Берёзовая роща встретила цветочным ароматом. Не сирень, но тоже хорошо. Она выдохнула и расслабила тело и сознание. Чего её так сильно «повело»? Обязательно проверит свой разум досконально. Прямой вред от забвения столь многого отсутствует — она-прошлая постаралась; но косвенный? Она-прошлая тоже не идеальный идеал, от ошибок никто не застрахован. Разберёт себя по винтикам. Найдёт только «зеркало» достойное — какого-нибудь иномага разума посильней, чтоб не сразу выгорел, а помучился, поработал отражателем. А до тех пор, как говаривали одни роботы (достаточно разумные, чтобы попасть под её иллюзии): «контролируйте эмоции». Хорошо, когда есть, что контролировать! Не зря последовала за бабочкой — вся эта история возвращает её к жизни.

— За мной, — бросила ему; не очень торопясь, но и не медля, направилась в случайном (на его взгляд) направленьи. Голову задирала вверх, потому что аисты! Десятки аистов то и дело проносились в ярком небосводе! Когда-то давно она мечтала летать, как птица, а как научилась, поняла, что не так уж это интересно...

— Куда мы идём? — спустя несколько минут не выдержал он. — Лифт же был в другую сторону? — запомнил ведь.

— В точку соприкосновения мирков. Сама бы я её долго искала, но твой отец был иномагом отражений, и ты им тоже станешь.

— Какие ещё иномаги бывают и в чём разница? — поспешил спросить он, чтобы отвести тему от отца. Он ведь любил его. А вот она к своим родителям ничего не чувствует. Не мстила за них, нет, она — выживала и с жертвами игралась. Убила бы родителей, не убей их соплеменники? А вот об этом не хочет думать уже она.

— Традиционных сфер пять: сфера отражений, или же зеркал; времени, иногда называют сферой связей; разума, она же — мыслей, сознания и всего такого; реальностей, самая странная, на мой взгляд; нереальности, она — фундаментальнейшая и жутчайшая одновременно. Обычно иномаг специализируется на одной, редко двух сферах. Некоторые не специализируются вовсе. Несколько самых первых иномагов вовсе за пределами классификаций. Бывают и такие, кто создаёт себе «личную» сферу — ученица моей подруги, например, со своей «сферой плетения», соединяющей алхимию и сферу отражений. Не думай (да-да, я вижу твои мысли, сфера разума — моя сфера), что сфера отражений какая-нибудь «банальная» и «слабая». И не думай о том, что сильнее иль слабее против других иномагов. Иномаги не сражаются друг с другом почти что никогда. Во-первых, нас слишком мало, во-вторых, наши сражения ведут к новым аномалиям, и встречаются такие, что живые мёртвым позавидуют! В-третьих... ты поймёшь. Поймёшь, когда станешь чуточку поглубже.

С удивлением отметила, что не хотела, чтобы он понимал. Чтобы он познал на себе, какова плата за становленье иномагом. И что эту плату, в той или иной мере, разделяют они все. Цена совсем разная, но сущность у неё одна — потеря настоящести. Они все собратья по несчастью, и конфликт с другим таким собратом... Нет, всякое бывает. Она-прошлая — та ещё безумица, к примеру. В целом же иномаги, будучи больше одиночками, всё-таки друг другу ближе, чем обычным людям, пусть даже и волшебникам. Только иномаг мог понять иномага в полной мере. Инореальное накладывало на них общую печать. Человеческие конфликты и споры ничего не значили перед голодным взглядом бездны.

«А ведь эти культисты гораздо нормальнее, чем мы с Аистом, — подумалось Сирени. — Порчу можно вывести из их тел, искаженья — излечить. А нас? Иномагия — не лечится. Есть несколько способов, и Сила, как Забвение, — один из них. Но кто добирается до Силы, не сойдя с ума? Кто дотягивается до лучей Великого Солнца или уговорит единственного на весь лист, а то и Мировое Древо доктора душ — о помощи? Культистов вылечить всего-то дорого да нудно...»

Переход не выглядел никак. Просто место. Человеческие чувства молчали. Иные чувства шептали об искривлении-соединеньи ноосфер, но маленьком, локальном, статичном, не оставляющем за собой разводов, волн на тихой глади мыслеокеана. Заметить такое издали — ею-прошлой надо быть. Или, вон, Аистом: хмурится, что-то ощущает — что-то инореальное, касающееся его сознания так тонко, что издали — не уловить.

— Что дальше? Как... эм, перейти?

— Иди за мной след в след, — ответила Сирень, в свою очередь, копируя движения его умершего отца.

Ускорив восприятие, она уловила, как третий шаг «растянулся» между двумя мирками, как смазались, накладываясь друг на друга, два пространства. Четвёртый шаг — извлекает чёрный зонт. Вручает его Аисту — он слишком человек, промокнет до нитки, заболеет — как потом лечить? Заглядывать к волшебникам за зельями не хочется, а всем этим «таблеткам» она не очень верит. Не самой же осваивать алхимию человека? О, дай внутренней людоедке свободу, чего она только не освоит... по уши в кровище! И почему она не использовала маску какого-нибудь нормального целителя? Её-то алхимия — она не от простуды, кашля или боли!

— Не такого я ждал, — признался Аист, сжимая зонт и осматриваясь. Он и сам не знал, чего ждал, но не сумрачного соснового леса, полного шелеста дождя. — А сама? — жестом указал на зонтик.

— Я не мокну, — наклонилась и провела рукой по земле. — Чуть мокрая, видишь? Позаимствовала недопромокаемость у здешней земли. Иномагия отражений, между прочим. Так же сумеешь, как обучишься.

— Ты меня научишь? — прямо спросил он.

Со странно-неожиданным трудом встретила она его взгляд. Она — его — обучит? Нет или да? Почему поставила «нет» первым? Бездна раздери, и чего за мелочи цепляется?

— Почему ты хочешь, чтобы твоим учителем была именно я? У меня никогда не было учеников, Аист. Я одиночка, странница без дома.

— Ты опытна и очень сильна, — хах, мастер конспирации Сирень Вефэа! Не то чтобы она когда-то училась маскировать свою силу или эмоции, кроме как охотясь. — Я тебя знаю, Сирень, других иномагов — нет. Я им не доверяю.

— Мне, значит, доверяешь, — качнула головой. — Я не та, кем кажусь. Скажу честно, мне приходила в голову мысль найти себе ученика. Но у тебя не моя сфера. Зеркала — не разум. Я, конечно, владею кое-чем из отражений, — на самом деле, слишком многим для простого иномага; с другой стороны, его талант — талант неординарный, дать ему искать свой путь самостоятельно, сейчас, когда иномагов не единицы на весь лист — кощунство. — Тебе этого будет мало.

— А если найти репетиторов?

— Это решение, — она, мягко говоря, недоумевала. — Зачем? Почему бы не найти хорошего учителя?

— Я хочу учиться у тебя, — ну какой упрямец!

Она скользнула в его разум, не погружаясь слишком глубоко (почему-то это казалось важным). Здесь было и недоверие к другим иномагам, не прямое, а тесно связанное с отцом, отголоски каких-то долгих, мучительных размышлений, желание стать сильнее (вдруг осознал своё место в огромном и опасном мире!) и понимание, что именно она в этом ограничивать не будет... Но больше всего поразило, что она стала кем-то вроде опоры для Аиста. Одиночка, как она, он давно растерял друзей, уехавших покорять столицу, — а затем было сумасшествие отца, его самоубийство, ритуал.

На ритуал Аиста толкнуло желание отвлечься, и в сумеречном состоянии он даже надеялся, что тот не просто сработает, а утянет его куда-нибудь в другой мир. Так и получилось. Тут ему стало лучше: Аист был из тех людей, которые мобилизуются, столкнувшись с угрозой, а наедине с бедой скисают вплоть до «клинической депрессии». Это был его способ выжить, «психологическая защита», как говаривают учёные-разумники, и она невольно заняла место... якоря? Только симпатия да солидарность не давали прямо вот сейчас стереть память и засунуть обратно в его линию! Она — и якорь. Учителю рассказать — смеяться будет долго!

— Я подумаю, — наконец, ответила ему. — Есть причины, по которым не брала учеников, — например, была сумасшедшей ведьмой, пожирающей сердца героев и чудовищ ради толики их силы. Сильно ль изменилась? Хах! — Пойдём. Будь осторожен — источник присутствия Существа близок, моя чувствительность снижена, а культисты прекрасно знают этот путь. Говори, если заметишь что-то странное.

Мирок был на удивление приятным. Сирень откровенно наслаждалась дождём и лесом. Она вообще любила леса — не джунгли, а леса. Северная Америка, Европа, Северная Азия... Не сказать, чтобы ей было неприятно ступать по жарким тропикам, похожим на родные. Нет. Она просто испытывала безразличие — всепоглощающее, как поля безразличия. Собственно, эта ассоциация и подсказала подруге название её изобретенью. Тихое безразличие поглощало её эмоции, внутренний жар, оставляя только спокойное желание закончить дело, ради которого сунулась в джунгли.

Она могла это изменить. Иномаг разума, она могла переписать себя едва ль не полностью. Она не стала. Как и сейчас не стала стирать столь... раздражающую людоедскую часть себя. Частично это шло от того, что всё это — она, её «я», частицы которого и так улетучиваются в бездну медленно, неотвратимо. Частично — потому, что глубинное упрямство смешанное с бесконечным эгоизмом заставляло лишь принимать — не отвергать. Почему это она должна быть «неправильной», «мешающей» или «плохой» хоть в чём-то? Нет уж! Не согласна!

Как-то гадко было думать о том, чтобы вырезать «вредные» куски себя. Пусть они действительно вредные, пусть! Но разве картину можно написать одним цветом? Разве для музыкальной игры не требуется перемежать звук с тишиной? Разве буквы пишутся не на белой странице? Без белизны страницы, без тишины, без многоцветности — не будет ни красоты, ни идентичности. Так считала и её подруга, так считает она сама: каждое мгновение памяти, каждая частица её-прошлой бесконечно ценны, и без зла не может быть добра, без вреда — пользы, без ошибок — опыта.

А потом она вспоминала, какую Силу себе отыскала (Забвенье! Лета! Ластик!), снова и снова вздрагивая всем естеством от того, насколько же сошла с ума от могущества и близости к бездне — настолько сошла, что отринула основание себя, пыталась стереть основание их всех — всего листа, а может быть, не одного, а целой ветви? Древа? Сразу Леса? Вот поэтому иномаг её одарённости должен жёстко контролировать себя. Вот поэтому она хотела пожить с обычными людьми: попробовать заново выстроить гармонию с самой собой, вдали от инореальности соблазнов.

Но здесь шрамы её разума не тревожило ничто. Здесь шёл холодный дождь — не жаркий тропический ливень. Здесь царил холодный полумрак, и их с Аистом шаги таяли в таинственной лесной пуще. Пусть она и была чужой этим местам, но они побуждали в ней совсем уж детские желания поблуждать меж деревьями в поисках источника этой тайны, этого ощущения светлой загадки — не чего-то угрожающего, а интригующего, щекочущего любопытство. Сознательным усилием удерживала она бдительность, удерживала часть себя ускоренной, чтобы успевать анализировать сменяющиеся кадры из глаз-камер, как те роботы. Кто сказал, что с робота нельзя посмертно «маску» снять? Разве что убивать придётся по-другому!

Убивать — придётся. Она и её враги заметили друг друга одновременно. Только они нажали на спуск. Она потратила долю секунды не на уклонение, а на вбивание в Аиста команды: жать на безднову кнопку и спиной к дереву, немедля! Как итог — привычно подавленные вспышки боли. Вырвалась чуть за пределы тела, отброшенного поломанной куклой. Протянуть ниточки к конечностям — почти рефлекс. Она — не совсем человек. Её плоть — якорь-воплощение души, бездной покалеченной. Послушная игрушка.

Послушная игрушка встала, шатаясь, пока настраивала прямой контроль всего и вся в мёртвом уже теле. Аист что-то крикнул. Культисты выстрелили снова — не пулями, красными лучами из прилизанных на вид винтовок. Половина целилась в шар плотной жёлтой дымки. Поля безразличия проигнорировали не сразу гаснущие, точно шрамы на теле реальности, лучи. Другая половина — в неё.

Ломаные движения помогли: попал лишь один выстрел. Беззвучно пережёг кисть, упавшую на сырую землю. Сирень ухмыльнулась: ей нравилось, что вся схватка, за исключением крика Аиста, шла в полнейшей тишине. Вытащила из воображения запасную кисть, заменила органы — теперь, когда мышление ускорилось, у неё было на это время. Запустила сердце и «скользнула» вперёд, в восприятии культистов — попросту исчезнув.

Она не могла влиять на их разум. Но могла на свой. Привычный нож, привычная маска — не воина, не совсем. Убийцы-метаморфа, в совершенстве овладевшего своим телом. Сумасшедшего (не по сравненью с нею-прошлой!), неглупого, добровольно отдавшего свою жизнь, когда узнал, зачем ей-прошлой это нужно. Его маску людоедка обожала, а уж вкус его сердца...

Скольжение. Взмах ножом. Капли крови ловит языком. Скольжение. Выстрелы разрывают тело первой жертвы. Снова скольжение. Вертят стволами. Парочка поливает лучами Аиста — удачи, глупенькие, эта штука как-то удержала гравитонный всплеск, размазавший звезду по солнечной системе.

Взмах. Кровь. Приглушённый крик. Скольжение. Взмах. Скольжение. Взмах. И ещё три раза так. Остановилась подле Аиста, сказала мысленно (мысль проведя сквозь щель в полях): «Всё кончилось, выключай». В этом она была уверена: не убила всех мгновенно только потому, что проверяла после каждого скольжения, не появится ли кто ещё. Никого. Это весь отряд.

— Ты... — а он стойкий малый. Сирень выкинула грязную одежду, пройдя сквозь неё (трюк иномагов нереальности — сквозь материю пройти) и собственную кровь, надела чёрный тренировочный костюм, подняла зонт и сунула в дрожащую руку Аиста.

— Я, я, — внимательно осмотрела его, но лезть в сознание не стала. Незачем привыкать к искусственному спокойствию, тем более что мальчик удержал себя в руках. С трудом, но удержал. — Думаешь, почему тебя брать мне не хотелось? Вот, погляди, — он отвернулся. — Некрасиво, а? Между прочим, опасные у них игрушки, — подняла винтовку с ближайшего трупа. — Что скажешь? — протянула Аисту.

— Никогда такой не видел, — его психика привычно переключилась на что-то конструктивное, чтобы побыстрей забыть о бойне, как и ожидалось. — Это из другой линии реальности? Из будущего?

— Не-а, — она схватила ещё одну винтовку и выстрелила вверх. Наземь упала срезанная ветка. — Эта штука стреляет тем же, что заразило их и твоего отца, но в другой форме. И, знаешь, я ошибалась. Я думала, что это присутствие Существа, но это не оно, — пока говорила, прошлась по округе, собирая винтовки в воображение. Заодно подхватила самый целый труп и сгрузила подле Аиста.

— А что? — он снова отвернулся, разглядывая винтовку.

— Не знаю. Присутствие тут тоже есть, — раздела мертвеца. — Посмотри сюда. Смотри, смотри, не девица ж красная ты, Аист! — рубанула ножом, свободно рассекающим человеческую кость. Лезвие остановилось. Она сделала круговой разрез и стянула кожу с мясом, чуть помогая алхимией, чтобы кровь не лилась ручьём. — Что это такое? — чёрный металл на месте костей и чёрные же сухожилия. Подвигала металлическими пальцами, наблюдая за работой механизма.

— Терминатор, ты? — у него разве что глаза на лоб не полезли, а весь шок от боя отошёл на задний план — она этому поспособствовала каплю. — Он же умер от кровопотери, но где кровь?