— Вы задержались! — воскликнула Тая, не выпуская упирающегося меня из объятий.
— Увлеклись. За что и поплатились, — горько усмехнулся неназванный шиноби, чуть подбрасывая на плече, тут же застонавшее, тело. — Наш молодой оказался полон энергии, которую он без устали и выплескивал...
Двусмысленная фраза с явным пошлым подтекстом заставила меня передернуться от отвращения. Твари...
— Что случилось?
— На пожар прибыла милиция Кусагакуре, — зло сплюнул командир и прежней яростью продолжил. — С каких пор, в гражданских структурах затесались шиноби?
— В стране идет война, идиот, — беззлобно рыкнула Тая, напрягшись всем телом. Значит волнуется.
— Не суть, — отмахнулся мужчина. — От погони мы оторвались, но сомневаюсь, что сильно. Потому бери ублюдка и валим. Конфронтация с местными нам не нужна.
Шиноби Кусагакуре... Шиноби Кусагакуре... В голове, наряду с гневом, обосновалось чувство, от которого я недавно отрекся — надежда. Как же быстро меняются мои приоритеты...
Их преследуют. Их ищут. Их могут догнать... и спасти меня. Вот он шанс избежать ненавистного общества этих уродов. Вот он шанс для Судьбы, вернуть мне должок за все произошедшее. Воспользуйся им!
— Хочу домой! — неожиданно для всех заревел я, с трудом пуская скупые слезы. — К ока-сан! Домо-о-ой!
Мой детский рев разнесся по всей округе. Еще бы, я кричал не жалея связок, злорадствуя при виде мигом вытянувшихся рож моих похитителей. Сожрите, ублюдки!
— Заткни его! — рыкнул командир Тае, и в то же мгновение мой рот оказался зажат крепкой женской ладонью. Ничего, проходили.
Тая жалобно вскрикивает отстраняя покусанную руку, ослабляя свои объятия. Наконец-то!
Отталкиваюсь ногами от живота на миг растерявшейся девушки и рыбкой выскальзываю из её обхвата. И даже столкновение с твёрдой землей, не сбили с меня радости первых побед.
— Ока-са-а-ан! — кричу я что есть мочи, подымаясь на ноги и бросаясь прочь с поляны.
Мне нужно было бежать. Бежать так долго, как смогу. Задержать их на столько, на сколько вообще возможно. Лишь бы дождаться шиноби Кусагакуре...
— Ублюдок! — слышу я вскрик командира, а следом и звук падения тела на голую землю...
Далеко убежать у меня не получилось. Куда уж там, я и половины расстояния до леса не покрыл, когда ощутил, как на мой шее смыкается грубая мужская ладонь.
Громкий крик тут же сменился хрипом, кашлем и удушьем. Тварь! Я чувствовал, как сжимается мощная мужская рука, чувствовал, как мои ноги отрываются от земли, чувствовал как гнев сменяется страхом. Вчерашние ощущения вернулись сполна.
Уже в следующее мгновение, я за одну лишь шею был поднесён лицу моего личного мучителя.
— Тоже сбежать вздумал? — каким-то чудом брызжа слюной изо рта прикрытого маской, шипел мужчина. — Весь в мать! Дрянные гены!
Мне было не до разговоров, я был занят попытками разжать железные пальцы, чтобы вдохнуть хоть немного кислорода. Легкие уже сводило несильной болью.
— Ничего! — продолжал шипеть шиноби. — И не таких перевоспитывали! Жаль, твою мать прихватить не удалось, она была бы отличным примером...
В глазах резко потемнело от ярости. Жалкий насильник посмел попрать память и так обесчестенной Эйко. Хватка на шее как-то слишком резко перестала меня интересовать...
Взмах рукой, в попытке достать наглую рожу... Далеко. Взмах другой... Пинок... Никак. Детское тело явно не могло удовлетворить горящую во мне жажду убийства. Человек, что в моих мыслях сейчас должен был корчится от боли, зажимая кровоточащий нос и разбитую скулу, лишь глухо ржал, наблюдая за моими жалкими попытками достать его своими короткими конечностями. Я бы тоже смеялся... не будь я так зол.
— Отпусти его, — голос Таи, полный безразличия ко всему происходящему, ознаменовал конец моего "града ударов". Я просто выдохся, задыхался. Пелена гнева сменилась звоном в голове от нехватки воздуха. — Он сейчас помрет.
— Не помре...
Договорить он не успел — в руку шиноби, что пережимала мне горло, с легким, почти не слышным свистом вонзилась тонкая игла.
— Сенбон... — промелькнула в моём угасающем сознании мысль, пока я лишенный опоры вновь летел на землю.
* * *
— Тая! Враг! — Масао был немногословен, зная что этого хватит.
Одно легкое движение и сенбон, парализовавший руку до локтя, выскальзывает из раны. Один короткий взгляд под ноги на задыхающегося мальчика, и вновь внимание переключается на более насущную проблему. Следующее движение, и уже рабочие руки привычно складывают печать коцентрации.
— Бьякуган! — его выкрик сливается с голосом напарницы. Вот она, давно наработанная синхронность.
— Восемь, — посчитал Масао, благодаря глазам игнорируя препятствия. — Все шиноби. Окружили.
— Приказы? — полностью собранная Тая была уже стояла в боевой стойке их клана.
— Мы засветились. Свидетелей не оставлять.
Подтверждения не требовалось. Масао сорвался с места к притаившемся за дереву противнику, явно не ожидающего собственного обнаружения. Дилетанты.
Короткая вспышка боли, при концентрации большого количества чакры на краю ладони игнорируется. Она уже привычна. Сражение без неё, уже казалось неполноценным. Масао не мелочился, не делал лишних движений. Каждое действие продумано, отточено и направлено лишь на выполнение поставленной цели. Тонкий ствол дерева трескается под напором резкого, пропитанного чакрой удара. Масао решил не утруждать себя обходом, действуя просто и неожиданно — напрямик. Рвущая длань Хьюга позволяла пренебрегать такими препятствиями, как небольшой древесный ствол.
— Семь, — еле слышно прошептал Масао, почувствовав погружение ладони в человеческое тело. Тепло растеклось по напитанной чакрой ладони.
Легкий наклон головы и два пущенных сзади сенбона с легким стуком втыкаются в дерево перед ним. Короткий шаг вправо — мимо проносится разогнанный сжатый ком ветра. Противники не ограничились одними железками.
Отлично. Пора спустить накопившийся пар на этих недошиноби!
Раздался короткий вскрик, на этот раз уже со стороны Таи.
Шесть.
* * *
Удар об землю, окончательно выбил дух из легких, и я забился в кашле. Второй, мать его, раз за день чуть не помираю от удушья! Гребанный мир!
— Тая! Враг! — раздался над ухом голос моего мучителя.
Враг! Вот уж воистину "Враг моего врага — мой друг!"
"Надо бежать! Бежать!" — забилась в голове разумная мысль, но меня опять подводило тело. Черт! Собственное тело! Детские возможности, детская ограниченность в уже в край меня достали. Я терпел подгузники, терпел соответствующее отношение, но это уже предел. Сейчас решается моя судьба! Двигайся!
И оно двинулось. На трясущихся ногах, пропуская мимо окружающие звуки, игнорируя боль и отдышку, я побежал. Побежал слепо, не разбирая дороги, корней и препятствий. Бежал ради бега. Бежал навстречу свободной жизни...
...и как оказалось навстречу резко выскочившему оврагу с проточной рекой. Остановиться я уже не успевал.
Тропою мести.
Небольшое пояснение.
С этой главы начинается первая глобальная часть этого фанфика, имеющая пафосное название "Тропою мести". Думаю, не стоит говорить, о чем в ней пойдет речь. Тем не менее в голову пришло стихотворение с небольшими спойлерами.
По следам своей удачи,
Тропою мести я пойду,
Ища всех, кто это начал,
А найдя, сдеру с них мзду.
Я чужой здесь, я тут странник,
Не имеющий семьи.
Я ищу лишь их, тех крайних,
Что ответят за грехи.
Лишь тогда мой гнев истлеет,
Когда трое тех падут.
Лишь тогда взгляд потеплеет.
Сбросив липкий холод пут.
Тьма, что взор мне застилала,
Сгинет с глаз долой в тот миг,
Явив путь, что покрывала,
Путь, достойный лучших книг.
Этот так — небольшой высер фантазии. Прошу прощения у любителей высокой прозы.
Ну, собственно, поехали.
Прогулки на природе.
Холод.
Вновь, мое пробуждение сопровождается именно этим ощущением. Вновь, он первым достигает моего сознания.
Холод проник во все уголки моего тела, пропитал до самых костей. Даже будучи на грани сна и яви, хотя в моем случае скорее сознания и бессознания, я чувствовал, как отбивают чечетку сведенные морозом зубы, чувствовал судороги пронизывающие каждую мышцу моего тела. Пренеприятнейшее ощущение — практически не владеть собственными конечностями.
Но нет худа, без добра. Живот, которым я щедро приложился о водную гладь, больше не болел — холод отличный анестетик. Утешил, называется... Но даже так, выбирая между двух зол — я бы выбрал боль. Она привычней.
Да уж, раскатал тут губу. Мне бы радоваться, что вообще выжил, а я тут ною. Бессознательный трехлетний ребенок, не потонувший в русле, пускай и не горной, но все же достаточно бурной реки, — это нонсенс. Потому, радуйся Акио — ты жив и, кажется, свободен.
Глаза открывались подобно дверям ржавого бомбоубежища — тяжело и со скрипом, будто на плохо смазанных петлях. Ставшие почти свинцовыми веки ни в какую не желали приподниматься. Лишь чистая сила воли, сдобренная толикой любопытства, пересилили воистину вселенскую усталость моего молодого тела.
Свернувшись калачиком, продрогший, в мокрой одежде я лежал на самом берегу уже небольшой лесной речки. Солнце, и так с трудом проглядывающее через пышные кроны высоченных деревьев, почти скрылось за горизонтом. Близилась ночь...
Холодно. Как же мне, мать его, холодно!
Все тело ощущалось лишь благодаря судорогам, волнами прокатывающимся по нему, синие губы тряслись, а ледяные пальцы не желали слушаться. Вот чем значит заканчиваются вечерние походы на речку? Я попытался выдавить лёгкий смешок, но из горла вырвался лишь нечленораздельный звук.
Плевать! Мне на это глубоко плевать!
Только сейчас, оглушенному стуком собственных зубов, мне действительно хотелось улыбаться от уха до уха. Этот дрянной день, наполненный грязью и кровью, страданиями и отчаянием, казалось, просто не мог окончиться хорошо. Но мне повезло! Кажется, Удача наконец повернулась ко мне лицом. И я, будучи трясущимся от холода куском мяса, мог с уверенностью сказать, что её передок был не сильно краше зада.
Будем довольствоваться и этим.
Пора вставать, пора двигаться. Мне нельзя было задерживаться на берегу. Погоня, наверняка пущенная по моему следу, первым делом станет искать именно вдоль реки, а потому вставай! Двигайся кому говорят!
Безрезультатно. Лишь очередная судорога, будто в насмешку пробежала по ногам, даря очередной букет незабываемых ощущений.
Тело не слушалось чуть более, чем полностью. И это даже при том, что я прекрасно осознавал — стоит мне остаться здесь, сейчас, в таком же положении, и смерть от холода не заставит себя долго ждать. Реальная угроза жизни, реальная угроза повторному существованию напрочь игнорировались моим уставшим и истерзанным телом. Но не сознанием.
Мне нельзя здесь умирать! Я должен выжить! Я должен...
Эйко... Ма... Да, все-таки мама.
Я не знал, что с ней, но был уверен в итоге. Не было знания, была мрачная уверенность. Могла ли она пережить этот злосчастный вечер? Могла, но... Но почему тогда я так уверен в её гибели?
"Неужели, — пронзила меня ледяная мысль, — мне было бы легче, будь она мертва?"
Нет!
Нет, не легче! Я не имею отношения к этой уверенности в её смерти! Только они, только эти шиноби! Я видел их. Я видел, на что они способны. Я видел, чего они хотят...
Мрази!
Гнев огненными ручейками потек по замерзшим венам, разогревая кровь, разжигая жажду мести. Да... Мести...
Я вскочил, будто и не чувствуя холода опустившейся ночи, будто не замечая ледяных объятий промокшей одежды. Месть... Ярость...
Фу.
Тая.
Их командир.
Они стояли у меня перед глазами, они смеялись мне в лицо. Один, пошловато ухмыляясь, другая с перекошенным от безумия лицом, третий с непроницаемой маской, взирающий на творящиеся бесчинства. Я видел их. Я стремился к ним. Я искал их.
Только теперь я, наконец-то, смог понять канонного Саске, его маниакальное помешательство. В тот день, наблюдая за смертью собственного клана, он отрекся от собственной жизни в угоду отмщению. Такие деяния не должны оставаться безнаказанными.
И я позабочусь об этом. Я верну долг матери, которая дала жизнь мне и отдала свою. Не будет более бесцельного существования. Теперь я знаю, к чему стремится...
...сухая ветка уже битый час, подобно сверлу, крутилась у меня между ладоней в бесплодных попытках разжечь хоть маленький костерок. Бесполезно. Из видимого результата были лишь несколько заноз, да разодранная из-за мелкого, но неприятного сучка на палке кожа на руках. Очищенный же от старой коры кусок полена, на котором неистово вращалась сухая ветка, и не думал нагреваться.
Да, это были мои попытки разжечь огонь. Попытки, оказавшиеся бесплотными. Теоретических знаний, которыми мой мозг был забит под завязку, явно не хватало даже для этого простого и проверенного способа. Но я не сдавался. Помня, что терпение и труд все перетрут, я вновь и вновь крутил палку, ощущая, как полыхают натертые ладони. Вновь и вновь...
... Бесполезная деревяшка отлетает в кусты. Раздражение от собственной неудачи гармонично вписалось в общее состояние организма. Сейчас уже трудно было понять, трясет меня от гнева ко всему окружающему, от пронизывающего холода или же от чего-то иного. Да... Только отбросив в раздражении палку, только отвлекшись от поглотившегося меня занятия, я понял, что окружен тьмой ночного леса. Тьмой и тишиной — пугающей, тянущей, почти ощутимой. Не было слышно ни привычного пения птиц, ни стрекота насекомых, ни шороха мелкой живности, ни шума ветра, колыхающего кроны высоких деревьев. Лишь тишина. Казалось, что сам лес насторожился и затаился. И это пугало до дрожи в уже давно трясущихся коленях.
Без огня, без столь нужного мне тепла, без просушки одежды меня ждала очень неприятная, холодная смерть. Без знаний о местности, которых у меня само собой не было, я не представлял, куда меня вынесло и в какую сторону двигаться. Без еды — смерть от голода. Не самые радостные перспективы.
Вообще вся ситуация складывалась не в мою пользу. В любой момент я мог подвергнуться атаке бодрствующих ночных хищников, мог неудачно поймать выступающий из-под земли корень и, упав, свернуть шею, а мог попросту замерзнуть. И что не говори, третий вариант мне казался сейчас наиболее вероятным. А что это значит в моем случае?
Мне нужно тепло.
Потерпев крах со спасительным огнем, я понял, что больше не в силах просто сидеть. Мне нужно было двигаться, нужно было гнать кровь по замерзшему организму, нужно было разогревать себя действием.
Повернувшись к реке спиной, я, ежась и трясясь, двинулся вглубь леса, с каждым шагом все сильнее ускоряясь. Я не знал, что меня там ждет. Мне просто нужно было идти.
Мне просто нужно тепло.
И я шел. Шел под аккомпанемент издевательского смеха моих троих мучителей, что призрачными тенями висели у меня перед глазами.
