Поздний экспресс

— Список того, что больной сейчас нужно. Включая медикаменты и средства гигиены. Желательно это доставить сегодня. Успеете?

— Да, — что он еще может ответить? — А... — он не знает, как толком сформулировать свой вопрос, — с Надей... все в порядке?

— В порядке? — желчно переспрашивает доктор. Потом все ж смягчается — молодой же совсем парень, какой с него спрос? — Насколько это возможно в данной ситуации — да.

— А я могу ее... увидеть?

Молодой, но настырный.

— Сейчас — нет. Говорю же, ваша Надя — в реанимации. Вот в палату переведем — тогда да. А вы пока все нужное приобретете — как раз, так и получится.

Доктор уходит, не попрощавшись.

Промотался часа три. Сначала домой за деньгами, потом по аптекам. Устал, издерган. За Надю страшно, за себя — противно. Думал, хуже быть не может. Оказывается — может.

— Витька!!!

Обернулся. По подъездной дорожке, по которой несколько часов назад он сам сюда приехал на карете "Скорой помощи", торопливо шагает к нему Люба Соловьева. Ох, наконец-то... Хоть кто-то. А то он уже совсем тут с ума сошел один.

— Люба, привет! Ты не представляешь...

Ему влепили... ну, на пощечину это не тянет. Так, пошлеп, даже не больно. Но все равно — обидно до чертиков!

— Как ты мог?! Вик, ты же ей друг! А ты... ты...

Он бы многое ей мог сказать. Про то, что почувствовал, когда понял, что Надя беременна. Про свою панику и полную растерянность. Про то, что он совершенно не понимал, что происходит и что он должен делать. Про все эти слова — врача "Скорой", в больнице, тети Даши по телефону. Черт его поймет, как он сегодня действовал — на каком-то автопилоте, потому что не соображал ничего. И тут, в довершение всего, еще и Любка... Туда же.

Потер рукой пострадавшую щеку. И буркнул хмуро:

— Я тут не при чем. Это не мой ребенок... был.

— Ой, — Любка выглядит смущенной. — Вить, прости. Я думала, раз уж ты тут... то и...

— Как будто ты не знаешь... — цедит он мрачно. Промолчать бы, но нервное напряжение сказывается, — к кому обращается твоя сестра, если ей не с кем идти в клуб.

— Но это же не одно и то же!

— Для нее, похоже, разницы нет.

Люба вздыхает.

— Как она там?

— Я не знаю. Я три часа по аптекам носился. Вот, — протягивает Любе пакет.

— Что это?

— Без понятия! — резко. — Что на бумажке написали, то и купил. Иди уже, — мотнул головой в сторону крыльца, — отнеси, ну и узнаешь заодно все. А то я ни хрена не понимаю, что они там говорят. Вакуум какой-то... При чем тут вакуум, я так и не понял. Дела все эти ваши... женские...

— Жди меня здесь, — Любаша забирает пакет. — Жди! У меня вопросы есть к тебе.

У сестер Соловьевых это семейное! Распоряжаться им как своей собственностью.

К вечеру привычно душно. Через пару часов соберется гроза, это точно. Но и сейчас дышать очень тяжело. А в голове понамешано всего, и на душе погано. Вик пристраивается на старенькой, наполовину сломанной скамейке. Откидывается на спинку, сползает пониже, вытянув длинные ноги. Глаза закрыть. Попробовать отгородиться от всех этих непрошеных мыслей. Вот Люба вернется, он поговорит с ней, а потом домой. А там уже можно подумать. В полной мере "насладиться" выпавшим ему "счастьем".

__________________

— Надюша... — на глазах сестры слезы. Тихонько гладит бледную щеку, отводит темную прядь. — Как ты?..

— Все в порядке, — слабо улыбается Надя. — Люб, ну что ты... Не реви, не маленькая...

— Почему ты не сказала мне?! Ты же давно уже знала наверняка! Почему сказала только сейчас?! Я чуть с ума не сошла, когда ты позвонила...

— Я... я не знаю... — Надя вздыхает. — Просто... стыдно стало, наверное. Я ведь даже не помню, как все это произошло. Это Ромка. Помнишь Рому?

— Так вы ж с ним еще до Нового года?.. — сестра удивлена. — Ты ж с ним не встречаешься больше?

— Не встречаюсь. Но вот попался он мне. Под горячую... хм... руку. Я в клубе набралась, настроение было... паршивое. Самое гадкое, что я не помню, как это все... случилось. Утром проснулась у Ромки, голова раскалывается, напрочь не помню, как я к нему ехала. Спрашиваю — у нас было что-то? Он ржет, скотина. Я, говорит, тоже не помню. Хотя так... похоже, что было. Ну, я думала, даже если и было — он озаботился... вопросами контрацепции. А потом выяснилось, что... — Надя судорожно вздохнула, — что он меня поимел... пьяную... как ему удобно было.

— Надя!.. — потрясенно.

— Я все знаю, — морщится Надежда. — Я полная дура и так мне и надо.

— Нет, ну что ты! — горячо не соглашается Люба. — Ты вовсе не...

— Еще скажи, что я не виновата, — невесело усмехается старшая сестра. — Я, только я. Урок такой... на всю жизнь. Я ведь не знала, что делать... совершенно. Две недели как в тумане. Я была в панике...

— А я ничего не замечала! — Люба качает головой. — Прости меня, сестричка.

— Я приложила максимум усилий... чтобы никто ничего не заметил. Я... я аборт собиралась делать.

— Аборт?! — ахает Люба, не сдержавшись, громко. На них оглядываются соседки Нади по палате. Сестры старались говорить негромко, на них и так косились с явным любопытством.

— Ну не рожать же... по пьяни... непонятно от кого... — вздыхает. — А сегодня на занятиях сначала живот заболел. Потом чувствую — мокро. Я в туалет. А там... такое...

— Надюша... — сестра гладит ее по голове. — Почему ты домой не поехала? Почему к Витьке?!

— Я не знаю! Снова дура, не иначе! Я не знаю, почему к Витьке поехала! Мне... мне... страшно стало. Я ничего не соображала. И почему-то... — Надя вдруг отворачивается к стене. Глаза закрывает, зажмуривается. Зачем, действительно, зачем она втянула в это Вика?! Но в тот момент, момент паники и страха, ни о ком другом она даже не вспомнила. Будто не было у нее никого, кроме него. Но ведь это не так. Снова поворачивается к сестре. — Люб, я не знаю. Вика подставила, конечно. Ты его видела? Он... он злится на меня?

— Ну... вид у него не радостный, в целом. Да еще я, — Люба смущенно хмыкает: — добавила...

— Чего добавила?!

— Ну... я подумала, что это он тебя... довел до такого состояния... ну, что это от него ты. Психанула и...

— Что "и"?!?

— Да не ори ты так! — оправдывается сестра. — Я немножко стукнула его... чуть-чуть... и потом извинилась!

— Черт! — Надя приподнимает голову и снова с размаху на подушку. — Только этого Вику не хватало!

— Да переживет, не в первой ему, — отмахивается Люба. — Кстати, всякие лекарства и прокладки он тебе покупал. Это же Вектор. Он от тебя ко всему привычный.

А Наде тошно. И стыдно, и гадко. Но самое ужасное заключается в том, что понимает: не могла она ни к кому другому обратиться. Только он ей был нужен в этот момент. И когда он за руку держал, паника и боль будто отступали. И это было самое страшное. Когда он стал ей так нужен? И четкое осознание — он был бы счастлив, если бы она с этой бедой не приходила к нему, не падала на руки через порог, с красными от крови ногами. Ему это точно не нужно. Разгребать последствия того, что сделал с ней другой парень. Что она натворила? С собой, с Виком? И что теперь будет с ними, с их дружбой? Один неосмотрительный поступок — а какой ужасающий калейдоскоп последствий...

— Он ушел?

— Нет, я просила подождать.

— Люб... попроси его зайти ко мне.

— Конечно, — легко соглашается сестра. — Тебе еще что-нибудь привезти?

— Пока нет. И дома не говори!

— Как "не говори"?! Тебя дома не будет два дня, как минимум! Что ты скажешь родителям?!

— Совру что-нибудь, — морщится Надя. — Не в первый раз. Родители не должны знать! Не хочу позориться. Все равно все уже... прошло. Само собой.

Люба недовольно качает головой. Все-таки у Надьки в голове временами тот еще бардак.

____________________

Появление Вика в палате вызвало повышенный интерес у находившихся там еще двух женщин. Ну, еще бы, в больнице дел-то не много у пациенток, а тут у соседки по палате посетители один интереснее другого — то сестра-близнец, то симпатичный парень.

— Как ты? — присел рядом на стул. — Болит... что-нибудь?

— Нет. Все... уже прошло, — Надя замолчала. С мыслями собиралась, пока его ждала. Но сейчас даже в лицо смотреть трудно. Стыдно. Но надо. Выдохнула. — Вик, ты извини меня. За то, что втянула тебя в это. Ты тут не при чем, конечно, ты Любку тоже извини, она курица глупая...

— Не надо, — перебивает он. — Ничего страшного. Главное, что с тобой все в порядке.

— Правда? Ты... не сердишься на меня? — жалкий голос и жалкий вопрос. Но не может с собой ничего поделать — ей необходимо его задать. И за руку тоже... просто необходимо взять. Сжала его пальцы, некстати удивляясь, уже привычно, сколько же она в нем не замечала. Большие ладони, длинные пальцы. Жесткие подушечки, это от гитары. И, наконец-то, решилась в глаза посмотреть, боясь там увидеть... что-то. — Не сердишься, Вик?

— Нет. Все нормально.

Она ему почему-то не верит. Его пальцы под ее рукой неподвижны, тон ровный, лицо... лицо ничего не выражает. Чувство, будто что-то изменилось между ними. Изменилось невозвратно. И, словно подтверждая...

— Надь, я пойду, — освобождает свою руку. — Ты отдыхай. Тебе же нужно отдыхать... после этого.

Он уходит, а она отворачивается к стене. У Нади чувство, что она потеряла что-то важное. И это не то непонятное в ее теле, что могло бы вырасти в ребенка, что она не успела даже осознать. Это что-то другое. И это связано с Виком.

Поплакать бы, но слез нет. Да и нет у нее привычки плакать. После этого всегда так ужасно выглядишь.

___________________

А он думал, что вляпался в дерьмо по самое горлышко. Нееет, по горлышко — вот сейчас, а до того было — по пояс. Теперь же он достиг самого дня унижения. Об него вытерли ноги. Ну, а как это иначе назвать? Есть девушка, которой ты бредишь не один год, дохнешь и сгораешь от безответной любви, мечешься из крайности в крайность — от попыток избавиться от этой зависимости до каких-то невесть откуда берущихся неясных надежд из серии: " Ну а вдруг?!..". А потом действительно — вдруг она оказывается на пороге твоего дома. Беременная. И, разумеется, не от тебя.

Сначала все затмевал страх за нее. Вик понятия не имел, что это за хрень такая — выкидыш, но, судя по тому, что рассказывал ему отец — какая-то довольно опасная для женского здоровья штука. Да и текущая по ногам кровь говорила сама за себя. Он в жизни столько крови не видел.

Но потом, потом... Когда страх отступил, когда стало понятно, что все в целом обошлось, угрозы для здоровья нет, да и беременности, собственно, уже тоже... нет. Вот тогда он позволил себе осознать.

А он, наивный дурачок, на что-то надеялся после того раза у него дома. Всю голову сломал, пытаясь понять — правильно ли он поступил? И чего ради Наде в голову пришла идея его целовать? Но какие-то нелепые сладостные надежды постоянно лезли в голову, он их усердно давил. Но все равно в мозгу свербило: "А что, если она сделала первый шаг? И теперь ждет ответного шага от него?". А он тут сидит, ждет непонятно чего. Мечтать об этом было обморочно сладко, ошибиться же — страшно так, что он предпочитал ничего не делать вовсе. Так у него была хоть какая-то призрачная мечта. Теперь не стало и ее.

Она просто в тот день соизволила обратить свое внимание на него. Звезды так совпали или фаза луны. Или это как-то с Лилей связано. Но она решила, что день подходящий, чтобы попробовать, что собой представляет Вектор. Попробовала. Видимо, не впечатлило. И кроме поцелуев рабу ничего не позволили. То, что именно он первый ее оттолкнул, сейчас казалось неважным, несущественным. А вот что было важным — так это то, что кому-то было позволено много большее. И то, что с ней произошло сегодня — наглядное, болезненное и крайне унизительное тому подтверждение.

Нет, он понимал, конечно, не полный же болван, что при ее красоте парней у нее — хоть каждый день меняй. Но старался не думать об этом, старательно игнорировал. А теперь вот получил весьма наглядное подтверждение. Что кто-то пошел дальше поцелуев, гораздо дальше. Кто-то другой получил все. Прикасался к ней везде, где только хотел. Раздевал ее. Видел обнаженной. Прижимался к ней. Брал ее. Кончал в нее.

В такие моменты внутри больно бывает так, что спасение только — бутылка водки в одного, да и то, не факт, что поможет. Или за руль и педаль газа в пол. Чтобы вибрировало все — от стального сердца машины до твоих пальцев на руле, и все мысли сметает несущийся по артериям адреналин.

Водка дома отсутствует, идти в магазин нет ни сил, ни желания. Машины тоже нет. И поэтому из чехла достается Fender. Усилитель, наушники, пальцы привычно сжимают медиатор. Звук погромче, музыка поубойней. Korn, Linkin Park, System Of A Down, старый добрый AC/DC. Он играл себе долго, пока до дрожи не устали руки, а в ушах, когда он снял наушники, стояла гулкая тишина после ревущих гневных гитарных аккордов.

Спал он в эту ночь не один. Компанию ему составил его верный Dreadnought*.

__________________

Всю ночь бушевала гроза. И утро было пасмурным. Наверное, именно поэтому он проспал. То есть, идти ему никуда не надо было, но обычно просыпался сам, часов в восемь. А тут, в половину десятого его разбудил телефонный звонок. На ощупь нашарил телефон, в трубку хрипло:

— Да?..

— Вик, забери меня.

Он проснулся мгновенно, резко сел на кровати.

— Надь, что случилось?

— Ничего. Я хочу отсюда уйти. Забери меня, — а потом, после паузы, совершенно иным, неузнаваемым, не ее голосом: — Пожалуйста, Вик...

Вот теперь он начинает паниковать. Снова.

— Что случилось?!

— Ничего, правда. Со мной все в порядке. Я просто хочу домой.

— Врач сказал...

— Мне все равно, что сказал врач! — срывается она. Ему слышно, как она там вздыхает, на другом конце трубки. Вздыхает раз, другой. И, тихо: — Я все равно уйду, Вик. Утренний осмотр был, заявление о самовольном уходе я написала. Или я ухожу одна, или...

— Дай мне пару часов.

Одеваясь, он думал о том, что единственный шанс ему не бежать каждый раз по ее первому же зову — быть от нее как можно дальше. А если между ними будет океан — это будет совсем хорошо и сверхнадежно. А еще — о том, что он так и не поменял вчера постельное белье. И спал на этом темном буром пятне.

___________________

Она выглядит чуть лучше, чем вчера. На ней удивительно простая одежда — джинсы, джемпер, даже вместо привычных шпилек — мокасины. Видимо, это Любиных рук дело. Он забирает у Нади большой пакет, наверное, вещи. Например, то самое платье, которое на ней вчера насквозь промокло от крови.

— Ты как?

— Жить буду, — небрежно. — Где такси?

— Я машину у матери взял.

— Ух ты... Поедем на "Ауди"? Ты сегодня властелин колец?

— Да.

— Шикарно. Я тронута.

Какого черта она ерничает?

— Угу. Там как раз специально для тебя светлые кожаные сиденья... кстати.

Она резко останавливается, а он понимает, что перешел все границы.

— Надь, извини. Я это... не подумав, ляпнул. Черт, извини.