Квинт Лициний 2

Начну, пожалуй, с матана, чтоб преобразовывать длинные-предлинные формулы аналитически. Взять тройной интеграл символьно — это звучит гордо! Конечно, совсем скоро, с появлением математических сопроцессоров и переходом на численные методы, практическая значимость всей этой аналитики устремится к нулю. Но так то прикладное значение, а как базис он — ого-го! Без матана ни теорию функционального анализа не потянуть, ни топологию, ни теорию вероятности. Да и в теоретической физике без аналитических преобразований никак — достаточно того же Максвелла вспомнить. Бог был математиком очень высокого уровня.

Выудил из второго ряда трехтомник Фихтенгольца, потертый, с карандашными пометками на полях. Пойдет, тем более за такую смешную цену. Перетряхнул полки и добавил сверху Понтрягина с Колмогоровым, а затем поволок находки к кассе. На первое время хватит.

И срочно нужна финансовая независимость. Не бегать же каждый раз к папе с протянутой рукой?! Деньги в моем положении — не проблема, но надо срочно придумать обоснование, откуда они могут у меня появляться.

Пятница, 09 сентября 1977, вечер

Ленинград, Измайловский пр.

На ужин была "синяя птица", тушенная в сметане, и картошка. Я дождался момента, когда сытость уже привела родителей в благодушное настроение, и запустил свой стартап, заявив:

— А я решил себе хобби завести.

— Ммм? — папа с интересом обернулся.

— Мам, ты не против, если я твоей швейной машинкой попользуюсь?

— А? — неподдельно изумилась она и поперхнулась чаем.

— Что? — пораженный папа шлепнул ей ладонью промеж лопаток. Она с облегчением вдохнула и убрала пальцем выкатившуюся слезинку.

— Мне кажется, что шить — не сложно... — с энтузиазмом продолжил я, — хочу попробовать. Я в журнале выкройку рубашки нашел, можно? А, можно?

Этой просьбой я сделал им вечер. Ничего, это было ожидаемо. Я невозмутимо допивал чай, отвечая на заковыристые вопросы.

Машинка? Да чего сложного-то? Нитку заправляй, да шей, ты ж неделю назад мне форму подшивала, я наблюдал. Ткань? Да купил метр восемьдесят смесовой. Ой, мам, а сколько там тканей интересных! И дешево-то как! Сколько сшить всего можно!

Последнее было правдой. До-фи-га! Очень, очень много разнообразных и качественных тканей в продаже, аж глаза разбежались. Поле непаханое. Шей — не хочу!

Когда шквал вопросов и подколок сошел на нет, я заставил папу поработать манекеном. Уже на этапе съемки мерок он что-то заподозрил, видимо, слишком уверенно я себя вел, и дальше мама давилась ухмылками в гордом одиночестве. Папа же посматривал скучный ничейный футбол и одним глазом косил в угол, где я, для виду поглядывая в "Работницу", сначала вычерчивал на кальке выкройку, а затем раскатал материал и начал кроить.

— Эк ты ловко ножницами, — заметил он, окончательно отворачиваясь от телевизора.

— Это ж не топор, — откликнулся я, — вот с тем бы намучался.

— Кхе... Причем тут топор? — с недоумением уточнил он.

— А... Ты не знаешь, — сообразил я и, продолжая кроить, пояснил, — слово "рубашка" происходит от слова "рубище". Ну, это очевидно... Сейчас так называют ветхую одежду. А вот раньше "рубищем" была одежда из грубой толстой ткани, обычно со швами наружу. Кроили кое-как, шили из разновеликих кусков и лоскутков. А вот эти самые куски, в связи с отсутствием ножниц, рубили из ткани топором. Поэтому — "рубище". Сам понимаешь, какого качества выкройка тогда получалась.

Кряхтя от натуги — все-таки пуд веса, поставил машинку на стол и снял деревянный чехол. Под ним был цельнотянутый аналог "Зингера", отличающийся от оригинала лишь росписью под хохлому. Отличный аппарат. Шьет только прямыми швами, но, зато, в умелых руках — высочайшего качества. А с оверлоком и петлепробивочной машинкой я потом что-нибудь решу, когда время придет.

Ножную педаль на пол, шпульку в челнок... Две катушки ниток в гнезда... Нити под лапку. Готово. Сложил лоскуток и прогнал шов. Хм, верхний чуть петляет. Я подрегулировал натяжение нитей и повторил, закончив реверсом.

Мама, услышавшая что-то в уверенном стрекоте машинки, тоже повернулась в мой угол.

— Мам, проверь, — попросил я.

Она придирчиво осмотрела мой шов, подергала.

— А неплохо, Дюш, неплохо. Для первого шва так и вовсе отлично.

Ха! Первого шва... Да я подкачал себе сорок лет портняжного опыта. Вот сейчас чутка потренируюсь, руки навык наработают, и я буду вас сильно удивлять.

Погонял разные швы еще минут десять. А мне нравится! Черт, мне нравится творить с нитками волшебство, под равномерное мелькание иголки и уютный стрекот. Есть в этом что-то медитативное, умиротворяющее.

Постепенно пришло понимание. Я стал чувствовать натяжение материи, различать ритм и видеть за выкроенными кусками цельную вещь.

— Ну-ка, встань, — скомандовал папе, — повернись. Руки вверх. Теперь слегка наклонись вперед, — чуть прищурившись, перевожу взгляд с выкроек на безропотного папу и обратно. Угу, понятно, надо учесть легкую асимметрию грудной клетки. — Садитесь, пациент.

Под чуть нервные смешки родителей внес небольшие изменения в выкройки.

Через полтора часа рубашка вчерне была готова. Без воротника и манжет — они лежали отдельно, привыкая под прессом к клеевой бязи. Ох, и намучался я с ней... Еще петли осталось обметать и пуговицы пришить. Но это завтра.

Пятница, 16 сентября 1977 года, день

Ленинград, 8-я Красноармейская ул.

— Давайте смелее, — напутствовала нас Биссектриса, — покажите этому биному, где раки зимуют. А учебнички закрыли и на край, на край положили.

Смешно двигая бровями, Паштет последний раз погипнотизировал треугольник Паскаля, словно пытаясь навечно впрессовать рисунок в сетчатку, и решительно захлопнул книжку. Да, я его неплохо поднатаскал за весну, но любви к математике он по-прежнему не испытывает. Вот и сейчас Пашкин взгляд, брошенный на портрет Ньютона на стене, был наполнен отнюдь не благожелательностью.

— Тетрадочки для контрольных открываем, — продолжала, словно слегка пританцовывая, резвиться у доски Биссектриса. — Первый вариант решает легонькие задачки с левой доски, второй вариант с правой.

Я, чуть прищурившись, пробежался по формулам и фыркнул. И правда простенькие, на раз решаются. Разложить на многочлен сумму двучленов в шестой степени. Тут даже думать не надо, бери, да пиши... Неужели кому-то сложно? Крутанул головой, оглядываясь.

Через проход елозит хитрожопый Сема. Вот ведь может сам все решить, мозги светлые, но нет, уже сейчас ищет путь полегче. Поверх учебника вроде как небрежно брошена металлическая линейка, на задней поверхности которой тонкой иголкой выцарапаны формулы, видимые только под определенным углом. И ведь не лень было их выводить!

Сидящая за ним Кузя ловко пристраивает шпору под юбку. Учуяла блуждающий по бедрам взгляд и, приветливо улыбнувшись, на пару секунд поддернула край еще сантиметров на пять повыше... Я оттопырил большой палец вверх и быстро отвернулся, предчувствуя, как через мгновенье запылает лицо. Не помогло... Покрасневшие уши выдали меня с головой, и сзади летит ее довольное хихиканье. Паршивка!

Ладно, будет и на моей улице праздник...

Сосредоточился, с трудом отринул земное и быстро набросал ответы, а затем под завистливый вздох догрызающего авторучку Паштета отодвинул тетрадь вбок. Давай, дружище, качай мозги, пригодятся. А у меня есть полчаса на произвольную программу — функциональный анализ.

Теперь я использую каждую кроху свободного времени для прокачки. Дни пролетают незаметно, вот я уже почти полгода как здесь, а что сделано?

Нет, ну кое-что, конечно, удалось... Но мой корабль все так же прет на рифы, и подметными письмами курс не изменить. Пока лишь чуть укрепил корпус, но этого мало. Надо пробираться поближе к штурвалу.

Чертов возраст! Вот уж никогда не думал, что молодость может быть проклятьем. Было б мне хотя бы лет на десять больше...

Ладно, отставить сожаления, неконструктивно. Открыл очередную рабочую тетрадь и начал покрывать листы, актуализируя свои представления о непрерывных спектрах дифференциальных операторов. Ничего, подтяну этот раздел, можно будет о вейвлетах подумать, скоро это направление станет и модным, и востребованным.

Та-а-ак... Ввожу символ Вейля произвольного оператора А... Последовательность центров шаров является фундаментальной и невозрастающей, а, значит, имеет предел...

На некоторое время я выпал из действительности, блуждая по бесконечномерным топологическим векторным пространствам и их отображениям. Очнулся от Пашкиного тычка под партой и сообразил, что уже некоторое время за затылком у меня кто-то возбужденно посапывает.

Биссектриса! Я медленно оглянулся на нависшую над моим плечом учительницу.

— Да все верно, — притопнула она. — Если банахово пространство рефлексивно, то единичный шар слабо компактен! Точно знаю!

Я с удивлением приподнял бровь. Она поняла:

— Я, между прочим, ученица Брадиса. Хорошая, — с забавной гордостью сказала она, — да и, вообще, это лишь третий курс. А вот откуда ты...

Она прервалась, цапнула с парты тетрадь для контрольных и быстро просмотрела мои ответы. Затем пришла очередь рабочей тетради. Похмыкивая, неторопливо пролистала несколько страниц, затем кивнула каким-то своим мыслям и сказала:

— На перемене задержись.

Боже, опять! С англичанкой тогда выкрутился, и пусть она меня время от времени препарирует взглядом, но вопросов больше не задает. Даже пару раз, под видом проверки знаний, подсовывала журналы с трудными для перевода местами. Смешно, но слово "digital" она пыталась вывести из "digit" в смысле "палец". Ха, "пальцевое управление..." О "цифре" в технике тут пока знают только специалисты.

Теперь придется "лепить горбатого" Биссектрисе. Ну... Все равно рано или поздно это придется делать и неоднократно. Потренируюсь.

Дежавю, натуральное дежавю. Опять дверь отсекает меня от коридора, опять я мнусь на стуле перед учителем.

— Ну, Андрей, рассказывай, — она оживленно наклонилась ко мне и чуть ли не облизнулась от предвкушения.

— Эээ... — начал я, — собственно... Пошло. Само. Вот.

— Содержательно, — кивнула она с усмешечкой. — А дальше?

Я потеребил нос.

— А дальше Паштету помогал. Он нормально сдал и перешел в девятый, а я за пару недель закончил школьную программу и взялся за матан. Вот.

— Ага, — понятливо кивнула она еще раз. — Но между матаном и функциональным анализом есть небольшая дистанция. Во-о-от такусенькая, — она свела большой и указательный пальцы почти вплотную и внимательно посмотрела на меня левым глазом сквозь образовавшуюся щелку. — Семестров на пять.

— Ну, а что там такого? — прикинулся я валенком. — Матан, дискрет, урмат, дифуры... Да и я по верхам иду, бессистемно, для общей эрундиции... И целое лето было... И полсентября...

Она выслушала меня, помолчала.

— Ну да, ну да, — покивала, словно соглашаясь. — Но я себе это плохо представляю. Точнее, совсем никак не представляю. Ну-ка, разложи косинус в ряд Тейлора.

— Да не вопрос, первый семестр... — оживился я и набросал ответ. — Вот... Сходимость плюс-минус бесконечность.

— Так-так... — она с азартом нависла над тетрадью. — А если заменить косинус на натуральный логарифм от один минус икс квадрат?

— Эээ... — я призадумался, рассеяно шаря взглядом по темно-коричневой доске за ее спиной, — от минус единицы до единицы.

— В уме?! — всплеснула она руками.

— А что сложного? Ближайшая и единственная особая точка в пространстве комплексных чисел для логарифма — ноль. Достигается при икс равном единице. Отсюда область сходимости ряда вокруг нуля равна единице.

Биссектриса ошалело покосилась на меня, потом что-то прикинула про себя и покачала головой:

— Ну, можно и так... Или пойти другим путем: производная разлагается в геометрическую прогрессию, сходящуюся при модуле икс меньше единицы.

Я на пару секунд прикрыл глаза, соображая, потом согласился:

— Да, так тоже можно, ведь дифференцирование-интегрирование не меняет радиус сходимости.

— Мда... — она неторопливо изучила меня серьезным взглядом. — И когда у тебя это прорезалось, говоришь?

— В смысле, когда математика стала интересной? — ход ее мысли мне не понравился. — Весной, когда стало известно, что два класса сливают. Чтоб Паштету объяснить, сначала надо было самому понять. А понимать оказалось неожиданно интересно и красиво.

— И английский у тебя тогда же изменился... Эля рассказывает регулярно, — она изучила взглядом мою макушку и огорченно покачала головой. — Каким же местом ты, Андрюш, ударился? Эх... Научиться бы так прицельно бить... Да я бы работала, не покладая рук! На выходе из школы с дубиной! Никто бы не ушел обделенным!

Я захихикал, представив.

Она пригорюнилась:

— Уходить в матшколу будешь? В двести тридцать девятую?

— Ни-ни-ни, — ужаснулся я. — Я на пару лекций на матмех сходил. По книгам быстрее темы понимаю. Так что — самостоятельно. Побуду какое-то время математическим дилетантом.

— Смотри... О! — встрепенулась она. — Я могу во Дворец Пионеров тебя сосватать, там кружок сильный, Сергей Евгеньевич Рукшин ведет. Подумай. Читать книги мало, даже если каким-то чудом тебе удается их понимать. Математика — это единственный предмет, который развивает мозг путем решения задач.

Я помолчал, соображая. Права она, права... Как же мне из-под этой правоты вывернуться?

— Понимаете, Светлана Павловна, боюсь я "спортивной математики". Они ж в кружках натаскивают на Олимпиады. Это — специализация, а я не хочу заужаться уже сейчас. Я готов в Олимпиадах участвовать. Но специально к ним готовиться — увольте. Да и почитал я в "Кванте" задачи прошлых лет... Они мне в основном по силам.

— На районную тебя записываю? — вычленила она главное.

Я обреченно вздохнул и махнул рукой:

— Пишите...

Суббота, 17 сентября 1977, утро

Ленинград, Измайловский пр.

Утром, в тот небольшой промежуток времени, когда родители уже ушли на работу, а я еще нет, извлек припрятанный в развалах журналов листочек и еще раз пробежался по списку. Швейная машинка дает вполне себе нормальную строчку. Теперь нужен материал для задуманного. И я накрутил телефонный диск.

— Квартира Сергеевых? Доброе утро, а Ваню можно?

В трубке раздалось удаляющееся пошаркивание, затем где-то вдали что-то забормотали, и вот мой торговый агент бурчит недовольное "аллё".

— Гагарин, привет.

— Привет... — голос его напрягся. — Кто это?

— Ммм... Москвич весенний, "Балканы", — я делаю паузу, дожидаясь, пока информация продерется сквозь еще сонные Ванюшкины извилины. — Вспомнил?

— А! Ага! — неподдельное оживление на том конце провода. Ну да, комиссию он тогда получил знатную, да еще и в ресторане откушал. — Надо что?

— Так точно, — бодро откликнулся я, — ты сегодня на пост заступаешь? Дело есть.

— С обеда буду... Даже чуть раньше, часов с двенадцати, — с готовностью отрапортовал он.

— Отлично, — обрадовался я, — давай так... Я где-то в два — два пятнадцать к Думе подгребу, будь в пределах видимости, oкей?