Рашмика пошла кружным путем между черными вертикальными плитами радиаторных панелей, приземистыми оранжевыми грудами генераторов и навигационных транспондеров и мягко занесенными снегом рядами припаркованных ледоходов. Она была права насчет следов, потому что, когда оглянулась назад, оказалось невозможным отделить ее собственные от путаницы тех, что были оставлены раньше.
Она обогнула скопление ребер радиаторов и увидела ледоход, выглядевший так же, как и другие припаркованные, за исключением того, что на радиаторе над капотом двигателя растаял снег. Было слишком светло, чтобы понять, горит ли внутри машины освещение. На ветровом стекле, там, где механические щетки стеклоочистителей смахивали снег, образовались прозрачные дуги в форме веера. Рашмике показалось, что за стеклом двигаются какие-то фигуры.
Рашмика обошла низкий, с растопыренными ногами, ледоход. Черный цвет его корпуса в форме лодки подчеркивался только изображением светящейся змеи, извивающейся по борту. Единственная передняя опора заканчивалась широким, загнутым вверх полозом лыжи, а две задние опоры опирались на лыжи поменьше. Рашмика задумалась, правильно ли выбрала машину. Она выглядела бы довольно глупо, если бы сейчас допустила ошибку. Она была уверена, что в деревне нет никого, кто не узнал бы ее, даже несмотря на то, что на ней был скафандр.
Но Крозе был очень точен в своих инструкциях. С некоторым облегчением она увидела, что ее уже ждет опущенный в снег посадочный трап. Она поднялась по изгибающимся металлическим ступеням трапа и вежливо постучала во внешнюю дверь машины. Последовало мучительное мгновение, а затем дверь скользнула в сторону, открывая еще один воздушный шлюз. Она протиснулась в него — там было место только для одного человека.
Мужской голос — она сразу узнала в нем голос Крозе — прозвучал по каналу ее шлема. — Да?
— Это я.
— Кто такая "я"?
— Рашмика, — ответила она. — Рашмика Элс. У нас была договоренность.
Наступила пауза — мучительная пауза, во время которой она начала думать, что да, она совершила ошибку, — когда мужчина сказал: — Еще не поздно передумать.
— Я думаю, что да.
— Теперь ты можешь идти домой.
— Мои родители будут не очень рады, что я зашла так далеко.
— Да, — сказал мужчина, — сомневаюсь, что они будут в восторге. Но я знаю твоих родителей. Сомневаюсь, что они накажут тебя слишком строго.
Он был прав, но она не хотела, чтобы ей напоминали об этом сейчас. Она потратила недели, настраивая себя на это, и последнее, в чем она нуждалась, — это рациональный аргумент для отступления в последнюю минуту.
Рашмика снова постучала во внутреннюю дверь, сильно ударив по ней перчаткой. — Ты собираешься впустить меня или нет?
— Я просто хотел убедиться, что ты уверена. Как только мы покинем деревню, то не повернем назад, пока не встретим караван. Это не обсуждается. Зайдя внутрь, ты отправишься в трехдневное путешествие. Шесть дней, если решишь вернуться с нами. Никакие жалобы и стоны не заставят меня развернуться.
— Я ждала восемь лет, — сказала она. — Еще три дня меня не убьют.
Он рассмеялся или хихикнул — она не была уверена, что именно. — Знаешь, я почти поверил тебе.
— Ты должен это сделать, — сказала ему Рашмика. — Я девушка, которая никогда не лжет, помнишь?
Наружная дверь закрылась сама по себе, еще больше втиснув ее в узкую щель шлюза. Воздух начал проникать сквозь решетки. В то же время она почувствовала движение. Оно было мягким и ритмичным, как будто ее укачивали в колыбели. Машина пришла в движение, приводя себя в движение попеременными движениями задних лыж.
Она предположила, что ее побег начался в тот момент, когда она вылезла из постели, но только сейчас почувствовала, что она действительно в пути.
Когда внутренняя дверь позволила Рашмике забраться в корпус машины, она сняла шлем и послушно повесила его рядом с тремя другими, которые уже были там. Снаружи ледоход выглядел довольно просторным, но она забыла, какую часть внутреннего объема занимают его собственные двигатели, генераторы, топливные баки, оборудование жизнеобеспечения и грузовые стеллажи. Внутри было тесно и шумно, и от духоты ей захотелось снова надеть шлем. Она думала, что сможет привыкнуть к этому, но сомневалась, что трех дней будет достаточно.
Машина накренилась и начала рыскать. Через одно из окон она увидела, как сверкающий белый пейзаж снова и снова наклоняется. Рашмика ухватилась за поручень и уже начала пробираться вперед, когда в поле зрения появилась фигура.
Это был сын Крозе, Калвер. На нем был грязный комбинезон цвета охры, множество карманов было набито инструментами. Он был на год или два моложе Рашмики, светловолосый, с вечно истощенным видом. Он смотрел на Рашмику с похотливыми намерениями.
— В конце концов, ты решила остаться на борту, не так ли? Это хорошо. Теперь мы можем узнать друг друга немного лучше, не так ли?
— Это всего на три дня, Калвер. Не бери в голову никаких идей.
— Я помогу тебе снять этот скафандр, а потом мы сможем пройти вперед. Папа сейчас занят тем, что выводит нас из деревни. Нам приходится делать крюк из-за кратера. Вот почему здесь немного ухабисто.
— Я справлюсь со своим скафандром сама, спасибо. — Рашмика ободряюще кивнула в сторону кабины ледохода. — Почему бы тебе не вернуться и не посмотреть, не нужна ли помощь твоему отцу?
— Ему не нужна никакая помощь. Мама тоже там.
Рашмика одобрительно улыбнулась. — Ну, я думаю, ты рад, что она здесь, чтобы уберечь вас двоих от неприятностей. Верно, Калвер?
— Она не возражает против того, что мы делаем, пока остаемся в тени. — Машина снова накренилась, и Рашмика ударилась о металлическую стенку. — Дело в том, что она в основном закрывает на это глаза.
— Так я слышала. Что ж, мне действительно нужно снять этот скафандр... Ты не мог бы сказать, где я буду спать?
Калвер показал ей крошечный отсек, спрятанный между двумя пульсирующими генераторами. Там были грязный матрас, подушка и одеяло из скользкого стеганого серебристого материала. Для уединения можно задернуть занавеску.
— Надеюсь, ты не ожидала роскоши, — сказал Калвер.
— Я ожидала худшего.
Калвер помедлил. — Ты уверена, что тебе не нужна помощь, чтобы снять этот скафандр?
— Я сама справлюсь, спасибо.
— У тебя есть что надеть потом?
— То, что на мне надето под скафандром, и то, что принесла с собой. — Рашмика похлопала по сумке, которая теперь была спрятана под ее комплектом жизнеобеспечения. Сквозь ткань она почувствовала твердый край своего компада. — Ты же не думал всерьез, что я забуду захватить с собой какую-нибудь одежду?
— Нет, — угрюмо ответил Калвер.
— Хорошо. А теперь, почему бы тебе не сбегать и не сказать своим родителям, что я цела и невредима? И, пожалуйста, передай им, что чем скорее мы покинем деревню, тем счастливее я буду.
— Мы действуем так быстро, как только можем, — сказал Калвер.
— На самом деле, — сказала Рашмика, — именно это меня и беспокоит.
— Ты слегка торопишься, не так ли?
— Да, я бы хотела добраться до соборов как можно скорее.
Калвер посмотрел на нее. — Это из-за религии, не так ли?
— Не совсем, — сказала она. — Скорее, это какое-то семейное дело, о котором я должна позаботиться.
107 Рыб, 2615 г.
Куэйхи проснулся, его тело было погружено в темную облегающую полость.
Это был момент блаженного отрешения, когда он ждал возвращения своих воспоминаний, момент, когда у него не было ни забот, ни тревог. Затем все воспоминания разом ворвались в его голову, заявляя о себе, как незваные гости, прежде чем выстроиться во что-то похожее на хронологический порядок.
Он вспомнил, как его разбудили и встретили неприятной новостью о том, что он удостоился аудиенции у королевы. Вспомнил ее двенадцатигранную камеру, уставленную орудиями пыток, ее мрачный полумрак, пронизанный вспышками электрического тока. Вспомнил череп с телевизионными глазами. Вспомнил, как королева играла с ним, как кошка с воробьем. Из всех его ошибок, когда он вообразил, что она способна простить его, это была самая тяжкая и наименее простительная.
Теперь Куэйхи закричал, точно осознав, что с ним произошло и где он находится. Его крики были приглушенными и тихими, до неловкости похожими на детские. Ему было стыдно слышать такие звуки, вырывающиеся из его рта. Он не мог пошевелить ни одной частью своего тела, но не был полностью парализован — скорее, не было возможности пошевелить ни одной частью своего тела больше, чем на долю сантиметра.
Заточение казалось странно знакомым.
Постепенно крики Куэйхи перешли в хрип, а затем и просто в очень тяжелое, хриплое дыхание. Так продолжалось несколько минут, а затем Куэйхи начал напевать, повторяя шесть или семь нот с заученным видом сумасшедшего или монаха. "Должно быть, я уже подо льдом", — решил он. Не было ни церемонии погребения, ни заключительной встречи с Жасминой. Его просто запаяли в скафандр и похоронили внутри ледяного щита, который "Гностическое восхождение" толкало перед собой. Он не мог сказать, сколько времени прошло, были ли это часы или более крупные доли суток. Он не смел поверить, что прошло больше времени.
Вместе с ужасом его охватило и что-то еще: мучительное ощущение, что какая-то деталь была не в порядке. Возможно, это было ощущение чего-то знакомого в замкнутом пространстве, или, возможно, полное отсутствие чего-либо, на что можно было бы обратить внимание.
Чей-то голос произнес: — Внимание, Куэйхи. Внимание, Куэйхи. Фаза торможения завершена. Ожидаю приказов на вход в систему.
Это был спокойный, добродушный голос кибернетической субличности "Доминатрикса".
Он с ужасом осознал, что находится вовсе не в железном скафандре, а скорее внутри амортизационного гроба "Доминатрикса", будучи упакованным в облегающую матрицу, предназначенную для защиты во время торможения с высокими нагрузками. Куэйхи перестал напевать, одновременно оскорбленный и дезориентированный. Без сомнения, он почувствовал облегчение. Но переход от многолетних мучений к относительно благоприятному окружению исследовательского корабля был таким резким, что у него не было времени эмоционально разрядиться. Все, что он мог сделать, это ахнуть от шока и изумления.
Он почувствовал смутную потребность снова погрузиться в этот кошмар и постепенно выныривать из него.
— Внимание, Куэйхи. Жду приказов на вход в систему.
— Подожди, — сказал он. В горле у него пересохло, голос стал липким. Должно быть, он пролежал в амортизационном гробу довольно долго. — Подожди. Вытащи меня отсюда. Я...
— Все ли в порядке, Куэйхи?
— Я немного запутался.
— В каком смысле, Куэйхи? Вам нужна медицинская помощь?
— Нет, я... — Он замолчал и поежился. — Просто вытащи меня отсюда. Через минуту я буду в порядке.
— Очень хорошо, Куэйхи.
Ограничители раздвинулись. Сквозь расширяющиеся щели в стенках гроба пробивался свет. Его обоняние уловило знакомый запах "Доминатрикса". На корабле было почти тихо, если не считать случайного тиканья охлаждающего коллектора. Так было всегда после торможения, когда они входили в фазу приближения.
Куэйхи потянулся, и его тело заскрипело, как старый деревянный стул. Он чувствовал себя плохо, но далеко не так плохо, как после своего последнего поспешного пробуждения от "замороженного" сна на борту "Гностического восхождения". В амортизационном гробу его накачали наркотиками до бессознательного состояния, но большинство процессов в организме протекали нормально. Он проводил в гробу всего несколько недель во время каждого обследования системы, и для королевы связанные с замораживанием медицинские риски перевешивали преимущества от замедления его старения.
Он огляделся, все еще не решаясь поверить, что его избавили от кошмара с резным скафандром. Подумал о том, что, возможно, у него галлюцинации, что он, возможно, сошел с ума, проведя несколько месяцев подо льдом. Но на корабле царила гиперреальность, которая не была похожа ни на какую галлюцинацию. Он не помнил, чтобы ему когда-нибудь раньше снились сны в режиме торможения — по крайней мере, не такие сны, от которых он просыпался с криком. Но чем больше проходило времени, и чем больше реальность корабля становилась для него очевиднее, тем больше это казалось наиболее вероятным объяснением.
Он мечтал об этом каждое мгновение.
— Боже милостивый, — сказал Куэйхи. Вслед за этим последовал приступ боли, обычное наказание за богохульство, вызванное индоктринальным вирусом, но это ощущение было таким радостно-реальным, таким непохожим на ужас погребения, что он повторил это еще раз. — Боже милостивый, я бы никогда не поверил, что способен на такое.
— Что в вас есть такого, Куэйхи? — Иногда корабль чувствовал себя обязанным вступить в разговор, как будто ему втайне было скучно.
— Неважно, — сказал он, чем-то отвлеченный. Обычно, когда он вылезал из гроба, у него было достаточно места, чтобы повернуться и вытянуться по длинной оси узкого главного трапа маленького корабля. Но сейчас что-то терло его локоть, чего обычно там не было. Он повернулся, чтобы посмотреть на него, уже наполовину понимая, что это такое.
Изъеденная коррозией и опаленная металлическая оболочка цвета олова. Гноящаяся поверхность с маниакальными деталями. Смутные очертания человекоподобной фигуры с темной решетчатой щелью на месте глаз.
— Сука, — сказал он.
— Я должен сообщить вам, что наличие резного скафандра является залогом успеха в вашей текущей миссии, — сказал корабль.
— Ты действительно запрограммирован так говорить?
— Да.
Куэйхи заметил, что скафандр подключен к системе жизнеобеспечения корабля. Толстые провода тянулись от разъемов на стене к их аналогам на оболочке скафандра. Он снова протянул руку и коснулся поверхности, проводя пальцами от одного грубого приваренного участка к другому, прослеживая извилистую спину змеи. Металл был слегка теплым на ощупь, подрагивающим от неясного ощущения подкожной активности.
— Будьте осторожны, — сказал корабль.
— А что, внутри этой штуки есть что-то живое? — спросил Куэйхи. И тут его осенило тошнотворное осознание. — Боже милостивый. Внутри него кто-то есть. Кто?
— Я должен сообщить вам, что в скафандре находится Морвенна.
Конечно. Конечно. В этом был восхитительный смысл.
— Ты сказал, что я должен быть осторожен. Почему?
— Я должен сообщить вам, что скафандр приспособлен для эвтаназии его обитателя в случае любой попытки повредить оболочку, швы или соединения системы жизнеобеспечения. Я должен сообщить вам, что только главный хирург Грилье может снять скафандр, не подвергая эвтаназии его обитателя.
Куэйхи отстранился от скафандра. — Ты хочешь сказать, что я не могу к нему даже прикоснуться?
— Прикасаться к нему было бы не самым мудрым вашим поступком, учитывая обстоятельства.
Он чуть не рассмеялся. Жасмина и Грилье превзошли самих себя. Сначала аудиенция у королевы, заставившая его подумать, что у нее наконец-то лопнуло терпение. Затем представление с показом скафандра и внушением, что наказание наконец-то настигло его. Заставили поверить, что его вот-вот похоронят во льду, приводя в сознание, возможно, почти на десятилетие. А потом это: последняя издевательская отсрочка. Его последний шанс искупить свою вину. И не скрывая того, что это был бы его последний шанс. Теперь ему было ясно. Жасмина в точности показала ему, что произойдет, если он подведет ее еще раз. Пустые угрозы были не в репертуаре Жасмины.
