"Хроники медузы"

— Приятно чувствовать, что тебя ценят, — сказал Фэлкон.

Хоуп кивнула. — Не правда ли? А теперь — вам больно, когда я это делаю?

9

Ледяной шар под черным небом: игровая площадка для Говарда Фэлкона, постчеловека.

Он с легкостью продвигался вперед. Три основных лагеря на Макемаке — Трухильо, Браун и Рабинович — были соединены дорогами, вырубленными во льду, поэтому ему не составило труда выбрать ровный путь от шлюза. Скопление куполов, антенн и посадочных площадок Трухильо быстро осталось позади. Солнце находилось почти прямо над головой, но на расстоянии 39 астрономических единиц; Макемаке был в тридцать девять раз дальше от Солнца, чем Земля — Солнце было в полторы тысячи раз слабее, чем на Земле, не более чем яркая звезда. На мгновение Фэлкону стало немного жаль Солнце, ведь его живительную яркость можно так легко ослабить. Он вспомнил, как чувствовал прикосновение солнечных лучей к затылку на смотровой площадке "Королевы Элизабет", глядя на выжженный и потрескавшийся ландшафт Гранд-каньона внизу...

И когда он отвел взгляд от Солнца, над ним возвышался звездный свод, устрашающий своей тишиной и неподвижностью.

Он редко бывал так далеко от дома. И все же он знал, что в истинном, пугающем масштабе Солнечной системы, которую можно определить по поясу Койпера и еще более удаленному облаку Оорта, он едва ли сделал шаг от Земли. И ни одна из тех звезд, которые он мог видеть, не находилась ближе, чем в четырех световых годах; большинство из них были гораздо дальше, в сотни, тысячи раз. Масштаб происходящего никогда не переставал волновать его душу.

* * *

*

Фэлкон пообещал Хоуп, что во время этой пробной прогулки он не задержится снаружи больше чем на несколько часов, поэтому в конце концов повернул обратно в Трухильо. День здесь длился всего восемь часов — Солнце клонилось к горизонту с почти неприличной поспешностью, — и слабые тени уже удлинялись, когда вдали показались приветливые огни базы.

Но теперь с неба падал другой свет: это была искра прибывающего космического корабля. Он опустился на одну из посадочных площадок в тишине вакуума, используя только короткие импульсы тяги для управления спуском. Фэлкон уставился на него — и через секунду перед его глазами вырос снижающийся корабль. Прошло некоторое время, прежде чем стала доступной его усовершенствованная функция масштабирования. Пилот, как он мог видеть, справлялся со своей работой достаточно хорошо, хотя, возможно, немного перегружал двигатели. Он пробормотал: — Полегче с газом, дурак...

И когда он присмотрелся повнимательнее, то, что обеспокоило его больше, чем безразличное пилотирование, — это логотип Мирового правительства в виде Земли на боку космического корабля. Технически юрисдикция Рабочей группы охватывала всю солнечную систему; в действительности у нее не было особой необходимости укреплять свое влияние за пределами Сатурна. Он знал только одну причину, по которой правительственные чиновники забирались так далеко.

Говард Фэлкон и машины.

Его призванием было открывать новые миры. Почему он вообще позволил себе ввязаться в темные государственные дела?

Лесть. Вот почему.

10

Они пришли к нему, как ни странно, во время музыкального концерта на Земле.

Это был едва ли не последний раз, когда он позволил себе вернуться в родной мир. И это было давно, всего через шесть или семь лет после диверсии на авианосце, но уже прошло достаточно времени, чтобы общественность и политики успели задуматься о всей этой истории с автономией машин. Тогда, как и сейчас, Фэлкон поймал себя на том, что вспоминает всеобщую похвалу скромному, героическому Конселу: мечтать было приятно, по крайней мере, какое-то время...

Событием было торжественное открытие Ледового оркестра, новейшей и самой странной музыкальной диковинки нового и странного столетия. Вместе с сотнями других высокопоставленных лиц, VIP-персон, мировых знаменитостей и гостей — поговаривали, что среди них было даже несколько шимпов, в том числе недавно избранный президент Независимой Пан-нации грубоватый Хэм 2057а — Фэлкона пригласили в Антарктиду, для присутствия на вступительном концерте долгожданной Нейтринной симфонии Калинди Бхаскар. Бхаскар была самым знаменитым композитором своего времени, и ее произведения становились все более амбициозными и концептуальными. Нейтринная симфония обещала стать венцом ее и без того прославленной карьеры: музыкальное произведение, созданное для уникального и потрясающего музыкального инструмента, вокруг прозрачных, сияющих граней которого уже собирались гости, когда прибыл Фэлкон.

Пейзаж сам по себе был потрясающим. Фэлкон вышел из своего маленького самолетика для одного человека и направился к огромному ледяному амфитеатру диаметром в несколько километров. Посреди долгой антарктической ночи это было похоже на то, как если бы он заглянул в какую-то огромную, ярко освещенную открытую шахту. А внутри этой ямы находился огромный ледяной куб, каждая из граней которого была высотой не менее километра. Гости в основном прибывали на вертолетах и судах на воздушной подушке, а затем спускались по зигзагообразным пандусам — некоторые использовали небольшие тележки или скутеры — к основанию чудовищного куба, где они казались совсем маленькими. И все это под устрашающий аккомпанемент "Люкс Этерна" Лигети, исполняемый на предельной громкости.

Кутаясь в меха и слои утеплителя с электрическим подогревом, гости собрались на смотровых площадках, где напитки и канапе подавались из баров, сделанных из цельного льда и подсвеченных неоновым светом. Дыхание вырывалось белыми клубами, люди топали ногами в сапогах и хлопали в ладоши, защищаясь от холода, их разговоры и смех эхом отражались от стен амфитеатра. Как ни странно, Фэлкон заметил одинокого императорского пингвина, который бродил по залу, как будто это было самой естественной вещью в мире.

Но даже присоединившись к толпе, Фэлкон лишь отдаленно ощущал себя ее частью.

Холод для него ничего не значил, а музыка, доносившаяся из динамиков, казалась пронзительной и чужой. У Фэлкона не было недостатка в компании — многие хотели встретиться с легендарной личностью, и на этот раз не было Мэтта Спрингера, который привлек бы всеобщее внимание, — но он счел светскую беседу гостей однообразной и утомительной. Даже самые дружелюбные из них не хотели слишком углубляться в разговор с ним, очевидно, опасаясь суровых испытаний, которым он мог их подвергнуть.

И была еще более мрачная реакция со стороны некоторых других. Прямые оскорбления в тот вечер почти не произносились, но можно было заполнить пробелы: что он не человек и не машина, а неестественная смесь. Сами его движения были странными, даже похожими на движения насекомого, как будто в своем металлическом панцире он был не человеком, а гигантским прямоходящим тараканом. Короче говоря, он был непристойностью.

И теперь, спустя двадцать лет после катастрофы в Гранд-каньоне, Говард Фэлкон привыкал к этому.

В конце концов, к облегчению Фэлкона, громкоговорители замолчали, и на возвышение из резного льда поднялась Калинди Бхаскар. Раздались вежливые аплодисменты. Фэлкон не мог разглядеть большую часть ее лица, так как оно было закрыто тяжелым меховым капюшоном; ее одежда была ярко-белой с неоново-голубым подолом. Выглядела очень маленькой, почти как ребенок. Когда начала говорить, в ее голосе чувствовалась неловкая неуверенность, как будто она никогда раньше не выступала на официальном собрании.

Бхаскар рассказала своим гостям, что им действительно предстоит увидеть первое исполнение ее нового произведения "Нейтринная симфония", но, с другой стороны, каждое выступление будет первым. Симфония каждый раз звучала по-разному, и Бхаскар предприняла жесткие юридические меры, чтобы запретить любые записи отдельных исполнений.

Она повернулась спиной к собравшимся и указала на возвышающийся куб.

— Чуть менее ста лет назад женщины и мужчины пришли в это место, чтобы заложить основу для великого эксперимента. Тогда лед здесь был ровным и простирался на бесконечные, открытые всем ветрам километры. Они прорыли во льду отверстия-шахты, уходящие вглубь более чем на километр: сотни таких шахт, расположенных в виде четких кубических блоков. В шахты они опускали тонкие устройства, сложные научные приборы, датчики, предназначенные для реагирования на прибытие элементарных частиц, называемых нейтрино. Лед был нужен, чтобы экранировать сигналы всех остальных космических частиц — только нейтрино могли проникнуть сквозь него.

— Нейтрино. Они повсюду вокруг нас, шепчутся в наших телах, пока мы разговариваем. Бесчисленные триллионы в одно мгновение. Большинство из них исходит из сердца Солнца, но некоторые — из межзвездного и галактического пространства. Нейтрино всех видов и энергий. Неуловимые, как призраки.

И ученые ждали. Время от времени взаимодействие нейтрино с какой-нибудь элементарной частицей во льду приводило к появлению искры света глубоко внутри кубической решетки. Они улавливали нейтринные вспышки и учились соотносить их с объектами на небе.

— Эксперимент проводился десятилетиями, прежде чем более совершенные приборы за пределами планеты сделали его устаревшим.

— А потом, совсем недавно, я решила превратить этот заброшенный эксперимент во что-то другое. — Бхаскар медленно повернулась лицом к аудитории, и на экране появилось ее скрытое капюшоном лицо. — Я пригласила новое поколение ученых и техников и попросила их настроить датчики, чтобы они реагировали на более широкий диапазон энергий нейтрино. И попросила их установить оптические усилители, чтобы сделать световые импульсы видимыми даже для наших слабых человеческих органов чувств.

Фэлкон, для которого "слабые человеческие чувства" становились все более отдаленным воспоминанием, позволил себе криво улыбнуться.

— Я вырезала лед вокруг внешней поверхности кубической решетки. Укрепила сам куб пластиком и встроила оптические усилители в четыре вертикальные грани. Каждый из них настроен на определенный поток нейтрино...

Куб замерцал. По вырисовывающемуся лицу заиграл узор из оранжевых и красных огоньков, быстрый и пестрый, но вскоре ставший ровным.

— Эти нейтрино, — продолжала Бхаскар, — исходят от солнца. Но солнце находится на другой стороне земного шара — нейтрино должны преодолеть двенадцать тысяч километров твердой породы, прежде чем они достигнут моего Ледяного оркестра, — и они едва замечают это!

Пульсирующий поток нейтрино был ровным, как биение сердца. Так и должно быть, подумал Фэлкон, поскольку существование каждого живого организма на Земле зависит от здорового функционирования Солнца.

— Эти события, — продолжила Бхаскар, — задают базовый темп моей "Нейтринной симфонии". Он не будет меняться от исполнения к исполнению. Но Ледяной оркестр также реагирует на нейтрино более высокой энергии, которые прилетают из-за пределов нашей солнечной системы. — И пока она говорила, часть куба озарилась сине-зеленым светом, за которым быстро последовало темно-синее пятно в одном из углов. — Это подписи галактик, квазаров, далеких черных дыр — послания с края мироздания. Я настроила чувствительность Ледяного оркестра на такой уровень, что он будет регистрировать одно или два таких события в минуту. В зависимости от их энергии, они будут определять детальные траектории, по которым будет звучать "Нейтринная симфония". Мотивы, припевы, будут звучать в ответ. Мой алгоритм прост, но он гарантирует, что никогда не будет двух совершенно одинаковых выступлений — даже если вы будете присутствовать на каждом концерте до конца вселенной. А теперь, с вашего позволения, я хотела бы начать...

Бхаскар поклонилась. Лица всех присутствующих в Ледяном оркестре затемнились. После аплодисментов в амфитеатре воцарилась тишина.

Затем по кубу заиграли оранжевые, золотые и медные блики.

Из динамиков зазвучал глубокий рокот — синтезированная ударная секция откликалась на биение ядра Солнца. Рокот набирал силу и ритм, приобретая зловещий, воинственный оттенок. Над верхним краем куба вспыхнул сиреневый цвет. В игру вступили деревянные духовые — вопрошающий, ворчливый припев...

Фэлкон откинулся на спинку кресла, позволяя музыке вселенной омыть его. Он посмотрел на лица других гостей, оценивая степень восторга, любопытства, безразличия или враждебности, с которыми они встретили представление.

— Коммандер Фэлкон?

Голос был произнесен достаточно громко, чтобы он расслышал его сквозь музыку.

Слишком отстраненный от происходящего, чтобы почувствовать раздражение из-за того, что его прервали, Фэлкон повернулся к говорившей. Это была высокая женщина с узким, заостренным лицом, скрытым капюшоном. Она подняла руку и откинула капюшон, обнажив густые серебристо-седые кудри. — Мадри Кедар, — представилась она. — Мировое правительство. Исполнительный совет по делам машин.

Фэлкон слышал о новом бюрократическом органе, созданном для решения все более сложных проблем, связанных с появлением автономных машин в человеческом обществе. Однако он не был уверен, что слышал о Мадри Кедар. — Мы встречались?

— Не думаю. Но мне сказали, что вы будете здесь, и, честно говоря, это место показалось мне таким же подходящим, как и любое другое, чтобы представиться. Вам понравилось представление?

— Это впечатляющий театр.

— Но, прошу прощения, он оставляет вас равнодушным?

— Техническая сторона этого увлекательна. Я мог бы послушать музыку или оставить ее.

Она прищурилась. — Тогда почему вы приняли приглашение? Великий Говард Фэлкон в безвыходном положении? Неужели больше не осталось миров, которые можно было бы завоевать?

— Сейчас не лучшие времена для исследований, мисс Кедар. Экспедиции, подобные "Кон-Тики", стоят больших денег. — Он по-прежнему путешествовал, но в последние годы — и несмотря на все свои усилия по сбору средств и другой поддержке — превратился скорее в туриста, чем в первопроходца. Например, он достиг облаков Сатурна, но только в ходе последующей экспедиции по стопам настоящего первопроходца, Мэри Хилтон.

— Что ж, с моей точки зрения, лучшего времени и быть не могло. У меня есть предложение, коммандер, — предложение о высокооплачиваемой работе. Это вызов. И тот, который снова приведет вас в космос. Если вам интересно.

Фэлкон на несколько мгновений повернулся к кубу, наблюдая за игрой красок и безуспешно пытаясь связать их с переливами и скачками музыки. — Что вас интересует?

— Машины, коммандер. Автономные роботы. Это основное направление деятельности моего агентства. Вы были вовлечены во все это дело на борту "Сэма" в 99-м году. И, наверное, знаете, что первый прилив идеалистического энтузиазма вскоре прошел. Люди всегда боятся того, чего они не знают, чего не могут понять. Существует даже движение под названием "Кампания за три закона", которое увязло в бюрократии, судебных слушаниях на различных уровнях. . .

— Однако у нас в Исполнительном совете есть другие, более прогрессивные идеи. Мы считаем, что машины могут многое предложить. Они могли бы, например, сыграть решающую роль в расширении присутствия человека далеко за пределами Солнечной системы. Вопрос только в том, какой длины поводок мы им дадим.