Сны о Республике

— Ну-ка, брат, исполни нам что-нибудь, — велела она, вручая мне инструмент, — для поднятия настроения.

— Ты тоже поёшь? — оживилась Рийо.

— Так, чуть-чуть, — сказал я. — С Дорме ни в какое сравнение, так что, заранее извини.

Что бы такое изобразить, чтобы к месту? Героическое нельзя, Рийо опять вспомнит про Осоку, про военные действия, а она и так вся в миноре. А что-то с юмором в голову так сразу не приходило. Хотя... Есть кое-что. И не вполне серьёзное, и оптимистичное. Пожалуй, будет в самый раз. И розовые волосы гостьи придутся почти в масть. Итак:

По деревням — полный лэхаим,

рушники пестрят петухами,

Добры молодцы мажут ваксой чёрные прохоря.

А княгиня Рыжих в печали -

у неё война за плечами

Да семнадцать ходок в сизое марево января.

Уж несладко ей, ох несладко,

у неё на платье заплатка,

У границ враги, с посевной проблемы, казна пуста.

У неё вассалы весёлы -

охламоны, конкистаболы,

Сто рублей убытку с каждого рыжего, как с куста.

И княгиня, бросив ультиматумы в каминное пламя,

В срочном заседанье объявляет перерыв полчаса.

Рыжего зовет петуха, чтобы связался с орлами:

"Слышите, орлы, вернитесь в наши синие небеса".

С каждым днём тревожнее ночи —

злые клоуны бритвы точат,

Крестоносцы напялили свои черные клобуки,

Хунвэйбины вышли из комы

и свирепые управдомы

Перешли границу и встали лагерем у реки.

От такого компота из доисторических мифов и легенд Падме тихо закатила глаза. Ну, извини, из песни слова не выкинешь, рифма пострадает. Зато как слушала Рийо! Она смотрела, вроде бы, на меня, и, в то же время, куда-то вдаль, в бесконечность. А, может быть, в своё собственное прошлое, когда ей было семнадцать лет, и Торговая Федерация устроила блокаду Панторы. И на лице её было выражение... словами не описать. Наверное, именно такие слушательницы вдохновляют настоящих менестрелей творить всё новые и новые песни. Я вот ни разу не сочинитель, и песня не моя, но и мне было приятно. И я продолжал:

Рыжего кота зовет княгиня, как не раз уж бывало,

К барсам посылает, кот идет, не дожидаясь утра:

"Барсы, синеглазые стражи ледяных перевалов,

Выручайте, барсы, нас, вернитесь к нашим синим шатрам".

Если кто и летом на лыжах -

этот, значит, точно из рыжих,

Всё не слава богу, любое дело под разлюли.

Но пока фартит воеводе:

с перевалов барсы подходят,

И над Лысой горою кружат орлиные патрули.

Войско объезжает княгиня накануне рассвета,

Главное, манёвр, говорит, всё прочее - чепуха,

Всё уже в ажуре, и, к тому же, начинается лето -

Светлое и ласковое время рыжего петуха.

У неё виктория нынче -

крестоносцы пленные хнычут,

Злые клоуны взяты в клещи, пойманы под мостом,

И бегут, теряя дубины,

потрясённые хунвэйбины,

И в овраге прячется исцарапанный управдом.

Ты гони, княгиня, печали, что толпятся под дверью,

Хватит с нас печалей, мы и так уже хватили лишка.

Пой же, мое лето, рассвет, топорщи рыжие перья,

Шёлкова бородушка, масляна головушка...

— Будто про меня писано, — едва слышно произнесла Рийо. Спросила громче: — Чьё это, откуда?

— Народное творчество, — пожал плечами я.

— Сейчас скажет, что подслушал в поезде "магнитки" у одного забрака, — усмехнулась Падме.

— Нет, почему, это на историческом один парень пел. Но, — я многозначительно поднял палец, пресекая возможные вопросы об имени исполнителя, — его в прошлом году выперли за неуспеваемость.

— Ты видела? — кивнула на меня Падме. — Партизан. Подпольщик. Никого не сдаёт.

— Наверное, на то есть причины? — вступилась за меня Рийо.

— Весьма веские, — сказал я. — Этого фольклора столько, и поют его так часто, что никто не помнит настоящих авторов.

— Э-э... Прошу простить... — золочёный дройд-секретарь Ц-3ПО вошёл в гостиную и почтительно остановился на пороге. — Готов ужин, как Вы изволили распорядиться. Прикажете подавать?

— Да, Трипио, можно подавать, — кивнула Падме.

Рийо — и это был огромный прогресс в её случае — не попыталась отказаться от ужина под надуманным предлогом и осталась. Правда, за столом разговор опять вертелся вокруг работы, то есть, в нашем случае — политики. Некоторое время я терпел, женщины, всё-таки, надо проявить уважение, потом кашлянул и произнёс:

— Дамы, я, конечно, дико извиняюсь, но вам в Большой Ротонде за день не надоедает до хаттов эта тематика? Ну, вот, что будет, если я весь вечер буду рассказывать, как мы... — тут я хотел привести в пример написание программ на "Эпилоге" или Z###, но увидел, как в гостиной в который уже раз появился Трипио с явным намерением спросить, не нужно ли нам чего-нибудь, и сказал совсем другое: — ...на лабораторных препарируем дройдов.

— Препарируете? — подняла брови Рийо. — Это как? Как биологические образцы на медицинском факультете?

— Очень похоже. Лаборатория и выглядит почти так же, как анатомичка, только, скорее, не на медицинском, а на биологическом, где исследуют инопланетные формы жизни. Нам привозят образцы из самых разных систем. Свалки, блуждающие корабли, покинутые колонии... А мы их описываем.

— О. Нет. Нет, — запричитал Трипио. — Мои схемы! Я этого не вынесу. Госпожа Падме. Позвольте мне уйти.

— Да, иди, займись зарядкой аккумуляторов, — разрешила Падме. Трипио, собранный Анакином Скайуокером на Татуине из старого шасси и запчастей, мог, в принципе, обходиться без подзарядки длительное время. Но иногда его схема питания давала сбои, неправильно показывая уровень зарядки, и он предпочитал заряжаться чаще, дабы не отключиться в неподходящий момент.

— Вы и боевых дройдов сепов тоже изучали? — расспрашивала, между тем, Рийо.

— Не говори в прошедшем времени, — ответил я. — У них новые модификации появляются раз в месяц. Надоело уже искать и описывать отличия. Я больше люблю что-нибудь оригинальное. Вот недавно нам привезли партию антикварных дройдов со старой станции в секторе Аурил. "Стражники", слышала о таких?

— Н-нет.

— Эпоха мандалорианских войн, — подсказала Падме. Подтянула к себе панель компьютера, вывела на проектор голограмму: — Вот такие.

— Похож на мандалора.

— Верно, — подтвердил я. — Их стилизовали под броню того времени и выпускались исключительно для военных целей.

— Ну, антропоидная форма, вообще-то, универсальна, — возразила Рийо. — Хотя бы, Трипио...

— Нет-нет. Посмотри на их руки, — Падме приблизила часть изображения. — Видишь, какие сдвоенные пальцы? Для тонких работ они не годятся.

— Я ещё не говорил, что какие-то кудесники решили это исправить? — спросил я. Падме покачала головой, и я продолжил: — Нескольким из них сделали нормальные кисти. И на подошвы наварили каблуки, чтобы походку изменить. А снимаешь вот эту лицевую панель, за ней пластиковая мимическая маска, лицо богини.

— То есть, сделали девочек?

— Да. Декан так впечатлился, что одну сразу забрал в музей факультета. А с остальными тремя сейчас мы возимся. Удивительно совершенная конструкция. Представляете, сочленения гнутся, приводы работают!

— Спустя четыре тысячелетия? — изумилась Падме.

— А логические схемы? — поинтересовалась Рийо.

— Не знаю, должно быть, протухли. Нам не разрешают проверять. После того, как одна странная машина стала биться на столе и переломала рёбра преподавателю, все такие тесты только в формалине. Ну, в смысле, на стенде отдельно от механической части. Но наш экземпляр я обязательно попробую запустить, где-нибудь на заднем дворе, подальше от всех. Если, конечно, ребята за две недели её окончательно не доломают.

— Пригласишь на испытания?

— Конечно, раз тебе интересно!

— А по-моему, госпожа Сенатор хочет тебя подстраховать своим присутствием, на случай неудачи, — лукаво прищурилась Падме. — Чтобы с факультета не выперли.

— Ты разве не придёшь?

— Приду, конечно, только смотреть придётся откуда-нибудь из окошка, откуда меня не видно. Я ведь, так сказать, "человеческое лицо" комитета Лоялистов, мне семейственность разводить нельзя.

В гостиной мы просидели допоздна. У меня назавтра день начинался с "пустой" пары, а мои сенаторши вообще нечасто вставали рано, утреннее заседание в Сенате начиналось в десять часов, до него планировать какие-то встречи было не принято. Утром Падме, благополучно позабыв свою же фразу о человеческом лице, всё-таки развела семейственность и предложила подбросить меня до университета на спидере. Я отказываться не стал, хотя обычно утром иду пешком: после ночного дождя, насланного "шаманами"-климатологами, в Галактик-сити особенно легко дышится, а идти по отмытым за ночь улицам и переходам верхнего уровня приятно и как-то даже не утомительно. Ладно, что ж, значит, прогуляемся в обратную сторону, после лекций.

Девочку на улице я заметил боковым зрением, спускаясь по лестнице с висячего перехода. Такая инородная точка в упорядоченном хаосе движения тысяч пешеходов. На Корусанте все куда-то направляются, все идут быстро, настолько, насколько способны, а эта крохотная фигурка нерешительно двинулась в одну сторону, остановилась, вернулась назад, заглянула в переулок и снова остановилась... И никому, как обычно, не было до неё никакого дела. Галактик-сити, мать городов человеческих! Ускорив шаги, я преодолел последний пролёт, вышел на бульвар и остановился перед девочкой. Она была совсем маленькая, лет шести или семи и, судя по паре гибких хвостиков по бокам головы, принадлежала к расе твилеков. Я наклонился и спросил:

— Ты заблудилась, ребёнок?

— Ка, то есть, да. Немного.

— Где живёшь, можешь назвать?

— Могу. Только это не здесь, а на Рилоте, сюда мы по делам приехали.

Приехали, значит. В смысле, приплыли. Как прикажете искать этих приезжих? Тем более, Рилот... На Корусанте, когда имели в виду самую кондовую, дремучую деревенщину, говаривали "как второй день с Рилота". Причём, так же выражались и сами братья-твилеки в том числе. Ну, хоть на базик она говорит уверенно и чисто, значит, семья образованная.

— Где же могут быть твои родители? — спросил я.

— Не родители, мамина сестра, — серьёзно поправила девочка. — Она зашла в магазин, меня на улице оставила. А я теперь тот магазин найти не могу.

— Понятно. Знаешь, что, пойдём-ка вот туда, на перекрёсток, где скамейки. И там подождём.

Скамейки на корусантских бульварах сделаны из огромных каменных блоков, чтобы шпана не могла их разломать или утащить. В каждом блоке вырезана выемка, в ней посажены на цемент пластиковое сиденье и спинка, а в бортике могут крепиться опоры фонарей или уличных указателей. На высокий бортик я и поднял девочку, чтобы её было лучше видно. Да и разговаривать так удобнее.

— Вот, — сказал я. — Может, твоя тётя нас найдёт. А не найдёт, в пять часов свяжемся с вашим сенатором, скажешь ему, как зовут твоих родителей, тётю, и он будет их разыскивать.

— Хорошо. А почему в пять часов?

— Потому что в пять заканчивается заседание.

— Теперь поняла. Можно узнать, откуда Вы знакомы с сенатором Орном Фритаа?

— Сам я с ним почти не знаком, — признался я. — Знакома моя кузина, она тоже работает в Сенате.

— Ага.

— Давай знакомиться, что ли? Меня Алекс зовут, а тебя?

— Извините, — она посмотрела на меня своими большими глазами, очень, кстати, красивыми, — мама не велит называться.

— М-м, — слегка растерялся я, — ну, раз мама не велит, тогда не надо, Сенатору скажешь.

— Извините, — повторила девочка.

— Чего уж там, у каждого народа свои правила. Смотри внимательнее по сторонам, может, тётя твоя тебя ищет.

— Ладно.

— Эй, парень, — окликнули меня, — твоя девочка?

— Моя, — уверенно ответил я, ещё не успев до конца повернуть голову, потому что голос мне не понравился. Субъект, его обладатель, не понравился ещё больше. Безволосая — или бритая наголо — голова, украшенная от переносья к затылку полосой сложного орнамента татуировки, широкий нос, висячие усы, между ними, на подбородке, тоже вытатуированы какие-то завитушки. Человек был роста высокого, а сложения крепкого, носил толстую кожаную куртку с рукавами, плетёными из полосок, и широкие штаны-трубы.

— Чего-то ты на твилека не сильно смахиваешь, — продолжал незнакомец.

— Ты на соцработника похож ещё меньше, — огрызнулся я.

— Он похож на работорговца, — громким шёпотом, специально, чтобы слышал субъект, сообщила девочка и демонстративно вцепилась обеими руками в мою куртку.

— Девчонка может сколько угодно оскорблять честного труженика космических трасс, — высокопарно произнёс незнакомец, из чего нетрудно было заключить, что перед нами, скорее всего, контрабандист. — Но права на неё, парень, тебе предъявить придётся, иначе я её заберу.

Ситуация попахивала отработанной смазкой. Даже если девочка поднимет крик, вряд ли кто-то решит вмешаться, настолько здесь всем всё до хатта. Вибронож у лысого наверняка имеется, а как быстро и ловко умеют орудовать им на Внешнем Кольце, я был наслышан. Полиция? Как всегда, не успеет и имеет все шансы обнаружить лишь моё остывающее тело. Бластера у меня с собой, увы, не было: в университет оружие проносить запрещалось. Всё же, капитулировать я не собирался, хоть и было мне страшновато.

— Надоел ты мне, мистер, — как можно более уверенным голосом сказал я. — Вызываю полицию.

— И что ты им скажешь? Что похитил ребёнка? — ухмыльнулся субъект. — А не ты, так я им это скажу. И лететь тебе на Кессель.

Он сделал ещё полшага вперёд, и я подался навстречу, стараясь не подпустить его к девочке. Внезапно лицо субъекта вытянулось, и он поспешно отступил.

— Да это же Алекс! — послышалось сзади. К нам подходила большая компания студентов. Я отвлёкся лишь на секунду, а когда вновь посмотрел на контрабандиста, его уже не было, испарился. И правильно. Связываться с целой студенческой кодлой в одиночку не отваживались и бойцы терас-каси. Это по отдельности мы народ мирный, а когда больше четырёх соберёмся, можем и затоптать.