Приезжали мы с женой несколько лет назад в Кыштым, очень жена рвалась брата повидать. Шесть лет назад это было. Приехал он, засиделись мы с ним за разговорами...А она, дурочка, вздумала с одной местной девкой пойти искупаться в озере, словно их туда черт тянул...Озеро то соединено системой подземных вод с другими озёрами, я в том плохо понимаю. Только неподалёку там озеро Карачай, куда сливают отходы атомного производства, — зачем жена в реку Течу полезла...

По глупости: откуда ей было знать, что в том озере "зашкаливает"? Искупалась, да и всё, уехали. А вскоре она заболела...Вроде излечилась...Но через несколько лет опять хуже ей стало, и умерла...Не понимал я раньше ничего, что с ней творится, всё ж в секрете держали, а теперь Иван, умирая, мне объяснил, что причина всему — радиация...И зачем только мы туда с ней поехали, не знаю...Всю землю там превратили в мёртвый край: рыба дохнет, а зелень растёт необъятная, как чудовище ровно, а где — сохнет и жухнет поникшая...Мертвая земля из русских сказок...Проклятье на голову семейке Кюри, — они открыли тот атом ! Сколько горя от них по земле пошло!...

Слушали мы с мамой дядю Семёна, головами качали, поддакивали, а сами переглядывались: не бредит ли? Может, он просто с ума сошёл? А он продолжал:

— причинами большого числа жертв среди работников атомных производств,

проживающего вблизи населения были авральные методы работы, наличие режима секретности, заниженные показатели ценности жизни , оборудование ценилось выше здоровья и жизни персонала, о влиянии ядерных объектов на природную среду и население деревень вопрос не ставился вовсе, многие работы производились вручную, с превышением норм облучения. Уже не раз там случались страшные аварии, о которых даже в Челябинске мало кто знает: шепчутся люди тихо, но толком ничего не известно...Люди в том Озёрске все похожи на худых, нахохлившихся серых муравьев в осеннюю непогоду...И на природу так же удручающе атом действует...29 сентября в хранилище радиоактивных отходов взорвалась ёмкость, содержащая 20 миллионов Кюри радиоактивности. Не понимаете? Это Хиросима и Нагасаки, но куда мощнее! За 10 часов облако от взрыва прошло над Челябинской, Свердловской и Тюменской областями, — это облако было в 23 тысячи квадратных километров... И вся природа, которая соприкоснулась с тем облаком, — убитая природа: живая, но изменённая, мутировавшая. Иван — рентгенолог, специалист по измерению доз радиоактивности, он был инженер, но ТАМ его скорее как врача использовали... След радиации коснулся предположительно 250-270 тысяч человек. Что будет с ними, — неизвестно. Я видел, как моя жена умирала: у нее кровь изменилась, теперь знаю, что то была лейкемия искусственная. Она же почти в хранилище отходов искупалась...

Мама смотрела на отчима молча . Не верила, но я-то, наслушавшись россказней бабули Матвеевны, знала, что жена отчима и впрямь умирала страшно. Я ему поверила. Но зачем он всё это нам рассказывает? Неужели хочет просто поделиться?

— Радиоактивные вещества выпали дождём ближайшие часы на территории в 350 км, и никто народ не предупредил, а они, те вещества, Иван сказал, остаточно будут распадаться и вредить десятки, если не сотни лет...И природа, и люди будут болеть, умирать, и никто не сказал народу правду, никто не эвакуировал даже детей! Страшно!...От той радиации кожа вспучивается волдырями, кровь меняется, волосы выпадают, печень распадается, сердце барахлит, — это если доза невелика...Вот как у меня...Я же не знал, что сам Иван — источник радиации...Как авария случилась, он там всё и всех дозиметром мерил. Говорил, ему начальство велело людям, которых посылали аварию ликвидировать, реальные цифры радиации не называть. И сам он ТАМ был, — всё измерял. Но он знал опасность...В итоге он стал носителем плутониевой радиации в собственном теле...

В день аварии почти 200 человек погибли, участвовавшие в той "ликвидации". Как тараканы или муравьи, как песчинки ровно...Думаю, теперь уже их, тех жертв, куда как больше...Друг мой страшно умирал: казалось, что кожа его вся обгорела, местами облезла, волосы все выпали, а были рыжими да кудрявыми...Глаза почти ослепли, смотреть страшно было на эти бесконечные слёзы...Мне бы подальше от него держаться: он мне говорил, что опасно к нему прикасаться, но я не верил...А как схоронил да в Москву прилетел машину забирать, так в Москве меня и скрутило...Температура была высоченная, глаза все заслезились, как видите...Да еще вот эта сыпь.. Так что, Грушенька, у меня небольшая степень лучевой болезни, которую я воспринял от друга любимого, — в теле его был плутоний, оказывается...Смотрите, девочки, и запоминайте, до чего наука и стремление к военной обороне доводит человека и природу несчастную, — до смерти !

Похоже, мама начала дядь Семёну немного верить: выглядел он и правда ужасно, да еще эта седина и лицо красное, с сыпью...Но что же нам-то делать?...

— Иван сказал: йод нужен...Да вот водка и молоко...А так — никаких средств лечения пока нет... — Мама встала и бегом принесла с кухни бутылку водки. Дядя Семён засмеялся, отрицательно головой покачал, мол, не хочу больше. Вытащил вновь кусок рафинада, накапал на него йод из пузырька, в рот положил.

— Не бойся, Грушенька: то, что со мной, сейчас со многими. Жители более чем 200 деревень в день трагедии видели желтое облако на небе и странный туман...Рано или поздно все они заболеют. А я, может, и выживу, сильный я! Только вот не люблю эту водку проклятую хлестать...Так что ты сама решай: вызывать ко мне фельдшерицу или нет: болезнь-то — новая, неизвестная нашим медикам...Да и секретности много в отношении радиации: вряд ли что твоя "медичка" знает...

Мама в ужасе смотрела на отчима. Полюбила она его, несмотря на все его странности. И вот теперь может потерять...Так быстро...И так странно...И зачем только он в тот Кыштым или Озёрск поехал...К другу...

Легли мы с мамой поздно. Отчим заснул беспокойным сном в маленькой, отдельно расположенной комнате. Спал тихо, беспокойно, точно как больной ребёнок. Мама себе места не находила: поверила мужу любимому. И я поверила дяде Семёну, что на сей раз он ездил в далекую Челябинскую область: такое нарочно не придумаешь...Дай бог, чтобы выжил! Маму жаль...Но только вопрос передо мной маячил: как он мог летать на самолёте, где всегда паспортный контроль, если его паспорт преспокойно лежит в кармане грязного пиджака? Или...у него есть другой паспорт? Но ведь тот, который я нашла, — действующий!...Как такое может быть?

Я побежала в ванну, подняла крышку ящика с грязным бельём, перевернула пиджак мятый, залезла в карман, — паспорта там не оказалось. Дядя Семён его уже убрал...И когда только успел? И...зачем?

Глава 6.

И все-таки мама пригласила на следующий день свою знакомую "фельдшерицу" Маину Филипповну, — забавную женщину постарше средних лет, в меру упитанную, весёлую и восхитительно глуховатую, вследствие имевшей место на фронте давней контузии. Была Маина, — как она всем велела себя называть, невзирая на солидный возраст, — веселушкой неповторимой, умела вселить в любого больного удивительную уверенность в скором выздоровлении и надежду на долгое и счастливое будущее житие в здравии и довольстве. Маина смеялась, что, как выйдет на пенсию, так пойдёт в бабки-знахарки, и говаривала при этом: "Я же не член партии, — мне можно народ лечить и народными средствами..." В прежние времена мама её ко мне привозила, — Маина была не сальчанка, а из конезавода, но она прикатывала на автобусе по первому приглашению, и не потому вовсе, что маму уважала, — она мою бабушку любила непонятно за что...Что бабушка моя, — "душенька" — про то все знают, но Маина же не мужчина, чтоб бабушку так просто любить: видно, помогла ей бабуля в чем-то в давние времена...А только приехала Маина Филипповна уже на следующий день. Не стала ничего спрашивать. Ручкой пухлявой махнула, нас с мамой из комнатёнки дяди Семёна выпроводила. Осталась "осмотр" проводить. Потом вышла, ласково нам улыбнулась успокаивающе:

— Что могу сказать? Интересный случай...Новый для меня! Что же ты, Груша, и не намекнула даже, что к чему?...Может, я б с собой главврача нашего привезла: он — мужик на селе новый, неглупый, "ищущий", всем интересно посмотреть на такое...Не буду спрашивать: что и где, — и ты не скажешь, и я кое-что слыхивала, а земля Русская с давних пор полнится...Кто-нибудь из вас умеет уколы делать?

— Я умею, -говорю. — Когда бабушка болела, делала ей пенициллин с новокаином. И разводить умею, и иглы кипятить. А что надо-то?

— Что надо...Пенициллин да стрептомицин...Пенициллин — четыре раза в день будешь ширять. Сможешь? Или не уверена? Тогда нужно кого-нибудь нанять, — регулярность важна. Потом необходимо стерильность в его комнате поддерживать, проветривать несколько раз в день. Некротической энтеропатии, по-моему, нет...Так что кушать ему можно, раз нет орального синдрома, — рвоты, — "кошачьими" дозами. Кровь нужно сдать. Если не хотите здесь, так привезите на такси в конезаводскую амбулаторию,— талон выпишу и сама забор крови сделаю, посмотрим гемоглобин... Умеренная астения может несколько лет сохраняться, — он уже немолод. И какая была необходимость человеку в таком возрасте тащиться в очаг поражения, скажите на милость? Да ладно, вы, поди, ничего и не знаете...Я-то знаю старых фронтовиков, — строят из себя, не берегут организм...Моя бы воля: всех приковала к трубе запечной и пусть дома сидят...Вспоминают былые дни... Имеет место некоторое поражение сетчатки, — не рекомендовала бы больному сейчас на машинке кататься самостоятельно...Говоришь, из самой Москвы на машинке катился? Убийственно и самонадеянно до глупости! Катаракта может развиться, но не так сразу...Короче, поняли: кровь сдать, уколы колоть, свежий воздух, молоко пить, мёд есть, балластную пищу — поменьше...Посмотрим, что с кровью, — лишь бы переливание не потребовалось, не рекомендую для старых!...

Слышал бы её дядя Семён, наверняка бы обиделся, но Маина отличалась трезвым реализмом и неженской грубоватостью, да еще и курила... Зато знания ее были на высоте: и журналы по медицине выписывала, и справочники новые читала регулярно, и даже на семинары в Ростов её направляли...

Таких "медичек", как Маина, немало по стране: бывших фронтовичек, много перенесших, много повидавших, но веселых, радующихся каждому новому дню. Слышала от бабушки, что у Маины, — Майки по-бабулиному, — нередки отчаянные приступы головной боли, как отзвук от контузии, но разве она хоть раз кому пожаловалась на плохое самочувствие? Всегда на работе, всегда "на коне"...Она — настоящий врач советский: неподкупная и неизменно готовая придти на помощь...

— Да, еще: сами поменьше рядом с ними сидите: береженого бог берёжет, и сама мало в этом понимаю, но лучше поостеречься. Сделаешь укол, Зойка, и в сторону...Не знаю, какие дозы опасны, и может ли ЭТО от человека к человеку переходить...Не пишут об этом в журналах!

— Может переходить, — мама сказала тихо так. — Ему именно от другого и досталось...

Маина покивала понимающе, попрощалась, сказала, что будет ждать отчима в амбулатории. И добавила, что желает пациенту скорого выздоровления...от гриппа!

Вот какой мудрой оказалась наша знакомая "фельдшерица" Маина Филипповна...

И принялись мы лечить отчима усиленными темпами. Худ он был тогда необыкновенна, словно вся жизненная вышла из еще недавно здоровенного, крепкого телом и духом мужчины. И лечение антибиотиками, выгоняя одну болезнь из организма, приводит к еще большей слабости, вялости телесной. Пришлось дядю Семёна "пичкать" мёдом и шоколадом, фрукты мама ему на рынке покупала.

Однако, скоро тот мёд, который я у бабки Матвеевны купила, закончился весь, а нового, такого же замечательного и настоящего, здесь было купить невозможно. И тогда я маме сказала, что поеду в выходной день в Гигант за мёдом, так как та бабушка "больше в Сальск" не приезжает по старости лет. А бабушку ту я лицо знаю, поспрашиваю у местных, — найду...Мама засомневалась, но я её убедила...Три дня учила маму делать уколы в "крайний верхний сегмент", как Маина объясняла, когда нужно было бабушку лечить...У мамы вначале рука дрожала, страх она не могла превозмочь, пришлось пояснять на муляже — на подушке...Научилась...

И вот в ближайшее воскресенье, — оно выдалось неожиданно солнечным и ласковым для начала третьей декады октября, тихим, безветренным, — я собралась вновь в Гигант. Причём решила ехать не на поезде, а на автобусе с нашего старого автовокзала. Узнала о времени отбытия, купила в киоске свежую газету, принялась ждать. Вскоре автобус, — красивенький, новенький, — подъехал. Я не торопилась в него садиться: подождала посадки всех обилеченных в кассе пассажиров, потом в автобус вошла "проверяющая" контролёрша. Тогда я метнулась вперёд, к дороге, к повороту на выезд на прямую трассу, и там принялась уверенно голосовать. Автобус подъехал, притормозил, я запрыгнула, но оказалось, что места-то все заняты! Надо было билет в кассе брать, а я, дурная, сэкономить хотела. Автобус — это вам не поезд, в котором всегда лишнее местечко сыщется...

Но ждать следующего рейса мне не захотелось, решила, что постою, не рассыплюсь. Понятное дело: воскресенье — день поездок, люди едут кто куда...

Но денёк сегодня в Сальске что-то не задался: пришлось припомнить, что живём в зоне полупустынь, о которых время от времени напоминает ветер страшный "астраханец", приносящий с собой тучи песка и пыли. Наш степной городок Сальск стоит на самом востоке Ростовской области, посреди бескрайних степей, здесь некогда и русских-то людей не было, а местные степи с пустынями покоряли лишь "корабли пустыни" — гордые красавцы-верблюды, которых теперь что-то совсем не видно...Учительница географии рассказывала, что сухая степь Кумо-Манычской впадины — это и есть подлинная граница Европы и Азии...

Вошла в салон автобуса-красавца, за поручень взялась, отдала деньги водителю — парню молодому, чубастому да весёлому, постарше меня, конечно, лет двадцати пяти. Автобус оказался немного странным, новехоньким, я таких мало на дорогах видела: у него была необычная крыша со стеклянными закругленными краями. Летом, в жару, это, наверно, должно создавать в салоне понятные неудобства, но сейчас, в октябре, просто чудесно в таком салоне прокатиться, пусть и стоя.

— Девушка, — обратился ко мне водитель, чуть запинаясь, — не хотите ли присесть? Правда, возле меня вам не слишком удобно сидеть будет, но все равно лучше, чем висеть на поручне, трясясь по ухабам. Сидайте!...

Смешной такой парень. Хохол, похоже, — так забавно "балакает"...Присела я подле водителя на посылочный ящик деревянный, покрытый какой-то домотканиной. Низковато, но комфортней, чем стоять на каблуках. И зачем их надела, глупая?

Слово за слово, — разговорились. Парнишка представился как Терек. Удивилась я имени необычному, переспросила, не ослышалась ли? Нет, говорит, это еще и уменьшительное, а полное имя — Трактор Иванович. Тут я чуть с посылочного ящика не свалилась от хохота неудержимого: это же надо додуматься, дитя назвать таким техническим имечком! Нарочно не придумаешь: круче любого надуманного анекдота. Парень объяснил, что родители — родом с крохотной "точки", там всех домов — шесть, а как увидели в тридцатые годы трактор впервые — восхитились и назвали сыночка в честь чуда техники. Так и живёт — мучается...Правда, сейчас подал заявление на смену имени, вот должны на днях разрешение дать: тогда возьмёт он себе нормальное имя — Тарас. Оно на Трактор очень похоже... развеселил меня молодой человек, давно так искренне не смеялась. Спросила у него шутя: