Царь-дедушка

Я вновь повернулся к Танаку.

— А с дядюшкой своим не ссорься пока. Ну, сильнее чем есть, я в виду-то имею.

— Вы, государь, видимо истинно достигли просветления, если собираетесь простить ему... это. — новоявленный министр кивнул на свиток с кондициями.

— Там не только ему. — вздохнул я. — Сам видишь, что треть совета князей замешана. Если всех разом прижать... Это еще неизвестно, кто кого прижмет. Так что не ругайся с Труиром... до времени. Так, приглядывай.

Я подмигнул князю с самым заговорщицким видом. Тот молча склонил голову — понимаю, мол.

Вот-вот, понимай. Надежды юношей питают, да и тех кто постарше тоже, так что пусть роет землю носом и ищет на дядьку компромат. А если чего серьезного найдет, ну так что же? Будет у Эшпани новый князь.

— Кстати, о прощении и прощелыгах. — вмешался Зулик. — Ваше величество уже определились с тем, каких преступников помилует в честь своего восшествия на престол? Я, покуда, взял на себя смелость приостановить казни в столице и Ежином уделе...

— Ну и совершенно напрасно. — ответил я. — Вовсе никого я от плахи спасать не собираюсь. На преступления их силком никто не толкал, так с чего же от возмездия освобождать?

— Но традиция прощения былых прегрешений...

— Есть глупость несусветная. — отрезал я. — Каген помер, я их помилую. Завтра они снова примутся за старое, а тут я преставлюсь и уже Асир их миловать станет? Так мы с преступностью никогда не покончим. Хотя...

Я побарабанил пальцами по столешнице.

— Ты прав, мы найдем им применение получше. Поедут Большую Степь заселять — первыми.

— Можно ли будет полагаться на таких переселенцев? — усомнился Главный министр.

— Полагаться — и даром не надо. Главное, что бежать им оттуда будет некуда. А уж если кто три года на новых территориях проживет, тех и простить можно, а? Кого к каторге приговорили, тоже под это дело можно запрячь... Ты обдумай все это.

— Могу лишь склониться перед вашей мудростью, государь. — вроде бы как искренне ответил князь Тимариани.

— Своей обзаводиться пора. — вздохнул я. — А не чужой кланяться. Ладно, если это все...

В двери Зулик замешкался, притворил ее и повернулся ко мне:

— Я утратил ваше доверие, мой царь? — прямо спросил он.

— С чего бы такие мысли? — ответил я вопросом на вопрос.

— Вы делите созданную мною службу на части, выводите половину из моего подчинения...

— Ну, во-первых, я вывожу их обе из твоего прямого подчинения, а докладываться они тебе будут. Во-вторых, делать это надо постепенно, а не прямо вот сейчас и немедленно. В-третьих, доверие тут вовсе не при чем. Ты-то сам можешь хоть святее Солнца быть, но когда-то, да помрешь. И где гарантия, что во главе единственной, не имеющей конкурентов службы не окажется втершийся в доверие враг? К чему это приведет объяснять надо?

— Простите меня, государь. Это гордыня говорит во мне. — князь поклонился и вышел.

Хорошо что о планах создать еще армейскую и флотскую разведки я ему не сказал. И так разобиделся и не поверил — к гадалке не ходи.

— Величество, князь Латмур ожидает. — это снова Тумил нарисовался.

— Приглашай уж. — вздохнул я, убирая кондиции в ящик стола.

Командир Блистательных выглядел как огурчик — а ведь в вине себе вчера не отказывал. Вот закалка у мужика! Побольше бы мне таких философов...

— Проходи, капитан, присаживайся. — я приглашающе махнул рукой. — Что у тебя там?

— Государь, все перемещения по службе среди Блистательных утверждает царь, а последние месяцы болезни вашего брата этому не уделялось должного внимания. Накопились некоторые изменения, которые надобно утвердить... если вашему величеству будет это угодно. — Железная Рука выложил на стол свиток. — Кроме того, сегодня вечером пятеро кандидатов будут держать экзамен на вступление, и если бы вы почтили нас своим присутствием...

— Это непременно. — я просмотрел запись (небольшую, на самом деле).

Большинство имен ничего мне не говорили, однако факт перемещения Касца в полусотники и жалование Ваке звания десятника я с удовольствием отметил. Кажется мы с моим личным Тревилем мыслим сходно,что не может не радовать.

— Тебе такое имя как Вартуген Пузо что-то говорит? — поинтересовался я, не отрываясь от чтения.

— Да, повелитель, я знаком с этим достойным купцом. Он из богатейших людей Аарты, и один из немногих негоциантов, что имеет свои торговые суда, а не фрахтует для перевозок скарпийские или рулиннойские.

— Молодец какой. Тогда завтра на после обеда ничего не планируй — поедем его дочку сватать.

Командир Блистательных ничего не ответил. Причем сделал это так выразительно, что его молчание, казалось, можно было пощупать — настолько оно оказалось ощутимо.

— Что? — я поднял глаза от свитка. — Опять не слава Солнцу что-то?

— Я, конечно, не вправе давать вам советы в таких вопросах, государь, но не слишком ли это большая честь для простого купца? — очень аккуратно подбирая слова произнес Латмур. — Вартуген, безусловно, достойный человек, но многие в Ашшории будут уязвлены, коли он станет вашим тестем.

— Моим кем?!!

Я, наверное, минут пять после этих слов капитана хохотал — под конец аж икать начал.

— У-у-уморил! Ах-ха-ха! Ик! Кхе-кхе! — икота легко и непринужденно перешла в кашель, а на глазах выступили слезы. — Ты... Ой, не могу! Ты решил, что я жениться решил? А-ха-ха-ха-ха! Помру сейчас... У-у-у-у, все. Дай отдышаться. Спасибо, развеселил. Не помню, когда последний раз так смеялся. Нет, дорогой князь, у меня таких планов нет. А вот Вака из Трех Камней к его дочери дышит весьма неровно.

— Простите, государь. — смутился капитан. — Я вас превратно понял.

— Мне, конечно, лестно, — продолжая посмеиваться сказал я, — что ты полагаешь, будто я сохранил юношеский пыл, и едва взойдя на трон все свои мысли сосредоточил на девичьих прелестях, но — нет. Сам я жениться не собираюсь. А вот сосватать девицу для своего гвардейца — отчего нет? Тем более службу Вака мне сослужил знатную.

— За то ему и представление на десятника написано. — Латмур кивнул на свой свиток. — Не возгордится ли он, если сам царь ему невесту поедет сватать? Прикажите, и я устрою все сам.

— Да я, видишь ли, ему уже обещался... К тому же, коли этот Вартуген такой знатный купец, ему мое участие в сватовстве будет только на пользу, верно?

— Безусловно, государь, это вознесет его на недосягаемые для прочих торговцев высоты. — не стал спорить капитан.

— Ну вот видишь. Поощрим деловые навыки этого достойного человека. Кстати, про поощрения... — я побарабанил пальцами по столешнице. — Кроме Ваки меня в столицу сопровождал и Ошмуд из Трутнева Улья, дружинник князя Тимариани. Что насчет награды ему посоветуешь?

— Мне затруднительно что-то предложить, государь. — вздохнул командир Блистательных. — Раз это человек Главного министра, находящийся на его личной службе, так и награждать его должен он. Вот был бы он на службе у царя, пусть даже простым витязем из забытого всеми богами гарнизона...

— Полагаешь, надумай я его отблагодарить чем-то, и это будет вмешательством в дела Зулика, посягательством на его права?

— Боюсь что так, государь. Князь Зулик, возможно, и не воспримет это так — он разумный человек, — но вот для остальных владетельных это не будет ничем иным, как попранием старинных вольностей. Вот, разве что вы пожалуете ему денег... Это ваше право, одарить любого подданного, никто не посмеет сказать ни единого слова поперек.

— Деньги — это лишь деньги. Их приятно потратить, но, в отличие от титула или памятной награды их никак нельзя предъявить окружающим в качестве чего-то, что делает тебя выше многих окружающих. — вздохнул я. — Ты остаешься одним из многих, у кого есть что-то в кошеле, и не более того.

Латмур лишь сокрушенно развел руками.

— А знаешь, есть у меня одна идея... Вот скажи, князь, не упустил ли я чего за время сидения в монастыре: отличившихся бойцов все еще жалуют дорогим оружием, драгоценными чашами или все теми же деньгами?

— Истинно так, ваше величество. — воинов и чиновников, если они совершат подвиг или проявят иные достойные поощрения таланты, награждают именно так. Ну, изредка бывает, что и землей. Однако для того им необходимо состоять на службе у царя, а не у его вассалов.

— А вот слыхал я, что в некой далекой земле есть такая традиция... — произнес я, придвигая к себе чистый лист бумаги.

Идея орденов и медалей как таковых Латмуру показалась весьма необычной, но в целом — понравилась, так что примерно четверть часа спустя мы, после краткого обсуждения внешнего вида и способа ношения, уже обладали эскизом первой государственной награды Ашшории. Поскольку зачастую знак отличия таскать приходилось бы поверх доспехов, привычный для землян метод крепления на груди никак не подходил, однако в исторических фильмах мне неоднократно попадались на глаза, в том числе, и немецкие фельджандармы, и за прообраз награды я, не мудрствуя лукаво, взял их отличительную висюльку на шее — не помню как она называется, да, если уж на то, не только забыл, но и не знал. Награда — треугольник со скругленными углами на цепи, изображением крылатого ежа по центру и надписью "Достойнейшему из достойных", — предполагала три степени: серебряный знак, золотой, и золотой с сапфирами. Для получивших несколько наград, включая и более низкий ранг, предполагались белые, желтые и синие ленточки, которые крепились бы с обратной стороны и выглядывали из-под награды. Подробный статут "ежиного ордена" Латмур, совместно с князьями-генералами, брался разработать за два-три дня. Полагаю, мой намек о том, что вручаться этот "знак зачета" будет и по совокупности заслуг он, совершенно правильно, примерил и на себя. Ну а что же? Заслуг-то этих у него на первую степень, пожалуй, хватит. А Ошмуд и простым золотым орденом обойдется. Ну и деньгами, конечно.

— Ладно, с этим разобрались... — я кликнул Тумила, и вручил ВрИО царского секретаря свиток Латмура. — Оформить как мой указ, на пергаменте, да проследи чтоб не тянули: к вечеру должно быть с подписью, печатью и без ошибок. А еще лучше, если через полчаса.

— Что-то еще, величество... ваше? — спросил паренек.

— Да, к тому же времени... В каком часу, князь, ты говорил, будут экзамены? — уточнил я у капитана.

— В вечернем, государь. За два часа до заката. — ответил Железная Рука.

— Вот, к тому моменту указ должен быть уже у князя, а помимо того еще пять указов на прием в ряды Блистательных, с пропущенными именами. Как сдадут, так при них и впишем.

— А коли кто-то из них не сдаст, повелитель? — осведомился Латмур.

— Запас карман не тянет. — я пожал плечами. — В загашнике полежат. Тумил, а ты чего до сих пор здесь?

Парень пулей вымелся из кабинета, а я вновь повернулся к капитану:

— Доложили мне тут, что ты, любезный, не только воинскими подвигами прославлен, но в молодости был и видным философом.

— Наврали вам, повелитель. — с солдатской прямотой ответил командир гвардии. — Ничего такого видного во мне не было, обычный кандидат.

— Ну-ну, полно скромничать. — усмехнулся я. — Заслужить уважение заков своими познаниями — это дорогого стоит. Изложи-ка мне вкратце, в чем суть философии телесников.

Оказалось — ничего такого особенного и оригинального местные умы не придумали. Обычные философы призывают развивать ум, священники — духовность, а каждый десятник норовит гонять подопечного в хвост и в гриву, чтобы не был задохликом. Ничего удивительного нет в том, что в неспокойном приграничье нашлись люди, попытавшиеся срастить между собой интеллектуальное и физическое воспитание, подведя под это, до кучи, религиозный базис — организовали нечто наподобие греческих гимнасиев для молодежи... И едва не разорились в тот же день — у князей лишних денег для вложения в инновационную разработку не нашлось, местное население каким-то невиданным богатством не отличается (соответственно и самообеспечение школ телесников идет мимо кассы), а армейцы вообще не поняли, на кой им такая головная боль, как образованный и привыкший к размышлениям солдат.

В целом можно сказать, что у ребят тупо не срослось: в граничных княжествах еще существовало с пяток школ телесников — в крупнейших городах, — а за их пределами такая философия оказалась не шибко востребованной.

— Жаль. — резюмировал я. — Хорошее было начинание — я бы поддержал. Коли ты все еще имеешь сношения с философами этой школы, а паче того бы сам трактат написал...

— Куда уж мне?.. — смутился капитан.

— А вот как раз тебе-то — хоть куда. По сути своей, чем учение телесников отличается от того, чем ты и твои подчиненные заняты каждый день? Разве одним лишь мастерством владения оружием славятся царские гвардейцы? Я тебе уже и название для труда придумал: "Путь Блистательного".

— До определенной степени это так...

— Так кто же лучше всех опишет этот путь, как не их командир? — прервал я Латмура. — Так что, уж будь добр, озаботься. Не прошу от тебя свитка размером с простыню, но вкратце, тезисно, так как ты мне сейчас излагал — надо. Тем более, что я нынче за ужином встречаюсь с главой гильдии переписчиков, — распорядись, кстати, чтобы его сразу ко мне препроводили, как придет, — будет дополнительная тема для беседы.

— Я, государь, сомневаюсь, что каждого воина можно наделить разумом, достойным хотя бы философа-ученика. — вздохнул князь Девяти Столбов.

— А не надо всех. Достаточно обучить тех, кто к этому способен. Вот тебя хотя бы взять... Знаниями и воинским умением, а не чем-то одним из этого, ты завоевал уважение врагов. И даже породнился с вождем закского племени — так?

— Так. — не стал спорить с общеизвестным фактом Железная рука.

— А не было бы у тебя этих знаний, шиш с маслом тебе бы это удалось. Кстати... Ты с родней в степи отношения все еще поддерживаешь?

Латмур немного поколебался перед тем как ответить — буквально секунду, не дольше.

— Очень редко, ваше величество, особенно в последние годы. Я... уважал своего тестя, но мы не были близки, а когда умерла Томирис... — капитан тяжело вздохнул. — К тому же под конец жизни Скитраб сильно сдал, его племя начали теснить, а сейчас, когда Зелеными Конями управляет его внук и мой племянник по жене, Тимн, их и вовсе прижали к отрогам Щумских гор, по ту сторону от Лиделла, и просто так туда теперь даже весточку не отправить.

— Это нехорошо, когда родственников прижимают. — покачал головой я.

— Нехорошо, повелитель. — не стал спорить командир Блистательных. — Но — такова жизнь. Кто-то кого-то постоянно прижимает. Богатый — бедного, сильный — слабого, большой — маленького... Особенно это характерно для степняков, которые постоянно сражаются за лучшие пастбища промеж собой.