Сквозь страх

Я постучался в ворота. Я долбанул в ворота щитом со всей дури, а дури во мне было много. Выждал несколько минут. Послушал, как где-то за стеной мычит корова...

— Похоже, его нет дома, — сказала Света, и это были ее первые слова с момента выхода из Подмостквы.

— Погоди-ка... Подержи-ка...

Я сунул Свете в руки свои щит и меч, сразу же чувствуя, как где-то внутри меня откатывается влево полоска максимальной силы удара. При нашем с Олей первом визите сюда, Эйфель говорил что-то о том, что высокий забор ему нужен не просто так, что тырят тут кому не лень, в особенности — конкуренты. И что забор — это в первую очередь от монстров, чтоб не лазили, а вот от других торговцев и земледельцев поверх забора установлено кое-что еще. Сигнализация.

— Буч! Стой тут! — скомандовал я своему питомцу, поставив его в метре от стены. — И голову пригни, просто на всякий случай.

Взяв разбег и игнорируя ставшее уже привычным бормотание треников ("Мы самые быстрые! Мы самые прыгучие!"), я, оттолкнувшись от спины Буча, взмыл ввысь и шмякнулся пузом на вершину забора, повиснув на нем словно тряпка на веревке. Да, я взял с разгону два метра. Да, я герой 103-го уровня, завидуйте молча.

Я попытался встать на заборе в полный рост, но не успел. Сигнализация сработала, и сработала в полную силу. Казавшийся таким солидным и нерушимым забор вдруг всколыхнулся по всей длине, а из его верха вдруг взметнулись здоровенные стальные иглы, попытавшиеся вонзиться мне в ногу от колена, которым я как раз на забор оперся, до кончиков пальцев, но не на того напали. Боевой бонус аутотреников был целых 106 единиц, так что пробить их какими-то иглами было также сложно, как сбить вертолет рогаткой, но вот заставить меня потерять равновесие и сверзиться на землю, в эйфелев двор — это куда проще.

Удар о землю вышиб из меня пару нецензурных выражений и 11 очков здоровья, и я едва только поднялся на ноги, как тут же шмякнулся обратно на землю. На этот раз уже не плашмя, а на задницу, и добавил еще немного непечатного текста от удивления, потому что передо мной прямо из воздуха материализовался Эйфель.

"Эйфель. Герой 39-го уровня", — сообщила мне подсказка. За полтора года, что прошли с момента нашей последней встречи, Утакалтинг вымахал на 40 уровней, а Эйфель — всего на 9, но не это меня так поразило. Выглядел он практически так же, как и при первом нашем знакомстве: рост — чуть выше среднего, длинные прямые волосы до плеч, тяжелый взгляд, широкие плечи. Уже знакомый мне темно-красный доспех из кожи шардевкатрана ("Боевой бонус — неисчислим", всплыло над Эйфелем, как только я кликнул на нем правым глазом), в руках — простой, но изящный длинный меч. А, нет, простите, не простой. Когда это у Эйфеля было простое оружие? Вот ты какой, Дюрандаль, легендарный меч Роланда... Боевой бонус, разумеется, тоже больше бесконечности.

Но не это все меня удивило, заставив глупо и по-детски сесть на попу. Удивило и поразило меня в появлении Эйфеля то, что он дымился! Весь!

— Ты откуда? — задал я, наверное, самый идиотский вопрос в своей жизни.

Эйфель опустил занесенный меч, прихлопнул у себя на плече язычок пламени и протянул мне руку, помогая подняться.

— Нет, Кудряшов, ты неисправим. Валяешься У МЕНЯ на подъездной дорожке, возле МОЕГО дома, в МОЕМ дворе, на который ты попал, сиганув через МОЙ забор, и имеешь наглость спрашивать У МЕНЯ, откуда тут я?

— Да я не это имел в виду.

— А я — именно это. Чего тебе?

Вообще Эйфель довольно милый, душевный и гостеприимный человек. Упрямый — да. В меру трусливый — тоже да, ибо подобно вампирше Мириам из "Голода" Стрибера — слишком сильно ценит свою жизнь. Хотя кто знает, каким к 90 годам буду я, если мне повезет дожить до этого возраста, сохранив хотя бы остатки разума. На то, чтобы обрести эйфелеву мудрость я уж и не замахиваюсь. Но злой и мрачный — нет, ни в коем случае. Просто мы с ним все время встречаемся в Годвилле во время каких-то неприятностей. В прошлый раз его неприятности вообще происходили от меня. А в этот?

— Семен, мне помощь твоя нужна! — сказал я. В самом деле. Глупо притворяться, что я зашел чайку попить. Нет, я зашел бы, наверное. Потом зашел бы, после Некропетровска. Но сейчас у меня испуг, наверное, на лице был написан.

— Что ты опять развалил?

— Свою жизнь. Кажется.

В ворота что-то с грохотом врезалось.

— Кирилл, ты там в порядке? — обеспокоенно подала голос Света. — А то дымком пахнет.

— А там кто?

— Моя жена. Впусти ее, пожалуйста. Мы тебе все объясним.

Тяжелый вздох Эйфеля был бы понятен даже тому, кто не знал этого боевого старика вообще. "Эх, ведь просто так он не отвяжется!"

— Эйфель — Светлана. Моя жена. Света — Эйфель. Маг.

Следом во двор крадучись вошли питомцы, окончательно ошалевшие от происходящего. То хозяева куда-то несутся, то пришли в чей-то дом вместо храма или кабака.

— Манипулятор межпространственными энергиями! — поправил меня самодовольный старик. — Маг — это слово для писателей, вроде твоего мужа. И да, можно сразу на "ты". Пойдемте в дом, что ли? Хоть чаем вас угощу, там и поговорим.

— Нет, погоди! — остановил его я и, продемонстрировав прямо тут, у ворот, в чем суть проблемы, попытавшись отправить Свету домой. — Видишь? Слова-ключ не работают.

Эйфель пробурчал что-то непонятное, подошел к Свете вплотную, сделал какие-то пассы руками, снова что-то пробормотал и обернулся ко мне.

— Кирилл, ты — идиот. И я тебе уже это говорил, еще при нашей первой встрече.

— Ты мне заодно шесть ребер тогда сломал. Давай остановимся на словесном выражении твоего недовольства.

— Она беременна.

— Спасибо, я знаю.

— С ребенком... все в порядке? — срывающимся голосом спросила Света.

— В полном. В гораздо большем порядке, чем с вами. Пойдемте в дом!

Я ободряюще улыбнулся жене. Мол, вот, я же говорил, Эйфель во всем разберется и сумеет нам помочь.

— Ты можешь отправить нас домой?

— Тебя — могу. И могу заодно портал в Годвилль, что на тебе замкнут, закрыть раз и навсегда, чтоб ты больше жизни других опасности не подвергал. А ее, то есть их — не могу.

Зашибись. Вот тебе и великий маг!

— Почему?

— Пойдем в дом, я сказал! Там все расскажу.

Я сдался. Света сдалась давно, как только обнаружила, что заперта в этом мире. Буча и Мумусика вообще никто не спрашивал. Они по привычке поплелись в дом за нами, но Эйфель остановился на пороге, погрозил им пальцем и наши хулиганистые одомашненные монстры смирно расселись у крыльца, дожидаясь хозяев.

Эйфель провел нас на кухню — весьма просторную, сопоставимую по размерам с залом в нашей квартире, но обставленную весьма просто, а сам ушел приводить себя в порядок. Мы, в ожидании его возвращения, сели за широкий деревянный стол, побросав шмот рядом. Молчание, висящее в воздухе, можно было черпать ложкой, но только деревянной, потому что металлическая билась бы током, задевая пронизывающие молчание волокна напряжения.

— Прости меня, — решился заговорить я.

Света молчала, глядя в стол.

— Я не думал, что все так... Казалось, что все просто будет... Погуляем, отдохнем, развеемся.... Я же не ожидал...

— Знаю. Прощаю. Все будет хорошо.

Паршивый из меня муж. Это я должен ее утешать. Это мои слова: "Все будет хорошо". Это я должен их произнести, стоя перед ней на коленях. А получается, что виноват я, а утешает меня она.

Никчемный я. Пустой. Бесполезный! Хотел как лучше, а получилось... А как получилось-то, собственно? Наш малыш жив, Эйфель так сказал, а у него нет привычки ободряюще лгать. Если бы малыш погиб из-за переноса или еще из-за чего-то, о чем я в силу скудности опыта путешествий между мирами не знаю, он бы так об этом и сказал, прямо там, во дворе. А раз не сказал, и повел к себе в дом, чтобы поговорить — значит что-то можно сделать.

Или он просто тянет время, не зная, как нам сказать, что мы застряли тут навсегда? То есть до новой перезагрузки сервера, которая сотрет нас и все наши следы из этой реальности?

Да где ж он так долго ходит-то?

В эту секунду на кухню вошел Эйфель. В нем ничего не осталось от грозного воина в дымящихся доспехах. Обычный мужик лет сорока, крепкий, следящий за собой, хозяйственный и домовитый. Одет он теперь был в футболку и шорты. Обычные хлопчатобумажные футболку и шорты, совершенно неуместные, да и невозможные в Годвилле. В жизни он выглядит, кстати, в точности также. Да. Не смотря на свои девяносто, выглядит на сорок... Как он это делает — я не знаю, но одним здоровым образом жизни тут точно не обошлось.

Кстати, размышления о внешнем виде Эйфеля навели меня на другую мысль: когда я переношусь в Годвилль — я попадаю в тело Утакалтинга. Когда я возвращаюсь обратно — Утакалтинг становится собой. Эйфель явно где-то отсутствовал, и когда сработала сигнализация — материализовался прямо передо мной как есть. В теле Эйфеля. Встает вопрос: он путешествует где-то в теле годвилльского героя или вообще переносится в Годвилль в своем собственном теле?

Эх, ведь не скажет же все равно...

Эйфель тем временем что-то сделал у стоявшей по центру кухни печи, и в ней загудело пламя. Повел руками над чайником, и из его носика потянулась струйка пара...

— Вообще я обычно так не делаю, — сказал он, видя, что за ним наблюдают, — это все равно, что котлету в микроволновке разогреть. Вроде и то же самое, но когда она только со сковороды — она вкуснее. Просто не хочу заставлять вас ждать. Вот, настой кипрея, он вам сейчас пригодится, нервы успокаивает здорово. Кипрей местный, особенный... Вот плюшки, угощайтесь.

Горячие кружи с иван-чаем мы тут же пригубили, а на плюшки оба даже не посмотрели. Не до десертов сейчас...

— Все, не томлю, рассказываю. У вас серьезная проблема. Точнее, Света, это у тебя серьезная проблема, даже две. Первая — ты замужем за редкостным идиотом и оболтусом. Вторая — ты и твой нерожденный сын намертво здесь застряли. Точнее — сын застрял, а ты — с ним за компанию. Кстати, сыну сколько? Ну, в смысле, какой месяц беременности?

— 8 месяцев. Чуть больше, пожалуй.

— Самое время. Молодец, Кирилл! Если бы ты их сюда зашвырнул в первые месяца три — вероятно все было бы нормально. А сейчас он уже почти человечек. Он уже многое понимает, что-то там даже анализирует своим крохотным мозгом. На уровне "Нравится — не нравится", "Приятно — не приятно".

— Да в чем дело-то? — рявкнул я, теряя терпение. — Что я сделал?

— Помнишь мою коллекцию трофеев, которую твоей милостью развеяло по ветру?

— Как такое забудешь...

— Света, специально для тебя. Я не знаю, что твой нерадивый муж рассказал тебе обо мне, поэтому, может быть, где-то повторюсь. На протяжении пятнадцати лет по летоисчислению Годвилля я, путешествуя между мирами, собирал коллекцию удивительного оружия. Легендарных мечей, щитов, кольчуг и просто мощных артефактов, энергетика которых зашкаливала. Перезагрузка "Годвилля" стерла их все, и теперь я собираю ее заново. Некоторые артефакты существовали в единственном экземпляре. Некоторые дублированы в разных слоях реальности. Некоторые, как доспех, который ты на мне сегодня видела, слава богу, имели копии.

— Да, Кирилл говорил. О булаве Ильи Муромца, о Голубом Мече Хагена...

При упоминании Голубого Меча по лицу Эйфеля пробежала тень. Видимо он как раз был единственным в своем роде.

— Так вот, большинство артефактов настолько накачаны энергией, что имеют некое подобие самосознания. Некоторые из них не против сменить хозяина, но категорически отказываются покидать мир, в котором они созданы. Некоторые можно перетащить из мира в мир, но сделать это они позволят далеко не каждому человеку. В нашем родном мире, кстати, вся моя коллекция существовать не могла в принципе. Большинство предметов туда просто не перенесешь, а те, что можно перенести — оставят всю свою силу на грани миров.

— И какое это отношение имеет к моему сыну? — снова подал голос я. — Он что, тоже артефакт?

— В некотором роде — да. Как и предметы, которые ты видел в моей коллекции, он может хотеть или не хотеть перенестись в другой мир. И сейчас он не хочет!

— Стоп. Я же перенес только Свету.

— Ты перенес их обоих. Просто сейчас ваш ребенок еще часть матери, поэтому при прыжке в Годвилль их сознания слились. Малыш сейчас — где-то у нее в голове. Его крошечное, маленькое сознание, которое совершенно не понимает, что произошло, но происходящее ему нравится. Понимаешь, о чем я?

— Нет.

— А я понимаю... — заговорила Света. — Тут — весело, а дома — скучно, да? Дома мама одна, а тут она постоянно с папой. Он не уходит на работу, он все время рядом. Мама — под хмельком, все время в хорошем настроении, и Стас — тоже одурманен алкоголем и эндорфинами в моей крови. Так?

— Да. И сейчас ваш малыш просто не хочет покидать понравившийся ему мир.

— И что делать? — спросил я. — Можно его силой перенести?

— Можно. Но это скорее всего необратимо повредит его психику.

— Мою же не повредило, когда меня туда-сюда швыряло.

— Твою — нет. Но тебе и не минус один месяц. Не подходи к нему с привычными мерками, это еще даже не ребенок, это разумный артефакт, который твоя жена хранила в своем животе, ну а сейчас — хранит в своем сознании. Он отказывается переходить грань миров, и моя попытка рвануть его через нее со всей силы может в лучшем случае дать ему такой стресс, по сравнению с которым нападение на вас льва в реальном мире — просто легкий испуг.

— Ничего себе, "в лучшем"...

— В худшем на грани миров Света отправится домой, а малыш разобьется об нее как об бетонную стену. Нет, тут уместнее сравнение с водной гладью. Нырни в воду правильно, и все будет хорошо, но упади на нее плашмя — ушибешься. А может и расшибешься, смотря с какой высоты падаешь. Малыш не хочет переноса, а значит не готов к нему, он будет сопротивляться всеми силами, а сил у него — много больше, чем у взрослого человека, чем у тебя, например. Тех сил, которые ты называешь магией. Поэтому, возвращаясь к образу воды, о грань миров он ударится плашмя, всем корпусом, а точнее — всем сознанием, а это — верная смерть.

— А можно... уговорить его вернуться? — Света как всегда мыслила логичнее меня. Пока я все проблемы решал посредством пробивания стены лбом, она искала обходные пути, на которых не обязательно было зарабатывать сотрясение мозга.

— Нет. Не забывай, он еще не человек, у него сознание — на уровне одухотворенного предмета. И он, как и все дети, эгоистичен. Ему нравится в Годвилле, поэтому он удерживает здесь и тебя, не давая совершить переход. Самый простой способ вернуть тебя обратно — это разделить вас. Но... Сама понимаешь.

— Понимаю.

— Однако есть другой вариант.

Мы подобрались и обратились в слух. По закону жанра после этих слов как раз и должно было следовать описание нашего единственного шанса попасть домой.

— Ваш кроха должен разлюбить Годвилль. Он должен решить для себя, что привычный ему мир хоть и порядком скучен, но все-таки нравится ему больше, чем этот.