Конкистадор поневоле

Руки, по-прежнему связанные за спиной, мешали, но окно, распахнутое настежь, к счастью, позволяло выбраться без проблем даже крупному по местным меркам Семену. Наружу он вывалился, правда, мешком, но ничего себе не сломал и даже почти не ушибся. И в этот момент его увидели.

— Пся крев!..

Что этот поляк здесь делал, Семен не знал и знать не хотел. Подсечь ноги, вбить крик в глотку вместе с зубами... Поздно, поздно! Когда надо, местные вояки умели реагировать с завидным проворством. Во двор ввалился один, получил ногой по гениталиям и сложился, второй — и вылетел обратно, а потом третий, четвертый, десятый. И последнее, что чувствовал Семен перед тем, как провалиться в спасительное небытие, это десяток ног, с чувством обрабатывающих его по всем частям тела.

Очнулся Семен от холода. Колотило так, что зуб на зуб не попадал. А еще он решил, что ослеп. Во всяком случае, перед глазами стояла полная, совершенная темнота, и лишь через несколько минут Семен понял — дело не в глазах, просто вокруг глухая ночь. Стало быть, несколько часов провалялся, не меньше. Все тело болело так, будто на нем оттанцевал "Лебединое озеро" груженный камнями слон. В общем, вывод следовал однозначный — даже когда Семен потерял сознание, пинали его долго и с чувством. Но аккуратно пинали — опять ничего не сломано, хотя ребра и помяты. Дышать больно, но терпимо. Только голова болит аж до тошноты, сотрясенье мозга ему, как минимум, обеспечили.

Защитная реакция организма — штука хитрая и непредсказуемая. То ли блокируя неприятные ощущения в пострадавшей голове, то ли отвлекаясь от ноющей боли в мышцах, мозг непроизвольно начал анализировать все, что происходило сегодня. Не так и много случилось, надо сказать, так что на-гора результат он выдал быстро. И осознав сделанные выводы, Семен и впрямь отвлекся от сиюминутных проблем. Было из-за чего.

По всему выходило, что убить его должны были как минимум трижды. В первый раз — когда он потерял автомат и, вместо того, чтобы достать нормальное оружие, принялся геройствовать с колюще-рубящими железками. Один против шестерых — и все они имели огнестрел. Изрешетили бы его походя, и делу конец. Однако полезли в рукопашную. Зачем? Семен не видел смысла в их поведении. Впрочем, можно списать нелогичности на шляхетскую спесь и врожденный дебилизм. Ну и на то еще, что они не ожидали нарваться на противника с такой серьезной подготовкой, как у него. Так что — случайность, принимается. А дальше?

Тот умник, который все же справился с Семеном. Кто он, кстати, и откуда? Впрочем, неважно. Здесь кого только нет. Итальянец, француз, испанец — там всюду были сильные фехтовальные школы, как дуэльные, так и прикладные, хорошо приспособленные для боя толпа на толпу. Семен не льстил себе, он был и остался хорошо натасканным любителем. Против человека, с детства учившегося убивать и закрепляющего уроки в реальном бою, шансы выстоять минимальны. А Семен к началу схватки оказался разгорячен боем и потерял всякую осторожность. Результат закономерен. И возникает вопрос: почему он еще жив?

В бою на длинномерном оружии убить противника легче, чем взять его живьем. Особенно если противник не полный лох, а силен и кусач. Соответственно, и напрягаться с пленением будут, только имея на то веские основания. Ну да ладно, может, совпадение, и противник ему попался из тех, что играют в благородство. Или обет дурацкий на нем висит. Вроде как у Стругацких, где непобедимый дон Румата не имел права никого убивать. Так что совпадение, принимается. Но потом-то, потом!

Когда он бежал от их недоделанного гетмана, его должны были убить при любых раскладах. Конечно, отоварить до потери сознания не ожидающих такой прыти от связанного и избитого пленника самоуверенных мерзавцев не так и сложно. Разумеется, требуется некоторая доля везения, но, в общем и целом, ничего запредельного. Завалить случайно встреченного на пути солдата, самого обычного, особыми талантами не блистающего, тоже реально. Но затем ввалилась толпа, и они знали, что творится что-то не то. Соответственно, были при оружии и готовы пустить его в ход. А значит, что? Значит, махнул бы первый же поляк саблей, и на том одиссея бравого хроноразведчика могла бы считаться законченной по причине выбивания главного героя из числа живых. Однако никто оружия в ход не пустил, предпочли завалить возмутителя спокойствия голыми руками, пускай и ценой некоторого вреда для собственного организма. И снова — почему?

Да и когда его, Семена, били, обработку вели явно с расчетом не причинить организму жертвы серьезного вреда. Что гетман, который бил умело и больно, но притом неопасно, что потом озверевшие придурки. Эти, конечно, могли перестараться на голом энтузиазме, но не специально. Иначе затоптали бы, сволочи, и делу конец, к бабке не ходи.

Итак, Что мы имеем? Один раз — случайность, два — совпадение, три — правило. И из этого анализа вытекала одна очень интересная мысль. Проще говоря, тому, кто за всем этим стоит, Семен нужен был живым. Морально сломленным — возможно, но обязательно живым. И тут же появлялась куча вопросов, главными из которых были "кому?" и "зачем?". Ну и приятный бонус — за жизнь можно пока не опасаться. Правда, остаться живым не значит остаться здоровым, и данное обстоятельство тоже следовало иметь в виду.

Эх, будь свободны руки — можно было бы попытаться устроить полякам КВН и танцы с саблями. Вот только мечты — это всего лишь мечты. Семен уже не чувствовал кисти рук, и это наводило на весьма печальные размышления. А главное, не мог понять, где веревки, чтобы попытаться хотя бы перетереть их. Оставалось только ждать и представлять себе, какой фарш сделает из обидчиков, если... нет, когда освободится. Именно "когда", ведь надежда умирает последней.

На фоне этих вяло текущих мыслей Семен даже не заметил, как впал в странное оцепенение. Не сон, не потеря сознания — он все видел, чувствовал, осознавал, но время текло, как желе, в голове медленно крутились одни и те же картинки. Премерзейшее, кстати, ощущение, но выйти из него никак не удавалось, да Семен и не пытался — сил не было. И потому, когда его тряхнули за плечо, это подействовало на него, как удар шокера.

Рот открылся будто бы сам собою, но сказать все, что думает по поводу тех, кто за ним пришел, Семен не успел. Жесткая ладонь предусмотрительно зажала ему рот, и знакомый голос прошипел в ухо:

— Тихо! Тихо, придурок, не ори. Понял? Кивни.

— Сам придурок, — зло пропыхтел в ответ Семен. — Перестань слюнями в ухо брызгать.

Лейтенант чуть слышно хохотнул, потом ловко, в одно движение, разрезал веревку на запястьях. Семен шевельнул руками — и едва не взвыл, но лейтенант вновь зажал ему рот. Болело... Страшно болело. Все же как бы грамотно его не связывали, проторчать больше половины суток в такой позе со стянутыми руками врагу не пожелаешь. А лейтенант тем временем пластал веревку на ногах.

— Ничего, сейчас пройдет, — он быстро и умело принялся растирать Семену кисти. — Оживешь. Ты не кричи, главное.

— Не дождетесь. Как ты меня нашел?

— А я тебя и не терял. Даже твою баталию, когда ты с голой пяткой на шашку полез, наблюдал. Просто собачьей вахты ждал, а то больно много народу по улицам ползало. Ну а как угомонились — так я и пришел.

— А часовые?

— Какие часовые?

Голос лейтенанта был так безмятежен, что Семен легко представил за ней улыбку в сто зубов и глаза, выражением напоминающие акульи. Действительно, какие часовые, если милосердие лейтенанта выражается исключительно в остроте лезвия. И, кстати, руки все же начали повиноваться, хотя ощущения при этом были непередаваемые. Ноги, правда, отходили быстрее, ну да они и в связанном состоянии находились относительно недолго.

Короткий укол в предплечье... Семен удивленно посмотрел на командира:

— Это что такое было?

— Лекарство. Сейчас тебе станет полегче.

И верно, помогло, причем быстро. Правда, не до конца, но все равно, хотя бы на ноги удалось встать. Правда, долбанулся головой о низкий, закопченный потолок бани, но сдержался, пообещав себе все припомнить виновникам всех его бед. И, кстати, легкость мыслей в голове появилась неимоверная, видать, побочное действие лекарств. Но времени разбираться что и как еже не оставалось, пора было сваливать.

Когда мысленно ругающийся последними словами Семен и поддерживающий его лейтенант выбрались из бани (петли даже не скрипнули, страшно подумать, сколько масла на них вылили), ночь уже подходила к своему краю, и непроглядная темнота сменилась мутными, но все же несколько более проницаемыми для взгляда сумерками, щедро сдобренными туманом. В воздухе, липком и влажном, гасли звуки шагов. А потом из этого сумрака выступила бесформенная серая фигура и махнула рукой — пошли, мол. Лейтенант без раздумий двинулся в указанном направлении, но Семен резко остановился и помотал головой.

— Ты чего? — голос лейтенанта звучал донельзя удивленно.

— Оружие. И кое с кем поквитаться очень надо.

— Идиот, — голос лейтенанта прозвучал невероятно устало. — Какое оружие? Валим, пока эти козлы не проснулись.

Семен уже готов был согласиться, умом понимая правоту командира, но фигура в сером внезапно кивнула, как показалось ему, понимающе, и, махнув рукой в другую сторону, решительно двинулась вперед. Оставалось только следовать за ней и не показывать виду, что он слышит все те слова, которыми лейтенант его благословляет.

Знакомый дом. До боли знакомый, у Семена разом заныли все многочисленные синяки. Толстый поляк, забив огромный болт на устав караульной службы, дремлет у входа. Семен только сейчас сообразил, что у него при себе нет никакого оружия, но прежде чем успел что-то предпринять, их проводник качнулся вперед. Именно так, качнулся, другой термин к этому удивительно законченному движению подобрать было сложно. И скрывающий очертания фигуры балахон странным образом только подчеркивал это. Миг — и проводник уже прошел мимо поляка. Удивительно, тот вроде бы продолжал сидеть, даже позы не поменял, но его фигура не имела более ничего общего с жизнью. А так все как было, разве что ворот немного потемнел. В какой момент был нанесен удар, откуда проводник извлек и куда спрятал нож, Семен так и не разглядел. И, надо признать, способности их молчаливого спутника производили впечатление.

Эта дверь открывалась куда шумнее, чем в бане, однако легкий скрип никого в городе не встревожил. Дерево неплохо поглощает звук... В сенях, исполняющих роль караулки и освещенных немилосердно коптящим масляным светильником, обнаружился здоровенный детина, который успел проснуться и даже потянуться за оружием. А еще он открыл рот, чтобы закричать. Разумеется, предаваться столь паскудным занятиям ему никто не позволил. Лейтенант ловко обогнул Семена и тут же отправил обладателя не в меру четкого сна в лучший из миров. Получилось не хуже, чем у проводника, а может даже и лучше. Во всяком случае, деталей нанесения удара Семен даже не рассмотрел. Оставалось лишь вздохнуть завистливо да посетовать мысленно на убогость собственной подготовки.

Гетман обнаружился через три двери и еще одного убитого часового. Храпел, зараза, так, что Семен мысленно посочувствовал его жене. Неудивительно, что он не слышал приближающуюся смерть, и открыл глаза лишь когда в рот ему начали запихивать кляп из его же собственной портянки.

— Тихо, — голос лейтенанта был настолько приторным, что Семен посочувствовал пленному. С таким голосом только смертные приговоры зачитывать. — Я задаю вопросы — ты шепотом отвечаешь. Или красиво запоешь, — нож лейтенанта чуть сместился и чувствительно, даже сквозь одеяло, ткнул гетмана пониже пояса. — Не разочаруй меня, дружок.

Причиндалы гетману были дороги. Не иначе как память... Во всяком случае, запираться он не пытался. Увы, знал этот певчий птах совсем немного, куда меньше, чем положено бы командиру, что наводило на определенные мысли в отношении его реальных возможностей и полномочий. Тем не менее, кое-что он все-таки рассказал, пищу для размышления подкинул.

Итак, главным действующим лицом в тандеме, допрашивавшем недавно Семена, был вовсе не он. Гетман играл роль силового обеспечения, но не более того. А вот монах (все-таки монах!), посланец ордена иезуитов, несмотря на мирный и затрапезный вид, как раз и являлся мозгом их предприятия. Гетман имел власть над своими людьми, а монах — над гетманом.

Нельзя сказать, что последнему такое очень уж нравилось — скорее, наоборот. Еще недавно он был де-факто никому не подчиняющимся командиром большого наемного отряда, усиленного небольшим отрядом регулярной кавалерии, тех самых ангеловидных крыльеносцев. Регуляры, впрочем, были малочисленны, прекрасно это осознавали и в вопросы командования не лезли, что было весьма умно с их стороны. Так вот, гетман был фактически сам по себе и, хотя формально подчинялся польскому командованию, реально относился к его распоряжениям со стойким пофигизмом. Захочу — выполню приказ, не захочу — не выполню, и ничего вы мне за это не сделаете. Учитывая, что при этом он каждый раз ухитрялся сберечь людей и заполучить какую-никакую, а добычу, такой подход к делу себя оправдывал. И, кстати, гетманом он, мелкий шляхтич, провозгласил сам себя, подчиненные его поддержали. А что? В ситуации, когда огромная страна находится в состоянии безвластия, а ее армия превратилась непонятно во что, любой командир пары сотен копий может провозгласить себя хоть императором. Если же у тебя под началом вдесятеро больше народу, то это и вовсе можно считать заявкой на основание собственной династии. Так что таких вот гетманов по территории Руси мотался сейчас не один десяток, и это считалось нормальным. Данный конкретный индивидуум, кстати, смотрел на расклады со здоровым житейским цинизмом и намерен был грабить до упора, а затем или присоединиться к победителям, или драпать куда подальше, как уж карта ляжет. В общем, вполне разумные в его положении стратегия с тактикой.

Все изменилось, когда появился иезуит, посланник Святого Престола. Вообще, может статься, лучшим выходом было бы удавить его втихую, пока никто не видит, да и делу конец. Поляки конечно, ревностные католики, и слово Папы для них важно и значимо, но уже не настолько, чтобы разрешить собой помыкать. Однако иезуит знал, чем можно наступить на горло любому наемнику, и сделал это, не колеблясь. Так что гетману оставалось лишь скрипеть зубами да выполнять его распоряжения, еще и делая вид при этом, что подчиняется с радостью. А сапог, которым давил его проклятый монах, назывался просто — деньги.

Да-да, именно деньги — они, как известно, правят миром, и наемники тут не исключение. Это у рядового солдата невеликие сбережения помещаются в кошеле или, если повезло хорошенько пограбить, в мешке. А вот у командира все куда сложнее. Ему ведь не только "Вперед!" проорать надо и атаку возглавить. Хочешь, не хочешь, а должен ты и о жаловании своим людям думать, и о пропитании, и еще о миллионе незаметных глазу мелочей. Ну и о том, конечно, чтобы, случись нужда, сваливать не с пустыми руками. Да и доходы у него совсем другого уровня. И та наличность, что возится с собой — это так, мелочь на текущие расходы, основное же лежит в банках, на счетах, благо пройдохи-финансисты уже успели развернуть свою сеть на всю Европу.