Гонец, посланный Беловым к шведскому генерал-губернатору Эстляндии Карлу Карлссону Гюлленхельму, вернулся из Ревеля на четвёртые сутки. Помимо ответа нового наместника, назначенного на эту должность в начале года, в Аренсбурге появился приехавший вместе с ним старый знакомый Белова — майор Арно Блумквист, посланный Гюлленхельмом для переговоров. Эзельцам позволялось провести корабли через шведские воды, чтобы вывезти своих людей из Карелии. Однако эскадру островитян должны будут сопровождать шведские корабли. Брайан согласился с этим условием наместника.
Майора Блумквиста сопровождали двое, по всей видимости, чиновников — одежды их были типичными для зажиточных горожан, а таковых Белов навидался в Аренсбурге. Представляться они не стали, ограничившись именами. Одного, худого и высокого, словно жердь, звали Густав, второй же, дородный обладатель роскошной шевелюры, назвался Клаусом. Переговоры проходили в бывшем епископском замке, в кабинете Белова. Шведы уже знали о том, что воевода Смирнов был отравлен на пиру. Клаус, сложив руки на животе, посетовал на известные в Швеции вероломство и кровожадность московского царя. Так, по его словам, совсем недавно Никита Романов отверг и вторую грамоту королевы, в которой она предлагала мир, отдавая Руси не только Нотебург-Орешек и Ладогу, но и Дерпт-Юрьев. Кроме того, русским купцам даровалось право торговать через Нарву с взиманием в пользу короны весьма умеренной пошлины. Московский царь и на сей раз ответил Кристине дерзко, грозя совместно с поляками начать новую войну против Швеции.
— Скажу прямо, — сказал Клаус. — Для нас это станет катастрофой. Думаю, уния с Данией будет не столь противна нашему Отечеству...
— Мы знаем, что вы связаны договором с датчанами и участвовали в нескольких сражениях на их стороне, — продолжил Густав. — После битвы у Скагерна, последней битвы несчастливой для нас войны, среди солдат ходили слухи о великолепных мушкетах. Их называли османскими из-за дальнобойности и лёгкости...
— Несколько мушкетов попали к нам в руки, — проговорил Клаус. — Наши оружейники сейчас пытаются с ними работать.
— У вас ничего не выйдет, — сразу же ответил Ринат. — Вы не сможете повторить технологию.
— Что-то эдакое мы уже слышали от мастеров-оружейников, — нарочито озадаченно кивнул долговязый Густав. — Но мы не опустим руки.
Саляев в ответ равнодушно пожал плечами.
— Так с чем вы прибыли, господа? — перевёл слова Белова служивший в городском правлении Аренсбурга Хенрик Эгерод, советник воеводы. — Сказанное вами не выйдет за эти двери.
— Нам известно, что польский король Ян Казимир сносился этим летом с царём Никитой Романовым. Они договорились выступить против Швеции в сентябре. Польские армии готовы напасть на шведские владения в Померании и атаковать Ригу, а царь с начала лета собирает войско в Новгороде... — выдержав паузу, начал говорить Густав, вознеся вверх рыбий взгляд равнодушных глаз.
Саляев переглянулся с Беловым, и тот утвердительно кивнул — Бельский говорил ему об этом. Клаус напряжённо смотрел на Брайана, крепко сцепив пальцы рук на коленях.
— Итак, риксканцлер Якоб Понтуссон Делагарди предлагает вам не участвовать в скорой войне и не продавать более ezelsky musköter* врагам шведской короны. Кроме того, Делагарди будет весьма удовлетворён вашим уходом из Карелии.
Клаус бросил быстрый взгляд на Густава и едва заметно улыбнулся, пригладив усы.
— Я должен подумать, — быстро сказал Белов, повернувшись к Саляеву. Ринат мрачно разглядывал блестящую пряжку шляпы Густава, лежащей на краю стола.
— Как вам будет угодно, — угодливо проговорил Клаус с приторной слащавостью на лице. — И ещё одна просьба из дворца — бывший риксканцлер не должен возвратиться из Сибирии. Никогда! — после чего гости раскланялись и покинули кабинет воеводы.
* Эзельские мушкеты (швед.)
Знатных шведов поселили в одной из казарм у северного бастиона, оставив им троих слуг. Остальных, включая драгун конвоя, оставили в пригороде Аренсбурга, приглядывая за ними в оба.
Разговор Белова с послами из Ревеля продолжился на следующий день, после обеда. Перед этим подданные королевы провели утро на лавках, которые стояли у дверей казармы. Завтракая, они во все глаза наблюдали за процедурой принятия присяги на верность Сибирскому царю, народу и державе, которую давали семьи словинцев, кашубов и лужичан, на прошлой неделе вывезенных из Кольберга на кораблях Олафа Ибсена и Ханса Йенсена — старых друзей ангарцев. Людская вереница тянулась к главным воротам замка, где были установлены накрытые тканью столы, за которыми сидели сотрудники таможни, выписывавшие документы тем переселенцам, кто прошёл первичную проверку.
Круглобокий норвежец и сухопарый дан, с помощью падких на золото датских чиновников, организовали в Померании несколько вербовочных пунктов для переселения людей на Эзель. Особое внимание они уделяли многочисленным осиротевшим детям и подросткам, которые, зачастую погибая от голода и лишений, влачили жалкое существование среди пытающейся выжить родни и не всегда добрых односельчан. Множество детей ангарцам отдавали несчастные матери, удовлетворяясь надеждой, что их исстрадавшееся, едва живое чадо выживет у добрых людей. Не раз уже участвовавшие в этих командировках Сергей Бекасов, купец Ложкин, Тимофей Кузьмин и Иван Микулич так и не смогли привыкнуть к ужасающим картинам ада земного — европейские провинции, по которым прокатилась смертельным катком общеевропейская бойня, будто превратились в филиал преисподней. Холодное и дождливое лето сделало напрасными ожидания людей на будущий урожай. Цены на еду взлетели вверх, оттого теперь из-за краюхи плесневелого хлеба можно было лишится жизни. На полях, у дорог там и сям валялись гниющие трупы. Хуже всего приходилась измождённым крестьянам, коих постоянно грабили и убивали ради забавы банды дезертиров и мародёров. Эзельцы старались не задерживать надолго взгляда на землистого цвета лицах этих несчастных, проезжая ту или иную деревеньку. В городах и селениях, помимо всякого сброда полно было нечистот, по улицам сновали полчища крыс, разносящих болезни. Хотелось зажать нос и бежать прочь из этого смрада, дальше и быстрей, лишь бы оказаться среди близких людей. С каждым рейсом число вывезенных с континента переселенцев росло, и постепенно оно составило более двух тысяч семисот человек. Но вскоре явный недостаток в средствах заставил Белова временно прекратить ввоз беженцев с континента, ограничившись плановой закупкой скота, птицы и продовольствия в Курляндии и Псковской земле. На Эзель могло быть вывезено и большее количество беженцев, но этот вопрос находился в ведении датских таможенников — сделать лишний рейс без оплаты было абсолютно невозможно. По всей видимости, стоило обратиться к королю Кристиану за разрешением этой щекотливой проблемы, являвшейся чрезвычайно важным делом для ангарцев.
Принятие крестьянских присяг же постепенно заканчивалось:
— Буду до могилы верен! — истово перекрестившись, воскликнул тем временем остававшийся последним в очереди семейный кашуб, после чего он получил выписанные ему документы — лист плотной бумаги с печатью воеводы Эзеля и вписанным именем. Он вовремя спрятал за пазуху вожделенную бумагу — небо стремительно заволакивало тучами, совсем скоро принялся накрапывать мелкий, противный дождь и поднялся крепкий ветер с моря.
— Какой прок сибирскому царю от этих нищих бродяг? — искренне не понимал Клаус, неловко кутаясь в плащ. — Ещё вчера это отребье подыхало с голоду в придорожной канаве, наполненной нечистотами, а сегодня они приносят присягу?! Не понимаю!
— Верно, у царя Сибири недостаток в рабах, — поджав губу, отвечал Густав, поправляя шляпу. — Вернёмся в казарму...
— Они не годны для работы, — махнул рукой толстяк, — пустая трата денег! Вернёмся, снова чёртов дождь!
— Не ругайтесь, господин Клаус! — с улыбкой поднял указательный палец Густав, заходя в открытую слугой-эстом дверь. — Это не угодно нашему Господу.
Бородач только фыркнул в ответ. А вскоре вернулся Арно, сообщивший, что Белов ждёт их в кабинете.
Хенрик Эгерод, встретив шведов у ворот, проводил их наверх, в кабинет воеводы. Белов и Саляев ожидали гостей за столом, приготовив необходимые документы. Поприветствовав вошедших, Брайан поинтересовался уровнем их полномочий — будет ли он достаточен для подписания государственных бумаг?
— Не извольте беспокоиться, господин Белов, — заверил его Густав. — Наших полномочий хватит для заключения договора от имени короны, если на то будет достаточно оснований.
— Хорошо, — кивнул Брайан, пригласив шведов сесть за стол. — Насколько я понял, у вас мало времени?
Клаус молча кивнул, а Густав прошелестел в ответ:
— Совершенно верно...
— Тогда перейдём к делу, — с удовлетворением проговорил воевода. — Я оглашу наши условия. Первое — Стокгольм признаёт за Сибирской Русью нынешние границы Эзельского воеводства, включающие острова Моонзундского архипелага и ту территорию Перновского уезда, которая нами контролируется.
Белов сделал паузу, посмотрев на Густава. Тот взметнул вверх брови и развёл руки в стороны, ожидая продолжения.
— Это главный пункт, — пояснил Брайан. — В зависимости от его принятия можно вести дальнейшие переговоры.
— Мы уполномочены королевой согласиться на определённые условия... — начал было Густав, принимая от Белова бумагу.
Положив её перед собой, долговязый швед достал футляр, откуда он с величайшей осторожностью выудил очки, а точнее, пенсне своеобразной формы — более всего они походили на ножницы без обоих лезвий. Водрузив их на нос, Густав принялся читать бумагу.
— Но среди них не было владений Эзеля в Эстляндии, — вскоре закончил он свою фразу. — Я должен буду отправиться в Стокгольм, дабы ознакомить королеву и риксканцлера с вашими притязаниями.
— В таком случае, не буду вас задерживать, — вставая, ответил Брайан. — Ведь у вас каждый час на счету, верно?
— Именно так, — кланяясь, произнёс Клаус.
— А вы, господин Клаус, не спешите покидать нас, — Саляев остановил толстяка в дверях. — Составьте нам компанию в плавании, завтра утром мы выходим в море.
Швед изменился в лице, бросая взгляды на сопровождаемого эзельскими солдатами Густава и беззвучно открывая рот, пытался возмутиться, но вскоре обмяк и, махнув рукой, присел на лавку, утерев выступившую на лбу испарину. Арно Блумквист, сильно побледневший, также остался в кабинете.
Ранним утром следующего дня эзельская эскадра вышла в море. В её составе помимо фрегатов 'Тролль' и 'Беллуна' вошли шлюп 'Адлер' и шнява 'Рысь', которая так же, как и шлюп, была куплена на верфях Виндавы. Несмотря на малые размеры герцогства, кораблестроение в Курляндии было на высоте, но относительно уровня балтийских флотов, разумеется. Тягаться с голландским, французским или английским флотами курляндцы, конечно же, не могли, однако они были открыты для сотрудничества. И Белов пользовался расположением Якоба Кетлера. Герцог даже начал принимать к оплате долговые расписки Эзельского воеводства, зная, что его соседи дорожат репутацией. Кроме того, под эзельским флагом в море вышли два датских бота, подаренных королём Кристианом.
Команды, набранные в Виндаве, состояли из немцев и поляков, но были и немногочисленные голландцы — в основном офицеры, перешедшие на эзельскую службу с согласия Кетлера. Командующим эскадрой Брайан назначил опытного датского капитана Ханса Йенсена, который теперь находился на "Тролле". Сам воевода также был на борту флагмана, там же обретался и молчаливый с недавнего времени Клаус, не покидавший, впрочем, своей каюты. Лишь только когда в Финском заливе эзельцы встретились со шведским фрегатом и пинассой, которые присоединились к эскадре, Клаус выбрался на мостик. Выпятив нижнюю губу, он мрачно наблюдал за работой курляндских матросов, частенько отирая кружевным платком обширную залысину — палящее солнце стояло в зените. Яркий свет заливал палубу, попутный ветер наполнял паруса покачивающегося на лёгких волнах фрегата, поскрипывали снасти. Где-то внизу вяло переругивались матросы на смеси немецких и польских крепких словечек. Неподалёку от Клауса постоянно торчал майор Арно Блумквист, смотревший на него с явно читаемым подобострастием.
— Господин Клаус! — Эгерод по просьбе Брайана позвал шведа, который за короткое время успел возненавидеть невозмутимого переводчика. Повернувшись к Хенрику, Клаус немедля одарил дана уничижительным взглядом. Ничего не ответив, он хотел было уйти в каюту, но был остановлен окриком Белова:
— Извольте подойти!
— Господину Клаусу нездоровится, — попытался ответить за своего начальника Блумквист. — Он выйдет к ужину.
— Карл Густав мог бы уделить нам некоторое время, — произнёс Брайан. — Переведи ему, Хенрик, будь добр.
Невесело усмехнувшись, 'Клаус' спросил Белова, будет ли ему предоставлена возможность перейти на шведский корабль во время стоянки. Но эзельский воевода будто не слышал вопроса, приблизившись вплотную к шведу.
— Господин Врангель, с какой целью вы решили хранить своё инкогнито? — поинтересовался у собеседника Брайан, не повышая голоса. — И кто же был ваш спутник, уехавший в Ревель? Его никто не узнал, в отличие от вашей персоны, адмирал.
— Знаете, господин Белов, нашей королеве захотелось узнать, что за люди появились у наших границ, — ответил швед. — Неудивительно, что вы не знаете его, это всего лишь мой секретарь Густав.
— Интересно, что вы расскажете королеве? — улыбнулся воевода.
Прежде чем ответить, Карл вздохнул, собираясь с мыслями. Вскоре, прищурив глаза из-за яркого света, он непринуждённо проговорил:
— Всё то, что уже знал прежде, ко времени моего назначения в Эстляндию. Скажу прямо, господин Белов, — лицо Карла Густава приняло уверенный вид, а в голосе прибавилось железного звучания. — Не знаю, как вам удалось склонить датчан и московитов к покровительству над Эзелем, для меня это загадка... Но, право слово, на вашем месте я бы не стал упорствовать в противостоянии со шведской короной. Или вы надеетесь на ваши мушкеты? Бросьте, вам удастся выиграть бой, но никак не войну.
К исходу вторых суток похода корабли бросили якорь у острова Котлин, встав на ночёвку у его южного берега — там, где узкой, извилистой полосой проходил фарватер. Шведы остались у северной оконечности Котлина. Наутро эзельцы снялись и вошли в Невскую губу, сопровождаемые лишь пинассой — шведский фрегат остался на месте ночёвки. Йенсен, руководствуясь картами ангарцев, снова бросил якорь у устья Большой Невы, приказав спускать шлюпки. Боты уже ушли к берегу острова, называемого финнами Лосиным. Где-то там должны быть бойцы Смирнова.
Глава 4
Карелия — Эзель. Начало сентября 1647 (7156)
Ранняя осень на Балтике умиротворяющая, тихая. Часты дожди и туманы, ветер с моря всё холоднее день ото дня. Урожай убран, корма для животных заготовлены, но у крепостных крестьян ещё много работы — барщина да тягловая повинность общины перед хозяином. Кроме того, на церковь надо хорошенько поработать, не то жди беды! Терпеливы эсты. Долго зрело их недовольство, видели они, как новая власть селит на покинутых шведами землях острова славянских чужаков из немецких земель, а также выходцев с Руси. А с ними ни барону, ни епископу сладу никакого нет. Работают только на себя, лишь десятую часть отдают воеводе на кормление солдат, а за остальное — молоко ли, масло, зерно или рыбу, получают звонкую монету. А за эстов денежки получают люди барона да церковные служки. Долго ворчали крестьяне, засылали молодых парней в деревни, дабы те посмотрели за житьём пришельцев. Стали говаривать в народе, что чужаки веру имеют иную, нежели у эстов, а потому воевода не даёт их в обиду ни барону, ни церковнику. И никто над ними не властен, кроме воеводы и его людей. Школы при церквушках есть в каждой такой деревне, да и обращению с мушкетом учат тамошних мужиков. Бывали случаи, когда бароны пытались новых поселенцев научить уму-разуму, заставив их работать на себя да платить оброк, но только каждый раз бывали бароны биты. А воевода вскоре присылал солдат, которые забирали барона и увозили его в столицу, где он представал перед судом. И каждый раз барону присуждали выплатить в казну немалый штраф.
