Дп5. У всех разные игрушки.

Все это я слышал от него неоднократно, но никогда еще эти его слова не должны воплотиться "прямо сейчас". Отчего-то стало тоскливо.

— Ладно, не грусти, — махнул рукой Серый. — Послушай лучше про нашу третью задачку... Только сначала еще выпьем.

И мы еще выпили, после чего Фролов продолжил:

— Нам нужен жесткий клинч с западной экономической и бытовой системами. Клинч, но не растворение в них. Понимаешь, в чем разница?

— Им должно быть очень тяжело от нас избавиться?

— Ты не дурак, — пьяно хихикнул Серый.— Тогда зачем так часто пытаешься им выглядеть? Не обижайся. Им должно быть невозможно от нас избавиться. Никак. Их концерны должны зависеть от нас, их банки — зарабатывать на нас, их дети — слушать русские, украинские, узбекские сказки на ночь...

— Зачем?

— Затем, что только такое положение вещей может дать нам хоть какую-то гарантию безопасности. Разумеется, не стоит отказываться и от ядерной дубины — чтобы никто не считал нас добродушными плюшевыми мишками. Мы прокатим любого в космос, мы построим электростанцию в Индонезии, мы проведем торговый караван через арктические льды. Мы должны быть везде, никому при этом не навязываясь.

— Сложно это...

— Сложно? Не думаю. Просто это не задача трех дней, это задача на пару-тройку десятилетий. Но если не бросать и быть упорными — все можно сделать. И мы с тобой уже это делаем. И не только мы, — он непонятно ухмыльнулся.

— Я чего-то не знаю?

— Ты слышал о Джеймсе Гиффене? О нем сейчас много говорят в Америке.

— Гиффен, Гиффен... Недавно мистер Браун о нем упоминал, но я как-то не заострял... Кто это?

Серый поднялся, подошел к полке, где были навалены стопкой журналы, пошелестел бумагой и вернулся ко мне с раскрытым Forbes:

— Оцени, — на меня с фотографии смотрел сорокалетний мужик с честными глазами на открытом и даже добродушном лице, — Джеймс Гиффен.

— Чем он замечателен, что о нем так много говорят?

Серый расхохотался так, что я даже испугался за его душевное здоровье.

— Ты не поверишь! — прохрипел он сквозь смех. — Не поверишь!

— Да что такое не так с твоим Гиффеном?

— Когда мы с тобой начинали нашу американскую эпопею, — сказал, отсмеявшись Серый, — этот парень уже был на пару шагов впереди. Не мы одни пытаемся соединить разные экономики, но он это делает по здешним правилам.

— Чего? — я не то чтобы не поверил, я просто не понял, о чем он говорит. — Как?

— У него был небольшой банк Mercator. В восемьдесят четвертом ему отчего-то пришла в голову идея начать очень близкие отношения с Россией. В восемьдесят четвертом! С Империей зла! Каково, а?

— Но это не все?

— Это только начало. Гиффен в восемьдесят четвертом создает Американо-Советский торгово-экономический Совет, — Серый протянул мне первый том справочника Who is Who in America за 1988-1989 годы, — в который сразу вступают триста! Триста американских компаний. И не какие-нибудь карлики, а вполне себе состоявшиеся корпорации вроде Intel или Union Carbide! И начинают бешенную деятельность по наведению мостов с Советским Союзом. Под аккомпанемент враждебной риторики Рейгана. Понимаешь, в чем дело?

— В восемьдесят четвертом? За год до Горбачева?!

— Именно! Но мало этого — мистер Джеймс Генри Гиффен отметился членством в рокфеллеровском Совете по международным отношениям. И первые масштабные торговые отношения начались до Перестройки! Американцы учетверили свою активность в экономических контактах с отдельными предприятиями Союза. Да ты и сам наверняка сталкивался, с тем, что то там, то там тебе говорили, что к ним приезжали "американцы, японцы, англичане"?

— Бывало, — согласился я, припоминая подробности своих посещений Союза в последние два года.

— Но ты же понимаешь, что никто просто так рисковать деньгами не будет?

— Они все знали? Знали, что Горби сдаст страну?

— Да я в этом уверен как в том, что у меня есть пуп! Я поинтересовался будущим мистера Гиффена и знаешь что? Коррупция, связи с ЦРУ, подкуп чиновников — от Москвы до Алма-Аты — вот лицо этого "честного и частного" американского бизнесмена. Взятки на десятки миллионов долларов, устранение неугодных, все, за что здесь он получил бы пожизненное, там делалось с легкостью необыкновенной.

— Арманд Хаммер дубль два?

— Точно! Только мистер Хаммер осуществлял связь здешних господ со своими холопами там, а когда ему там сказали, что холопов больше нет, он остался не у дел и использовался от случая к случаю. Однако сейчас появились новые люди, готовые накинуть на шею долларовую удавку — и возник мистер Гиффен для связи с ними.

Информация была интересная и немного неожиданная.

— И как это относится к нам? — спросил я.

— Элементарно, дружище! Я присоединился к "доброму" начинанию. Теперь половина моих здешних компаний работает под крылом организации Гиффена, а, значит, и ЦРУ! Мы теперь как жена Цезаря — вне подозрений! И делаю я теперь там все, что захочу, потому что у меня есть мандат на это от Гиффена и Лэнгли! И пусть только попробуют, суки, вякнуть! Я им устрою судебный Армагеддон!

В этом был весь Серый. Для него безопасность была всегда важнее прибыли, а действовать чужими руками — самой желанной мечтой. Но, может быть, только благодаря этому мы еще не в каком-нибудь Алкатрасе?

— Мы теперь на вполне законных основаниях, с одобрения Конгресса и Сената, везем сюда врачей и инженеров, представляешь?

— Не рой яму другому, ага? — хмыкнул я, наполняя стаканы. — За такую находку не грех выпить.

Мне было даже завидно, что он сумел найти такой чудесный инструмент влияния, а я даже не пытался искать что-то подобное, всюду пытаясь все сделать сам.

— Но не напиваться, — уточнил Серый. — Напиваться нам нельзя. Твое здоровье!

— Я так понял, что это еще не все? — довольное лицо Фролова обещало мне сегодня еще немало откровений.

— Шутишь? Это только начало, — сказал он, отправляя в рот кусочек лимона. — Помнишь, как в высшей математике теоремы доказывали? Какого-нибудь Остроградского? Что нужно для доказательства?

— Исполнение условий необходимости и достаточности? Ты об этом?

— Помнишь еще! Надо же, а я думал, ты совсем уже забизнесменился!

— Такое не забудешь. Так что там дальше?

— То, что мы с тобой обсудили — лишь часть головоломки, немаловажная, но часть. Необходимая часть, которая не позволит свести Россию до уровня какой-нибудь, прости Господи, Папуасии, но и не даст возможности влиять на процессы в мире. Для того, чтобы остаться державой, нужно иметь реальную силу для оперативного влияния на оппонентов. До сих пор мы полагались на ядерное оружие, но это глупо, как если бы в дедовой деревне при каждой угрозе за околицей вытаскивать из подпола зенитную пушку. И против волков и против мышей и против оккупантов. Нужен пистолет.

— От твоих метафор голова кругом идет, — пожаловался я. — О чем ты опять?

— У США есть сколько-то флотов, каждый из которых в одиночку может без ядерного оружия одолеть практически любого противника. Эти флоты оплачены чужими деньгами и России в нынешних условиях такое не потянуть. Да и глупо это — каждый раз противопоставлять военной силе военную силу — так и до реальной войны недалеко. К тому же наши вооруженные силы совсем не заточены для автономных действий вдали от своей земли. И тогда остается лишь две компоненты влияния — идеология и деньги. С деньгами у нас всегда было не очень хорошо, а благодаря идеологии Союз пять лет назад контролировал в той или иной степени почти семьдесят процентов земной территории.

— А населения?

— Тоже примерно столько же. Беда лишь в том, что это были беднейшие земли с нищим населением. Африка, Латинская Америка, Азия. Именно для них была приемлема продвигаемая идеология как часть маркетинга. Для населения. Но мы с тобой уже знаем, что население — оно как женщина: толпа падка на обещания и способна поверить отъявленным мерзавцам, лишь бы они говорили то, что ласкает ее слух. Важно, что на самом деле местные царьки клали большой прибор на весь социализм: как только появлялся рядом кейс с долларами, идеология уходила на пятый план.

— Доллары? Твоя цель — доллары?

— Да! — осклабился Серый. — Америка держится на трех китах: монополия на знания, оружие, деньги. Оставим ей оружие — у нас и свое не хуже, но выбьем из-под ее задницы остальные подпорки!

— Ты же говорил, что нельзя делать здесь плохо?

— Я и сейчас так говорю. И делать плохо Америке я не собираюсь. Я хочу сделать хорошо, настолько хорошо, что она задохнется от удовольствия! Помнишь, мы договаривались о кризисе? Нынешний мы сделаем маленьким и незначительным — по старой схеме.

— Кассовый разрыв?

— Да, старый добрый кассовый разрыв где-нибудь на Филлиппинах и Тайване, в Мексике или Венесуэле — туда сейчас активно МВФ лезет, вот и повод щелкнуть его по носу. С обязательными маржинколами у десятка международных корпораций и истерикой в прессе. И знаешь, что будет после этого?

— Нас вычислят.

— Даже не сомневайся в этом. Если не лично нас, то Ландри, Снайла, Уилкокса, Персена, Штроттхотте. А без них мы с тобой — никто, два возомнивших о себе щенка. Но нас вычислят, здесь ты прав. И я хочу к тому времени лишить их рычагов влияния на нас. И дать другим рычаг для влияния на них.

— Лишить их долларов? Робин Гуд, да?

Мне показалось, что Серый стал заговариваться. Спьяну ли, а быть может, от нервного напряжения, но нес он что-то вообще непонятное.

— Нет! Послушай меня! В Европе обсуждается идея экю или евро, здесь — идея панамериканской валюты. Ерунда вся в том, что все предполагаемые валюты по умолчанию будут ставиться в зависимость от доллара или от доли участия в МВФ, неважно. Суть в том, что рулевым при любом раскладе остается Америка, благослови ее Господь! А мне этого совсем не нужно. Если ты держишь свой кошелек в чужой валюте — будь готов к тому, что однажды он окажется пуст. Мы с тобой выпустим на рынок первые полностью частные деньги, обеспеченные нашими физическими активами! Твоим и карнауховским золотом, заводами и электростанциями, моими корпорациями, акциями, землей! Мы все просчитали! Сейчас я расскажу подробнее.

Он бросился к стеллажу с рулонами бумаги. А я расстегнул пуговицы на сорочке, ослабил подтяжки и быстренько опрокинул в себя остатки из стакана.

И на целый час я погрузился в длинный путаный монолог Фролова о финансовых перспективах мировой экономики — с таблицами, графиками, диаграммами. Не сказал бы, что у Серого был готовый план, скорее, это была куча неоформленных мыслей, нуждавшихся в систематизации и шлифовке, но, несомненно, идея была стоящая. Его фраза "мы все просчитали" была чистой воды враньем и при ближайшем рассмотрении обнаружилась целая куча прорех в сыром проекте, но все они были преодолимы. Мы даже позабыли о виски, потому что Серому хотелось выговориться, а мне всегда нравились новые головоломки. Такая уж черта характера — не способен к долгой планомерной работе. Загораюсь мгновенно, выплескиваю энергию и надеюсь на результат, а долго тянуть одну и ту же лямку для меня смерти подобно. Поэтому при первой же возможности я предпочитаю сбросить надоевшую рутину на толкового помощника, изредка возвращаясь к проверке текущего состояния.

— Смотри, — горячился Серый, — мы не начнем с первых же шагов объявлять новую мировую валюту. Это было бы сверхглупостью. Очень небезопасной глупостью. Да и не нужно такое никому. Мы сделаем вот как: создадим глобальный фонд, сольем в него какое-то количество реальных активов. Никаких долларов, марок и фунтов, никаких облигаций, никаких "гудвиллов", страховщиков, брокеров — только реальные акции промышленных, транспортных, торговых компаний, которые мы полностью контролируем, за которыми стоят карьеры, заводы, торговые сети, аэропорты, электросети, здания, железные дороги, корабли. И каждая акция которых может быть измерена конкретным имуществом. А потом...

— Секьюритизация? — перебил я, потому что и сам подумывал о чем-то похожем.

— Да! Проведем секьюритизацию и выпустим бумаги, объединяющие все эти активы. Облигации фонда и станут нашими деньгами, свободно ходящими в расчетах между контролируемыми компаниями. По крайней мере — поначалу. Неподверженные инфляции, дефляции, бифляции, прочим фляциям, которым еще и названия не придумали! Зависимые только от того имущества, которое имеется на балансах компаний! От выпущенных машин, выработанных киловатт-часов, перевезенных тонн и нарубленного угля!

Его глаза сверкали, он очень гордился своей идеей.

Мне же мысль показалась не очень здоровой:

— Даже самые удачливые компании, бывает, банкротятся. В индексе Доу из сотни компаний начала века сейчас присутствует едва ли десяток. И никто не даст гарантий, что через пять, десять, двадцать лет останутся и они. Компании — это слишком виртуальный актив. Как учесть поглощения, слияния? Было две компании с имуществом на сто миллионов, после слияния стала одна с имуществом на те же сто миллионов, но с обязательствами перед акционерами. Ее доля на рынке увеличилась, возможности выросли, но твоя схема этого не отразит. Если держаться только за оценку материальных активов. Что делает одну компанию успешной, а другую, с таким же капиталом — лузером? Удача, разница в управленческих подходах? Как это оценить по твоей системе?

Серый почесал в затылке и заметил:

— А ты вырос, ага?

— Наверное, — ответил я. — Никогда об этом не задумывался. Наверное, я вырос. Фондовый рынок оценивает эти изменения колебанием курса акций. Но ты предполагаешь создать систему, неподверженную изменениям? Опыт Москвы тебя ничему не научил, да?

Серый похлопал меня жесткой ладонью по плечу, заглянул в глаза и проникновенно сказал:

— Да-да-да, я все понимаю, неустойчивая экономика, никуда не годные обратные связи, ведомственные помехи в прочтении сигналов. Но я не собираюсь создавать новый Госплан. Я так же далек от этого как Хайек! Зак, ты же сам понимаешь, что все твои вопросы решаемы в рамках рыночной экономики. Очень хотелось бы создать систему, стопроцентно отражающую реальность, но это невозможно. А возможно лишь какое-то к ней приближение с той или иной точностью. Наш будущий фонд — это не просто мешок денег. Это люди, специалисты, эксперты, проводящие ежедневно тысячу оценок. Это рейтинговое агентство, супербанк, клиринговый центр, платежная система, аналитическое бюро в одном лице. Согласись, если бы тебе в начале века рассказали бы о ФРС, которая будет контролировать деньги сильнейшей страны и всего мира, ты бы тоже нашел тысячи слабых мест?

— Возможно, — согласился я. — Но это ведь ничего не доказывает? Это не довод.

— Это, конечно, довод, — хмыкнул Серый. — Ты забываешь, что если ничего не делать, то ничего и не сделается! Сама идея частных денег, регулируемых эмитентом в зависимости от текущего состояния рынка и его возможностей, не так уж плоха. Можно выпускать вообще ничем не обеспеченные деньги — и никто не скажет ни одного слова, если рынок готов это принять и ты убедишь его, что ему это нужно. Подумай вот о чем: мы добываем медь в Чили, везем полуфабрикат в Японию, там перерабатываем ее в провода и развозим их по половине мира. Сколько встречных обменов валюты совершается в этом процессе? Пять? Десять? Сколько на конвертации теряется денег? Сколько специалистов-оптимизаторов сидят в штаб-квартирах корпораций и занимаются только лишь пересчетом и сравнением текущих курсов? А ведь мы можем свести эти операции к одной-двум, если внутри корпораций взаиморасчеты будут проводиться в наших дублонах! И горнодобытчики из Чили всегда смогут их продать нам по устраивающему их курсу. Удобнее сегодня — пусть продадут сегодня, удобнее завтра — мы не обидимся и на это. И им будет ровным счетом начхать на политический кризис в Чили или в Боливии — потому что наши деньги никак не связаны с политическим состоянием государств. Наши деньги формируются золотом из Узбекистана, машинами из Германии, сталью из Японии, оружием из России, компьютерами из США, самолетами из Бразилии или Франции, кораблями из Южной Кореи и телефонами из Финляндии и Швеции, но никто из них не имеет решающего влияния на дублоны! Представь себе инвестиционный проект, который мало зависит от валютного курса! Разве это не мечта любого инвестбанкира?