Гвоздиковы так и уснули под утро, не приняв окончательного решения. Киселевы тоже ворочались, особенно Мария. Судьба родителей ей была далеко не безразлична.

Клавдия первый раз проспала за многие годы, кинулась сразу же доить корову, Иван кормить теленка и свиней, кур с гусями, собак. Молодые встали без настроения. Мария готовила завтрак. Кушали молча, каждый думая о своем.

— Андрей, — наконец произнесла Мария, — пока родители думают, сомневаются, решают и пытаются сделать простую задачу сложной, мы с тобой в тайгу сходим на лыжах. Я покажу тебе красоту леса, научу читать следы на снегу. Побродим немного и вернемся назад.

— Заодно силки на зайцев проверьте, я их в осиновом распадке поставил, где молодняк растет, ты знаешь.

Иван посмотрел на дочь без особой радости во взгляде, с грустью не принятого решения. Он достал камуфляжный зимний костюм, валенки, шапку, рукавицы.

— Мы с тобой, Андрей, примерно одного размера — оденешь вот это. В твоей городской одежде в тайгу не пойдешь.

Когда Мария взяла ружье, Андрей спросил:

— Это зачем?

— Здесь тайга, Андрей... Шатунов вроде бы нет, но волки никуда не делись и на лося нарваться можно. От этого зверя по статистике людей больше гибнет, чем от медведей и волков. Зверь травоядный, но мощный и свирепый, люди начинают его опасаться, когда шансов уже практически нет. Не ходят у нас в тайгу без ружья, Андрей, как в городе без денег.

— Сравнила... — усмехнулся он.

Сразу за огородом Андрей сунул валенки в лыжное крепление и пошел следом за Марией. Широкие и короткие лыжи, подбитые мехом, не скользили назад, а вперед катились довольно прилично. Через час Андрей запарился и устал, а Мария не спеша бежала впереди, прокладывая лыжню в глубоком снегу.

— Отдохнем? — взмолился Андрей.

— Отдохнем — спешить некуда, — ответила она, останавливаясь, — можешь определить чьи следы? — Мария указала рукой на разные дорожки.

— Это, наверное, — Андрей на минутку задумался, — старые собачьи следы. А это маленький зверек, может быть соболь.

— Почти угадал, — улыбнулась Мария, — следы рыси и собаки очень похожи, но у рыси след более прямой, как этот. У собаки он шире и кажется более извилистым. У соболя следы парами, а здесь впереди два отпечатка поперек и два вдоль сзади — это заяц, которого выслеживала рысь. Следы действительно старые — это ты угадал. Здесь молодой осинник, поэтому могут кормиться лоси и зайцы. Посмотри сюда, — она указала рукой на некоторые ветки, — эту отгрыз заяц, а эту лось. Разницу видишь?

— Обломанные ветки, как ветки, — пожал плечами Андрей.

— Не скажи — эту ветку лось кусал, у нее край оторванный, не ровный. А у этой ветки край словно срезанный, так заяц питается.

Домой молодые вернулись к обеду. Раскрасневшийся от ходьбы и морозца Андрей довольно произнес:

— Прелестно в тайге, но сейчас бы душик принять. Мы в соснячке будем жить — не тайга, конечно, но все-таки.

— Да-а, — неопределенно протянул Иван.

Клавдия быстро накрыла на стол, Иван налил самогонки.

— Где еще можно увидеть такой стол — все от природы-матушки! Надеюсь, что следующей зимой и у нас такой будет с Марией. Грибы, соленья разные, мясо свое... — продолжал гнуть линию Андрей.

Он поднял рюмку и произнес:

— За вас, дорогие родители!

Молча чокнулись, выпили и Андрей снова заговорил:

— Твоему папе, Машенька, купим УАЗик новый, Патриот называется, проходимость у него хорошая, станет зимой сюда приезжать на охоту за лосем, козами, обеспечивать нас с тобой мясом. Лодку купим, чтобы рыбачил.

— УАЗ-Патриот — он денег стоит... Ты миллионер, Андрей? — с недоверием спросил Иван.

— Пока еще маленький миллионер, средней руки человечек, но собираюсь серьезно подрасти за ближайшие несколько лет и выйти в миллиардеры. Сейчас у меня денег мало, миллионов тридцать всего. И то рублей, а не долларов.

— Сколько? — поперхнувшись спросила Клавдия Петровна.

— Это даже не средний бизнес считается, а малый, Клавдия Петровна. У меня государственный заказ и если я его выполню, то, минуя средний, перейду в крупный бизнес. Но годик-два придется потрудиться усердно, потом легче станет.

— Дом на четыре комнаты строить станете? — в свою очередь поинтересовался Иван.

— Нет, — скрывая улыбку, ответил Андрей, — дом кирпичный, на нулевом этаже только бойлерная и пустое место, на первом этаже кухня, зал, две ванных комнаты и два туалета, примерно, комнат восемь еще. На втором этаже зал или гостиная, называйте как хотите, детская, возможно не одна, тоже восемь-десять комнат, включая спальню, по две ванных и туалетных комнаты. Третий этаж спортивно-оздоровительный — тренажеры, бильярд. Пристроенный теплый гараж на три автомобиля. Отдельно банька с бассейном. Коттедж не шикарный, как видите, для среднего класса, таких очень много. Весь первый этаж вы, Клавдия Петровна с Иваном займете, мы с Машенькой и будущими детьми на втором этаже. Третий этаж общий — поиграть, отдохнуть. Но это условное разделение, можете на втором этаже спать — где хотите. Коттедж нам сосед построит, он еще с моим отцом дружил, когда родители были живы. Можно и в нашу квартиру сейчас переехать, у нас с Машенькой пять комнат, но вам там будет душно и неуютно. Для вас я коттедж строю в пригороде прямо в сосновом лесу, для детей будущих, чтобы воздухом чистым дышали, играли на собственной площадке, с горок катались.

Андрей наполнил рюмки и предложил выпить за большую и дружную семью Киселевых-Гвоздиковых.

* * *

Зоя Ефимовна Сердюкова, находясь на пенсии, всегда отыскивала себе какое-нибудь дело. Собственно, у нее их было два — негласный патронаж местного ФСБ и соседи Киселевы, к которым она прикипела душой, практически считая Андрея и Марию своими детьми. В свою очередь они платили ей добротой и душевностью.

Еще в феврале она пригласила сотрудников центрального аппарата ФСБ, которые за несколько месяцев полностью изобличили преступную деятельность группы генерала Верхотурова, крышующей местный бизнес и не брезгующей крайними мерами. В бомонде об этом ходили слухи, но толком никто ничего не знал, но бизнес вздохнул свободно. Теперь старушка всецело переключилась на Марию.

Молодая женщина готовилась к поступлению в университет основательно, но Сердюкова считала для бюджетной основы этого недостаточным. Всегда найдутся те, кто занизит оценку на экзамене. Теперь она могла поступить и на платной основе, но этот вопрос вообще не рассматривался. Сердюкова считала, что девочку "загубили" в прошлом сезоне, и она должна реабилитироваться.

На восемь вечера Зоя Ефимовна вызвала такси и поехала в тот коттеджный поселок, где строился дом Киселевых. Вышла из машины, позвонила в домофон:

"Кто"? — недовольно спросил голос.

"Я к Алеше Степанову", — ответила она.

"К кому"? — переспросил голос.

"К тому... так и передай — я Зоя Сердюкова".

Передадут не спеша, этот старый пень вспоминать будет... но минуты через три впустят, рассуждала она, не отходя от камеры домофона — вдруг посмотреть потребуется. Она знала, что в экзаменационный период ректор медицинского университета Алексей Сергеевич Степанов не общается с посторонними людьми. Дверь все-таки не открылась и в домофон больше не спрашивали. Она позвонила снова.

"Вам лучше уйти", — ответил голос.

"Это не вам решать. Почему вы не передали Алексею, что пришла Зоя Сердюкова"?

"Уходите", — прозвучало в домофоне и связь отключилась.

Значит, не желает друг ее юности встречаться с ней, прекрасно помнит, как нагадил ей в прошлом. Но Сердюкова просто так сдаваться не собиралась. Она поковырялась в замке, и он открылся, прислуга перекрыла ей вход уже на крыльце.

— Ну... и чего встали? — с усмешкой произнесла Сердюкова, — полицию вызывайте, караул кричите. Гав, гав...

Она оттолкнула отпрянувшую в недоумении служанку и вошла внутрь.

— Не думала, Алешенька, что ты так холодно меня встречать станешь. Не доложили обо мне или испугался чего?

— Зоя!? — испуганно воскликнул он.

— Зоя, Зоя, уже семьдесят лет Зоя. Ты столбом-то не стой, присаживайся. Вы, наверное, сын, Артур Алексеевич? — она посмотрела на стоявшего рядом сорокапятилетнего мужчину.

— Да, но в чем, собственно, дело? — спросил он.

— Вот мы втроем и побеседуем. Распорядись, Алеша, чтобы все лишние вышли, — произнесла Сердюкова, разглядывая отца с сыном.

— Да, да, оставьте нас, — он повернулся к горничной и поварихе, стоявшими в зале, — погуляйте пока на улице.

— Присядем, — словно хозяйка распорядилась Сердюкова.

Когда мужчины сели, она продолжила:

— Когда-то в юности твой отец, Артур, ухаживал за мной, в любви объяснялся. Он молодой врач, я сотрудник КГБ. В комитете тоже разные люди служили и одному я сильно мешала более высокое кресло занять. Тогда твой папаша состряпал липовое заключение о моем здоровье. Меня с почетом из органов, твоего отца главным врачом назначили по протекции этого чекиста. Много еще липовых заключений твой папочка, Артур, позже понаписал, деваться ему было некуда, крепко он на крючке у того чекиста сидел.

— Не правда это, выдумки, — возразил старший Степанов, — тебя действительно уволили по здоровью, и ты исчезла, не захотела у меня полечиться. А заключения я никакого не писал и отношения к КГБ не имел. Да, в юности увлекся тобой, было дело, но ты сама виновата — пропала куда-то. Тебе лучше уйти, Зоя, молодость не вернуть, что было — то прошло.

— Это верно, Алексей, молодость не вернуть, но не все можно забыть.

— Уходите, не стоит ворошить былые чувства, уходите, я не хочу больше вас видеть, — резко произнес старший Степанов, — Артур, проводи ее.

Младший встал, произнес кратко, указывая на дверь:

— Прошу.

— Да, да, конечно, — поднялась Зоя Ефимовна и раскрыла принесенную с собой папку, — это оригинал заключения, которого якобы твой отец не выписывал, собственноручно состряпанное — не хотите взглянуть?

Она протянула несколько исписанных листов. Артур пробежал их взглядом, осел в кресло и посмотрел на отца.

— Сынок, эта женщина действительно служила тогда в КГБ и ко мне обратилось ее руководство. Заключение не липовое и соответствует действительности, я давал подписку о неразглашении, поэтому и не мог говорить о нем.

— Твой сын, Алексей, врач, доктор наук и сам видит, что с таким диагнозом, который ты выставил, люди до моего возраста не доживают. Они вообще больше года не живут. Ты не мне, ты сыну собственному объясни эту липу.

Артур удивленно посмотрел на отца.

— Сынок, я уже говорил, что давал подписку о неразглашении, мне сказали, что так надо в интересах государства, я вынужден был написать...

Сердюкова вернула старые листы в папку и усмехнулась:

— Да-а, любому вранью предел имеется. В те далекие времена никто меня из органов не уволил, тебе повезло, Алексей, меня в тот же день срочно перевели в Москву, и мы больше не виделись. А этот документ якобы был уничтожен, — она ткнула рукой в папку, — так тебе твой чекист-оборотень сказал. Да и черт с ним, с этим заключением — оно же мне по факту не навредило, а мой срочный перевод спас тебе жизнь, везунчик.

— Это как? — спросил Артур.

— Обыкновенно, — ответила Сердюкова, — если бы документ пошел в дело, а липу установить не сложно, то сгнил бы он где-нибудь в лагерях многочисленных. Но твой папаша на этом не остановился, не-ет, он дальше пошел в своем подонстве и сволочизме.

— Вон отсюда пошла, дура, вон, — закричал старший Степанов, — меня заставили написать это заключение. Чего ты пришла сюда прошлое воротить — за то, что я на тебе не женился?

— Вам действительно лучше уйти, — произнес Артур, вставая.

— Ваш отец великолепный артист, но выслушать меня вам все же придется. И не папашино вранье, а факты.

— Не-е-ет, — закричал он, — не-е-ет. Карга старая, вон из моего дома.

— Уходите, — резко произнес Артур, — уходите, без вас разберемся.

— Без меня не получится. Или вы слушаете, или сейчас сюда приезжает спецназ, и вы все равно слушаете.

— Что ты хочешь, что тебе надо? — спросил Степанов старший, — пришла унизить меня за дни юности? Унижай — я слушаю.

Сердюкова посмотрела на обоих мужчин. Старший, словно загнанный в угол зверь, смотрел на нее с ненавистью и страхом одновременно. Младший недоуменно сердился, не понимая многого, особенно отношения отца к разговору.

— Хорошо, я не стану ничего более говорить, но ты, Алексей, завтра же увольняешься и возвращаешь людям деньги, то есть взятки за поступление в ВУЗ.

— Нако, выкуси, — мгновенно отреагировал он, показывая фигу, — никаких взяток я не брал, не докажешь.

Артур даже отпрянул немного, никогда не видя отца таким грубым и злым.

— Я не стану ничего доказывать — сам сознаешься, — убедительно произнесла Сердюкова, — я просто хотела, чтобы твой сын остался чистым для общества, чтобы его имя не трепали в кулуарах, когда ты будешь сидеть в камере. Уволиться и вернуть деньги или сесть пожизненно — выбирай сам.

— Откуда у тебя это заключение? — спросил Алексей.

— Для тебя это уже не важно. Ты хочешь узнать — что еще известно мне? Все известно, до мельчайших подробностей. Я недавно ушла на пенсию в звании генерал-лейтенанта ФСБ. Еще вопросы будут?

— Если я выполню твою просьбу...

— Останешься на свободе и честное имя твоего сына не станут пачкать в кулуарах общества, — мгновенно отреагировала Сердюкова.

— Подождите, я ничего не понимаю, — вмешался Артур.

— Ваш отец, Артур, хочет сделать признание и не мне, а вам. Именно вам, я и так его знаю. Алексей хочет сказать, что он взяточник, гнида, последняя сволочь, подонок... И все эти слова для него слишком мягкие и ласковые. Что он уволится завтра же и вернет откаты адресатам. Я правильно поняла?

Сердюкова впилась взглядом в Степанова старшего.

— Сынок, — залепетал он, — я действительно сволочь и взяточник.

Он опустил голову, не смея поднять взгляда.

— Отец, о чем ты говоришь? — ошеломленно спросил Артур, — что ты несешь?

— Вы доктор наук, честный и порядочный человек, Артур, крупный ученый в отличие от своего отца, а ваш папаша даже кандидатской не написал.

— Вы ошибаетесь, мой отец доктор медицинских наук, — твердо возразил Артур.

— Она не ошибается, я присвоил эти диссертации, — тихо произнес отец.

— Это верно, настоящих авторов посадили и удавили в камере. Твой папаша-мразь думал, что его подельник-чекист рукописи уничтожил, а он все сохранил. Не забудь завтра уволиться и деньги вернуть, гнида.

Сердюкова гневно глянула на осунувшегося враз старика с дрожащими губами и ушла. На следующий день газеты пестрели информацией: "У себя в квартире застрелился ректор медицинского университета" ...