Унэйри быстро глянул на него, потом — в небо, в воду под ногами... Чуть слышно кашлянул. И проговорил речитативом — День напрягся, вслушиваясь в металлически-звонкий голос:

— Я скажу вам, носящие оружие и мечтающие о нём как о своём прошлом или будущем, скажу вам, жёны и те, кто был ими или станет ими, сэокг о Встрече Владык. Так верно было, все знают, что было, и я скажу, как было, ничего не добавив и не убавив. Слушайте и скажите, если я лгу, когда замолчит мой голос. И если так будет, пусть больше никогда не прозвучит он.

Было так...

...Зеркало

Или блаженство Небес

В небо взгляд

Отразит седину

Радужный

Радужный Мост в ту страну

Куда не дойти.

Тающий

След у воды

Острая

Сталь чар

Радуйся! Вместо меча

Наша клятва пронзает сердца.

Холодно

Кольцо на руке.

Где мой меч?

Ножны пусты...

В облаке у воды

Белый зверь под пустым седлом.

Солнца жар

Тепло огня

Россыпь звёзд

По ночной воде

Воинство на грани дня

Зовёт с собой.

Дёггрюд

Одетый зарей

Юррефин

С властным лицом

Юнеррим

С белым копьем

И Нидхельм.

Дёормуд

Преследует цель

Тёрехейд

Правит зверя к нему...

...Дёогмунд

Это имя — моё

И отныне мне быть одному

Мне быть одному (1.)

...Было так.

1.В сэокг рассказано о встрече Владык Первых Родов, заключивших союз против могущественнейшего на Сторкаде в тот период Рода Хоэррды. В итоге после трудно доставшейся победы над Хоэррдой Владыка Дэм-Торсада Безымянный* погубил одного за другим и своих вчерашних союзников, добиваясь единоличной власти над Сторкадом. Сэокг интересен в том числе тем, что в нём единственном более-менее ясно упоминается вероятное имя Безымянного — Дёогмунд. (На самом деле это переделка песни "Анариона" "Дегмунд".)

* Безымянный — владыка острова Дэм-Торсад времён последней войны, позже — владыка Сторкада, Глава Совета Родов, Император. Интересен тем, что является безусловно историческим персонажем, наличествуют даже записи его голоса и фотоснимки, но при этом странным образом нигде точно не зафиксировано его настоящее имя, хотя такого, в принципе, не может быть у сторков. Был колдуном-хадди, точнее — выяснилось, что он хадди, уже после его окончательной победы. Загадочно исчез после очень длительного правления, в конце которого сторки уже вышли в космос — исчез, оставив после себя золотое кольцо Даритель, которое носил, не снимая, с детства — и по легенде выковал сам в жерле вулкана Сви'галли, проходя ещё только первую ступень колдовской инициации.

День совсем не понял смысла сказанного-спетого Унэйри. И не только из-за того, что многие слова и даже целые фразы на старом языке сторков были просто непонятны — не из-за этого было неясно, о чём говорилось... Но... но почему-то одновременно за неспешными, короткими строками словно бы вставало то, о чём там было сказано. Как те же туманные струи несуществующей реки, рождённым знойным летним днём над хлебным полем. День даже потряс головой, чтобы прогнать наваждение. Посмотрел удивлённо на сторка.

Унэйри глядел куда-то за реку. И сказал:

— Я не тангсад. (1.) Я не умею зачаровывать словом.

1. Воин-певец (в отличие от тэда — обычного певца, которого лишали зрения — чтобы усилить "внутреннее зрение"). По легендам тангасы могли делать то, что пели — зримым и даже ощутимым. По времени действия рассказа, впрочем, это слово означает и просто что-то вроде нашего "лауреата конкурса".

— Мне... мне почему-то стало очень печально, — ответил День. — Как будто вечером зимой вышел на берег реки и смотришь, как садится в снега на поле красное-красное солнце.

Теперь удивлённо посмотрел уже Унэйри. И, помедлив, сказал коротко:

— Да.

Они опять замолчали. И молчание было спокойным и, пожалуй, дружелюбным.

— Ты коней раньше видел? — спросил День неожиданно.

— Живых — нет, — отозвался Унэйри. День, видимо, понял его слова так, что сторк видел коней только в книжках или кино. Но это было не совсем правдой. Сторку вспомнилось: улица между полусгоревшим городским парком и жилыми домами Безродных, два мерно ступающих между груд вывернутого взрывами щебня и опрокинутых стволов деревьев бронированных чудища, серо-зелёных, размытых. Непонятно, где кончается конь и начинается всадник. Земные гусары, глубинная разведка... и он — лежащий с двумя родичами под широкой накидкой-экраном между двух деревьев. Проплывает мимо, совсем рядом, чуть похрипывающее существо, бесшумно ступают скрытые бронёй ноги, металлический сапог с коротким выступом шпоры чуть касается — стук-стук-стук — бока...

Они вскакивают, стреляют, стреляют, стреляют — ожесточённо, в упор, с максимальной концентрацией, чтобы поскорей пробить, прожечь броню чудищ и их седоков. И те рушатся. Кони кричат, хрипло... звучат? ревут? Как назвать? Бьются на земле, хотя их хозяева уже мертвы, и они трое торопятся добить вражеских животных...

День не знал этого. а Унэйри не хотел об этом рассказывать.

— Поедешь с нами в ночное?

День сам не очень понял, когда и как у него вырвались эти слова. Но сказанного не воротишь... да и не очень-то ему хотелось возвращать слова обратно.

Унэйри, видимо, не понял сказанного. Спросил удивлённо:

— А что такое "ночное"? Это же... — он подумал и старательно выговорил, — ...прилагательное.

— Да нет, — День хихикнул. — Это тут существительное. Ну, в общем, когда мальчишки пасут коней. Ну и катаются на них, костры жгут, играют в разное, разговаривают про всякое...

— Ола! — вырвалось у Унэйри неожиданно эмоционально. — Я знаю! У нас... — он не договорил, умолк — словно быстро захлопнул распахнувшуюся было дверь. Но щёлка всё-таки осталась. И в эту щёлку послышалось: — Я поеду. Если ты не шутишь и если можно.

— Отлично! — обрадовался День. Он в самом деле был рад, как будто не сомневался полминуты назад в своём предложении. — Завтра вечером я за тобой зайду, часов в семь. Как с работы вернусь.

— С работы? — удивился Унэйри. — Вы... работаете?

— Конечно, все работаем, — безразлично, как о самом обычном, отозвался День. — Трудовую повинность отменили же пока только для тех, кто младше тринадцати.

— И... ты? — голос сторка по-прежнему был удивлённым. — То есть, и ты работаешь? Я правильно понял?

— И я, — обыденно ответил День. — Вот то, что мы едим — это почти всё выращено у нас на огородах, в саду и на скотном дворе. Мы и для себя выращиваем, и сдаём государству. И летний лагерь обеспечиваем.

Земной мальчишка устыдился бы мысли, что ел, не работая. Но Унэйри такое в голову не пришло. Да и занимало его совсем иное.

Воевать — да. Но работать?! День — из семьи дворян! Земные дворяне — работают?!

— А командир Светлов? — осторожно спросил он.

— П... отец? — День пожал плечами. — Он в отпуске. Но он пишет сразу две книги — одну по тактике космических сражений, а вторую — по астрогации. И то и дело совещается с кем-то... Война ведь ещё не закончена. Он сперва говорил, что попросится в отставку. А потом передумал — сказал, что, раз война идёт, то и он пойдёт с нею до конца.

— Да, война не закончена, — эхом отозвался Унэйри. И, рывком выдернув ноги из воды, стал натягивать на них — прямо на мокрое — носки.

На Деньку он не глядел.

* * *

День с утра возился с системой полива.

Он опять проснулся около семи. Чертыхнулся и поклялся себе, что в Аскании будет спать, сколько захочется. Заставит себя, в конце концов! Что это за отдых такой, если подскакиваешь, словно по звонку?! Хотя... а какой режим дня у пастухов? Тоже вопрос...

День, зевая и потягиваясь, подошёл к окну. Постоял какую-то секунду. И, хлопнув себя по лбу, бросился в ванную комнату...

...Через какие-то пару минут, на ходу перекинув через плечо рабочую сумку, он выбежал на крыльцо. Утро было прохладное, но солнышко уже выпило росу, и даже трава успела нагреться, День с удовольствием проскакал по ней босиком и запрыгнул на стояк, внутри которого прятался пуль управления системой полива. Стояк был сделан в виде двойной шахматной башенки с перекладиной. На эту перекладину когда-то подвешивали колокол, но в начале войны его почему-то убрали в кладовую (тоже, кстати, непорядок — надо поднять вопрос о том, чтобы повесить обратно!). А теперь на перекладину, прочно сплетя ноги, уселся Светлов-младший. Внизу подошли три пса — сука с двумя полувзрослыми щенятами — и, усевшись на траву, стали с интересом смотреть вверх. Вскоре левый щенок зевнул с подтявком, изогнулся, бешено зачесался задней лапой — мать и брат посмотрели на него укоризненно и он уселся спокойно, снова внимательно задрав морду и всем видом показывая, что ему очень-очень интересно.

Поставив сумку рядом с собой, мальчишка открыл главную правую панель отвёрткой, потом — вскрыл защитную дверцу. Небольшой пульт не работал, его даже затянула пыль, но, когда мальчишка прошёлся туда-сюда тестером, контрольная система послала сигнал о том, что она самоблокирована в связи с застоем воды в трубах 2 и 4. Дальше пошли данные по давлению, но День, кивнув удовлетворённо, достал из футляра робота-ассенизатора.

Робот был сделан в виде крупной белой мыши. День полюбовался ею, с усилием сдвинул крышку доступа в систему полива и щелчком по пузцу включил мышку. Та немедленно села на задние лапки и, поводя красными глазками, стала умываться, потом пискнула воинственно и, отсалютовав лапкой, замерла, "поедая глазами начальство". Робота День сделал не сам, это был плод коллективного труда мальчишек с техстанции — но Светлову-младшему он очень нравился.

— Ну что, Склифосовский, твой час настал, — сказал мальчишка (эта многословная команда активировала программу) и сунул розовый хвостик в один из разъёмов внизу панели. Мышь замерла ещё на миг, потом выдернула хвост и скользнула в "трубу 3". День переключился прямо с правой чётной панели на левую, нечётную, и стал проверять вторую половину системы. Тут засора не нашлось, но трубы были сухими — их блокировала неподача воды с чётной половины.

Микрофон правой панели издал целую серию щелчков, сериями пошли перемигиваться диоды, и маленькие квадратные значки в правой верхней части начали один за другим зажигаться успокоительно-зелёным. День потянулся с довольным лицом и прыжком встал в рост на перекладине. Отсюда, сверху, было интересно рассматривать аллеи и тропинки, но не более того — и он снова уселся верхом.

Со стороны кухни потянуло вкусным запахом свежего хлеба, и сидевшие внизу собаки поднялись и порысили туда. По странной аналогии вспомнилась вчерашняя дурацкая шутка сторка про слизняков и пауков — а от неё мысли прыгнули к тому голоду, который был шесть лет назад (1.) . Он тогда уже год отучился в Лицее, там кормили, как обычно и он понял, что начался голод, только когда ехал домой.

1.В 17-18 годах Первой Галактической Войны, когда началось стремительное и успешное наступление Альянса, действительно произошёл сильный сбой в снабжении гражданского населения продуктами, связанный с потерей сельскохозяйственных планет и большим наплывом беженцев на Землю. Преодолеть его удалось только благодаря совершенной системе производства и распределения (а сам по себе он не привёл к трагическим последствиям благодаря развитой системе подсобных хозяйств и массовой культуре охоты).

Дома он все каникулы работал на огороде, нередко — пока не засыпал от усталости прямо на грядке. Шестилетний не обязан был этого делать. Мама, видя, что его что-то мучает, поговорила с ним — как-то вечером, когда он уже ложился спать. Хотел объяснить, что он так не отдохнёт, а устанет, что есть, кому работать, что... Но он, сидя в постели (подбородок на коленки, руки — в обхват), спросил: "Мама, я ведь дворянин?" "Конечно," — растерявшись, ответила женщина. "Мы в лицее хорошо едим. Тут, в имении, тоже много еды. Но так не у всех." "На Земле никто не умрёт от голода, — оправившись от удивления, твёрдо и серьёзно сказала женщина. — Мы, люди, такого не допустим. Ты же сам видел лавку самообслуживания у въезда в имение. И все, кто может, помогают друг другу." "Я понимаю, — сказал её сын и посмотрел потемневшими глазами. — Но этого мало. Я видел, что мальчики, такие же, как я, хотят есть. Они не говорят про это, но они хотят есть и работают — и не только для себя, но и для армии, хотя никто их не заставляет. Если они могут отдавать то, что хотят съесть сами — то я тем более могу. Я не ничуть не голодный. И я буду работать, а всё с моих грядок пусть берут те, кто не может или не успевает вырастить себе еду сверх пайка. Мы должны быть вместе и победить вместе."

Мама потом призналась, что почти испугалась: год в Лицее или же что-то ещё так изменили её мальчика, который всего-то прошлым летом ни о чём, кроме игр, особо и не думал...

Потом была очень голодная зима. Уже для всех голодная. Земля задыхалась в попытках кормить беженцев, армию, флот. День хорошо запомнил, навсегда запомнил, как это страшно — хотеть есть. И всё равно он делил "свои грядки" так: четверть — имению, четверть — армии, четверть — в лавку самообслуживания и четверть — в летний лагерь. И не запихивал еду в рот, пока никто не видит... а ведь иногда этого хотелось до спазмов в желудке — съесть морковку или даже сырую картошку, прямо так, не отряхивая от земли. Один раз старшие ребята поймали именно за этим... кого — День не хотел вспоминать, чтобы даже мысленно не позорить его-нынешнего. День думал, что сейчас старшие будут бить тяжело дышащего, прячущего глаза девятилетнего мальчишку. Хотел заступиться — и потом отлупить сам. Тем более, что... тоже не надо вспоминать имя, два года назад домой принесли урну с его пеплом, третью урну за год в эту семью... так вот, он тихо и зло сказал: "Пусть жрёт при нас, раз у него голод больше совести вырос!" Но Тёмка Томилин (он был тогда председателем совета отряда, а сейчас... сейчас — пропавший без вести...) вдруг сказал, взяв маленького преступника за плечи — сказал тихо, чуть тряхнув: "Да пойми ты — нельзя так. Ну просто нельзя. Человек же ты?" На том и кончилась история — и продолжения у неё не было.

Второе лето тоже оказалось голодным. Но уже не таким страшным, потому что распахано и вскопано было буквально всё, в каждом углу подрастали кролики, цыплята, поросята и чуть ли страусы. Ожидание помогало терпеть — и осень подарила Человечеству неслыханный, фантастический урожай. Голод был побеждён людскими руками и людской сплочённостью...

...День испуганно дёрнулся и в полёте поймал, как ему показалось, брошенный камень. Но это всего лишь выпрыгнула наружу довольная собой мышь, лихо пискнув в полёте.

День отключил её, почистил антисептиком, просушил, убрал в футляр. И несколькими толчками стила запустил систему. Закрыл защитную дверцу и поставил на место панель.