, утомившись расшатывать жалобно скрипящий диван.

Снейп проснулся первым. Лили сладко спала на его руке, приоткрыв рот и уморительно трогательно посапывая. Рыжие волосы скрывали почти всю подушку.

Чудо. Невозможное, невероятное чудо — оказаться в постели этой девушки. Какими судьбами, каким ветром занесло её в тот последний вечер в Хогвартсе к озеру? Что заставило остаться вместо того, чтобы, вздёрнув носик, уйти прочь, оставляя его наедине с непрочитанной книгой и давно угнездившейся в сердце глухой тоской? Неужели он действительно ей небезразличен? Неужели это _может_ не быть игрой? Но если это так, почему ему никак не удаётся справиться с ощущением, что он в последний раз встречает утро рядом с Лили? Что никогда больше не суждено ему будет увидеть её такой — безмятежно спящей после бурных любовных утех. Что это — игра воображения или всё действительно скоро кончится, потому что чудеса такого рода бывают только в сказках?

Лили шевельнулась, и с тихим звяканьем из-под одеяла выпал хрустальный кулон, который она отказалась снять на ночь. Пленённая роза переливалась всеми оттенками красного.

'Что бы это могло означать?'

Вещицу он сделал сам, а вот заклинания пришлось использовать чужие, изобретённые сотню лет назад чудаковатым шотландским садовником, первым догадавшимся делать из растений украшения. Пояснения к заклятьям, найденным в старой потрёпанной книжке, были весьма туманными, что-то вроде 'Цветок поведает о деве, любезной вашему сердцу то, чего сама она вам не скажет'. Северус понял лишь, что зачарованный цветок становился своего рода индикатором... вот только чего? Настроения хозяйки? Намерений? Чувств? Ответа у него пока не было.

Он нехотя перевёл взгляд на часы — до начала рабочего дня оставалось два часа, а значит ещё как минимум четверть этого времени можно лежать и смотреть на самое прекрасное создание в мире — на Лили Эванс; живое воплощение сбывшейся мечты.

Впрочем, зачем просто лежать? Можно сделать кое-то полезное. Шепотом призвав волшебную палочку, он принялся за дело. Не вставая с места, очистил оставленные на столике чашки от следов вчерашнего чаепития, превратил фарфоровый чайничек в медную турку с водой, заставил её самопроизвольно нагреваться. Кофе пришлось переместить из собственного дома, и вскоре кофейный аромат поплыл по комнате Лили. Однако, разбудил он совсем не ту, кого планировал Северус.

— Лили, а Лили! Что ты там делаешь? — приближающиеся шаги заставили его вздрогнуть. Он быстро навёл на Лили заклятие 'Оглохни', но времени на то, чтобы запечатать дверь, ему уже не хватило. В замке бесцеремонно завозили ключом, и возникшая на пороге Петуния Эванс уставилась на него широко распахнутыми глазами.

— Ну, и что ты вытаращилась? — не посчитав нужным тратить время на приветствия, спросил он. — Стучаться тебя не учили?

— Ты... ты... — она вытянула дрожащий палец в его сторону, — что ты здесь делаешь, дрянной...

— Тссс! — перебил её Снейп. — Держи себя в руках, маггл. Сестру разбудишь. И что за манеры? 'Дрянной'... — он покачал головой.

— Что? Сестру? Да... девка это продажная, а не сестра! Вы посмотрите: водит к себе кого попало! Мама! Па...

— Цыц, — тихонечко цыкнул он, направляя на неё палочку, от чего девица мгновенно побледнела. — Никого мы звать не будем, правда? — дождавшись от долговязой Петунии кивка, получившегося немного нервным, он недобро улыбнулся. — Вот и хорошо. Кроме того, ты никому не скажешь, что ты тут видела... даже своему приятелю солитеру, — он указал палочкой на живот девицы, и она тут же судорожно обхватила себя руками, закивав с удвоенной энергией. — Вот и отлично, — он удовлетворённо отложил палочку и принялся неспешно дирижировать пальцами в такт своим словам. Она следила за его рукой неотрывно, каждый миг ожидая какой-нибудь пакости. — А теперь запомни, маггл, что если ты когда-нибудь проявишь неуважение к сестре — вот как сейчас — или хотя бы просто косо посмотришь в её сторону... Оп! — он прищёлкнул пальцами, от чего несчастная сестрица чуть не потеряла равновесие. — Твой червь тебя съест. А теперь — выйди вон и закрой за собой дверь. Бе-гом!

Не дожидаясь повторного предложения, Петуния рывком захлопнула дверь и, всё ещё держась за живот, путаясь в ногах, тяжело помчалась к лестнице. Северус расхохотался. Он не любил сестру Лили. Заколдовывать он её, конечно, не собирался, но вот напугать хорошенько было, право не лишним...

Он снял с Лили заклятье и легонько поцеловал её. Девушка заворочалась и открыла глаза. Он улыбнулся:

— С добрым утром, лисёнок!

* * *

Через две недели наступило первое сентября, и вокзал Кинг Кросс снова наполнился детьми, толкающими увенчанные совиными клетками тележки. Лили, попрощавшись с родителями, подошла к перегородке между платформами, и миг спустя оказалась на заветном перроне девять и три четверти, где уже разводил пары алый паровоз.

И первым из знакомых, кто попался ей на глаза, оказался Поттер — _причёсанный_ и облачённый в дорогущий строгий костюм. Лили захотелось ущипнуть себя, чтобы убедиться, что это не галлюцинация. Кстати, будь это так, он был бы удивительно привлекательной галлюцинацией. Она уже подыскивала подходящие слова для ответа на очередное приставание Джеймса, казавшееся ей неизбежным, но он, скользнув по ней равнодушным взглядом, отвернулся и направился к вагону, чтобы помочь какой-то девчонке занести внутрь вещи.

Лили ощутила лёгкое разочарование:

'Что это? Всё: любовь прошла, завяли мандрагоры? С чего бы так внезапно? И вырядился... может же, оказывается, прилично выглядеть, когда захочет. Даже симпатично...'

Хрипловатый женский голос, прозвучавший совсем близко, вывел её из раздумий.

— Ну, до встречи, Принц, удачи тебе.

И недовольный голос Северуса:

— Мама, ну я же просил тебя много раз не называть меня так. Хотя бы на людях...

— Ладно, ладно. От своего родства всё равно не убежишь. Пиши хоть раз в месяц... О, Лили, ты уже здесь. Доброе утро!

— Доброе утро, миссис Снейп. Привет, Сев!

Ожидая, пока Снейп распрощается с матерью, Лили рассеянно разглядывала его 'гражданское' одеяние, машинально отмечая про себя, насколько проигрывают полинявшие чёрные джинсы и чёрная рубашка щеголеватому поттеровскому костюму. Когда миссис Снейп, наконец, покинула платформу, Лили, подкравшись к Северусу сзади, с нажимом провела пальцами вдоль его позвоночника, от чего он невольно выпрямил спину и расправил плечи. Девушка шаловливо подмигнула:

— Принцам полагается иметь царственную осанку. Будьте любезны соответствовать!

— Перестань, — скривился он. — Принс — девичья фамилия матери, она обычно начинает именовать меня так после очередной ссоры с отцом... то есть, практически постоянно.

Она пожала плечами:

— А мне нравится. Что-то в этом есть... загадочное.

— Пойдём-ка мы в вагон, — прерывая её тираду, произнес он.

Она подчинилась, на ходу меняя тему разговора.

— Знаешь, моя сестра почему-то наотрез отказалась провожать меня на вокзал. Сказала, что тут шляется слишком много подозрительных личностей, с которыми порядочным людям нельзя иметь дела. И вообще в последнее время она стала какая-то странная. Всё время бегает по врачам, требует вывести ей... ну... паразитов из... — она замялась. — Те ей, правда, твердят, что она здорова, но она не верит. И на меня всё время косится, как будто ждёт, что я её укушу. По-моему, она меня боится больше прежнего. Только не пойму, с чего вдруг?

— Да плюнь ты на неё, — подмигнул он. — Нашла о ком беспокоиться.

— Но она же моя сестра...

— Не думаю, что это тебя к чему-то обязывает.

Тогда, послушно оставив мысли о Петунии, Лили принялась размышлять о предстоящем учебном годе. О том, удастся ли им скрыть свои отношения от других учеников, и захочет ли этого Северус; и что будет, когда все узнают, что станут говорить о ней сокурсницы? Наверняка после огласки ей предстоит пребольно навернуться с пьедестала красавицы-недотроги и перейти совсем в иной статус. Готова ли она к этому? Она не знала. Зато в том, что часть сомнительной славы Снейпа достанется ей, не сомневалась ни на миг. Вот уж будет повод повеселиться поттеровской компании, развлекаясь аттракционом 'Травля мистера и миссис Снейп'! Но ведь и Поттером дело не ограничится, наверняка к сему благому делу подключится весь Гриффиндор, а может, и Слизерин в придачу. Можно, конечно, не обращать внимания — ведь учиться осталось всего лишь год; зато во всём, что касается личной жизни, она будет чувствовать себя королевной! А это немаловажно, не правда ли?

Входя в купе, она решительно стёрла с лица выражение задумчивости, вооружившись спасительным 'будь что будет'.

Глава 10

Директор Хогвартса сидел в своём кабинете, уже с четверть часа глядя в одну и ту же точку на стене.

Мысли его блуждали в далёком прошлом, в тех временах, когда ему едва минуло двадцать пять лет. Тогда его наставник, слывший лучшим прорицателем конца XIX века, обучил его способу безошибочного, а вернее, многопланового, предсказания будущего. Способ этот позволял вычислить наиболее вероятные варианты развития любого события и рассчитать степень вероятности каждого из них. 'Полностью антинаучная смесь магии с математикой', — с гордостью называл этот метод наставник. Молодому Дамблдору новое занятие показалось чрезвычайно увлекательным, и он с головой погрузился в него. Порою месяцы напролёт почти без отдыха он корпел над сложнейшими расчётами, вычерчивал схемы, рисовал магические фигуры, по ночам поднимаясь на крышу с телескопом и астролябией, чтобы поверить астрономическими данными высчитанные по головокружительным формулам даты будущих событий. Он бросал в расчерченный круг руны, вырезанные из кости новорожденного дракона, тщательнейшим образом фиксируя результаты; вглядывался в пламя белых и чёрных свеч, горящих перед старинными зеркалами, выискивая в глубинах бесконечных зазеркальных галерей туманные образы будущего. Всё имело значение в такие дни: положение луны, точное время восхода и захода солнца. И рано или поздно наступал момент, когда долгие труды завершались, и перед ним представала картина грядущего, выверенная на месяцы, годы и даже десятилетия вперёд.

Захватывающее занятие из увлечения превратилось однажды в дело всей жизни, когда они с наставником, закончив параллельные расчёты, увидели друг у друга один и тот же результат.

Он так и не узнал, почему наставник взялся предсказывать именно это событие — пожилой маг так никогда и не открыл этой тайны. Но как бы то ни было, открытие, сделанное молодым Альбусом в тот день, заставило его по-новому взглянуть на поговорку 'во многом знании — многие печали'.

Тщательные, тысячу раз выверенные расчёты предрекали миру хаос. Пророчили, что менее, чем через сто пятнадцать лет от союза двух волшебников: мужчины-полукровки и магглорожденной женщины, в мир придёт дитя — девочка, наделённая небывалыми способностями. К тридцати пяти годам она сумеет достичь вершин власти в магическом обществе, что позволит ей влиять на судьбы миллионов людей. И именно ей суждено будет выпустить магию в мир.

Время от времени в Министерстве обсуждали плюсы и минусы возможной огласки собственного существования, и каждый раз приходили к выводу, что магии не место в обществе обывателей. Слишком многое изменилось бы, окажись магглы поставлены перед фактом присутствия рядом с ними волшебства и его носителей, чародеев. Простейший анализ доказывал: магглы неизбежно восприняли бы существование колдунов как угрозу собственной безопасности и предприняли бы все возможные меры, чтобы оградить себя от возможной агрессии со стороны волшебного сообщества. Начнут они, вероятнее всего, с лишения магов всех прав и свобод, а затем предпримут попытку поставить их на принудительную службу государству (не только в мирных, но и в военных целях). Само собой, маги воспротивятся попыткам повелевать ими как рабами, и столкновение интересов двух недружественных сообществ станет отличной почвой для начала вооружённых конфликтов — сначала локальных, а затем и повсеместных. А магическая война — явление чрезвычайно серьёзное. Боевая магия способна повергать в прах целые города, и вполне может поставить под сомнение выживание многих и многих магов и людей.

Подобный сценарий, только в гораздо более жёсткой форме, вырисовывался из расчётов Дамблдора и его наставника. Предсказанная несла в мир войну... хотя в это и не хотелось верить.

Потянулись долгие дни, когда оба мага почти круглосуточно сидели над распутыванием хитросплетений линий судьбы — сливающихся и разветвляющихся, обладающих большим или меньшим потенциалом для воплощения в жизнь. Узлы вероятностей — развилки, после которых события могли развиваться по нескольким сценариям, были тщательно отмечены, занесены в таблицы, раскинувшиеся на громадных пергаментах, снова и снова просчитаны. Ошибки быть не могло. Устоявшийся порядок жизни, к которому они привыкли, неизбежно оказывался под угрозой. Не было на карте судьбы ничего, что могло бы изменить предначертанный сценарий. Не было — среди просчитанных вероятностей.

— Не убивать же её при рождении, в самом деле! — выпалил однажды вконец отчаявшийся Дамблдор.

— Не убивать, — покачал головой наставник. Это будет попросту невозможно. Попытающийся сделать это лишь получит удар от судьбы, от которого не сможет уклониться. Кирпич на голову, случайная смерть под колёсами экипажа — всё, что угодно. Предсказанная же выживет и совершит то, что ей предначертано. Судьба мира всегда смещается к точке наивысшей вероятности, запомни это.

— Но, может, кто-то сумеет отговорить её от неверного решения?

— Я не вижу этого в линиях.

— Что же делать? Смириться и ждать?

— Ждать — возможно. Но мириться с этим не следует. Я просчитывал твою судьбу, Альбус. Если ты не сможешь справиться с этой задачей — никто не сможет.

...Он окажется прав. Многие годы спустя Дамблдор найдёт решение — крошечную лазейку в сплетениях нитей судьбы. Произойдёт это случайно, когда он, размышляя о выдающихся политических деятелях прошлых лет, придёт к выводу, что влияние отдельных людей на ход мировых событий часто оказывается тем сильнее, чем большей склонностью ко злу они обладают. Наибольшее искажение картины судеб мира чаще всего давала деятельность самых безнравственных особ. Тиранов и убийц не зря помнили дольше, чем тишайших государей благодатных лет. И Дамблдор поймёт внезапно, что в случае необходимости таких вот тиранчиков можно создавать искусственно: для этого нужна будет лишь сильная личность, наделённая жаждой власти. Направить же её стремления по нужному курсу будет уже куда менее сложной задачей. И вот когда такой человечек разрастётся из крохотной пылинки на путях вероятности в фигуру исторического масштаба, он своими деяниями до неузнаваемости исказит судьбы тех людей, до которых сможет дотянуться. И окажется ли среди них судьба Предсказанной, зависит только от того, насколько точен будет выбор исходного материала для будущего злого гения.