Лоханка

А с другом мы просидели над его бумагами довольно долго. Было видно, что они переписаны грамотной рукой Софико, но та не вполне владела технической терминологией, поэтому вмешиваться мне пришлось во многое. Ну и не обошлось без теоретического спора.

— Слушай, зачем ты обязательно хочешь ставить крупнокалиберный пулемёт? — возмущался Кобыланды. — Мы на наши машины ставили и Максимка, и Дегтяря пехотного — помогает отбиваться от обстрел и засада. Хотя, конечно, крупняк лучше, — добавлял он смущённо.

— А потому, голова твоя светлая, что в грузовом отсеке можно вместо груза разместить целое стрелковое отделение — красные командиры обязательно до этого додумаются. И станут посылать бранзулетки прямо на поле боя, где в них винтовочным огнём сразу сделают много-много дырок. Значит, в зону поражения лёгким стрелковым оружием входить нельзя, а для этого стрелять придётся с полутора-двух километров. То есть из крупняка.

— Ай, Ваня, зачем стрелять? Привезли людей, высадили и поехали назад.

— Ага-ага! Так командир и отпустит назад машину, вооружённую пулемётом и защищённую хоть каким-то железом в то время, когда его подразделения идут в атаку на зарывшегося в землю неприятеля. Надо ведь чем-то давить пулемёты, — продолжаю я втолковывать упёртому азиату.

— Против пулемётов полагается применять пушки, — стоит он на своём.

— Мало ли что полагается. Но они то ли есть, то ли нет. А приказ атаковать уже получен.

Так вот мы и теоретизировали о разных случаях, проводили расчёты, прикидывали всячески подходы — от этого доклад моего товарища распух и сильно переструктурировался.

Оказывается, вскоре после того, как меня демобилизовали, в наш полк привезли ещё четыре гусеничных транспортера, когда-то сделанных у нас в мастерских для уважаемых людей и спешно мобилизованных для армейских надобностей. Командовать этой колонной поставили моего товарища, отчего он и в звании быстро подрос, и заработал репутацию расторопного и распорядительного командира — давалось ему дело военное.

На завод он заглянул, поблагодарил рабочих за нужные машины, поглядел на наши наброски, на фанерный макет, воздвигаемый на козлах в углу сборочного участка и вывалил целую кучу мелких замечаний. И как пробку топливного бака защитить, и куда лопату прикрепить, по составу ЗИПа прошёлся и напомнил о необходимости "приблизить" землю к водителю спереди — а то не видно, что творится прямо перед машиной.

Потом он уехал, а недели через три и супруга за ним последовала. В этот вечер, после того, как я отвёз Софико на станцию и посадил на поезд до Сталинграда, ко мне пришла Анна. Началось у нас всё, как обычно, в сарайчике на верстаке. Она в этот раз лица не прятала и выражение его мне понравилось — видно, что не напрасно стараюсь, хотя и темновато тут. А потом она меня сильно озадачила:

— Знаешь, Ваня, — сказала она теплым голосом, — не сватайся ко мне — не пойду я за тебя. Ты, конечно, хорошо зарабатываешь, не злой и грешить с тобой сладко, а только нет в тебе душевного тепла — одни железки на уме.

И опять в жизни моей наступил период тишины и приятных хлопот — мы как раз завершили макет новой машины в дереве и принялись за воплощение её в металле. Так уж вышло, что она сильно напоминала МТ-ЛБ, с которыми я был неплохо знаком, только уменьшенный — четыре метра в длину и метр семьдесят в ширину. Метр семьдесят — это по днищу, да плюс гусеницы по тридцать сантиметров на каждую сторону, но над ними не крыло, а тоже герметичный корпус -мы умудрились так согнуть лист, что образовали пазухи, нависающие над ходовой — дополнительный запас плавучести. Этот прием нам не стоил даже добавки массы, только трудов на листогибке. Корма прямо обрублена и в ней две герметичных двери — тут крышки палубных люков — только-только протиснуться человеку ползком. Ну и снарядный ящик проходит, если не самый большой. Зато наверху над грузовым отсеком тоже два люка — на этот раз продолговатых, размером с обычную дверь. Если их приоткрыть, то вполне можно отстреливаться из пистолета.

Водительская башенка слева совсем низкая — исключительно, чтобы можно было поднести глаза к смотровым щелям, направленным сразу на восемь сторон. Она не поворотная и без люка, но с хорошим обзором. Пулемётная же повыше, поворотная, и тоже без люка. Лаз для экипажа находится по центру — ему как раз между башенками хватило места — он такой же, как в корме. Тут ведь у нас ширина два тридцать — вполне просторно.

Двигатель из самого переда нам пришлось сместить назад и он теперь между грузовым отсеком и кабиной — иначе машина бы слишком "клевала" носом в воде. Теперь "кабина" управления находится в самом носу, поскольку всё равно остаётся довольно много пустого места рядом с частями трансмиссии. Водомёты — те же насосы с электроприводом от генератора постоянного тока. Их можно переводить и на осушение "салона", если возникнет течь.

Скорость, поскольку двигатель не стал мощнее, те же десять-двенадцать километров в час. Ну, можно разогнаться и до пятнадцати, но так насиловать мотор не рекомендуется. По воде получается вытягивать пару километров. Зато нагрузить можно аж полторы тонны, хотя, для себя, мы проверили до двух — везёт и даже по воде плывёт.

А потом начались испытания, устранение косяков, технологические отступления — обычный набор проблем рождения новой техники. Только летом тридцать третьего года мы со спокойной совестью сменили предыдущую модель "бранзулетки" новой. Если кто-то интересуется мнением госкомиссии, то её не было. Как и на первой модели. Просто комбат Кузьмин вылез из-за рычагов, проконтролировал взвешивание груза, с которым "катался" по Волжской пойме, хранящей следы недавнего половодья. Потом придирчиво осмотрел машину и махнул рукой: "Давайте делать такие. Подписываюсь".

* * *

Сборочный участок невелик. Да и людей у нас далеко не в избытке — поэтому держать темп выпуска получается с трудом. Ставим на тележки заготовки корпусов — согнутые из листов днища с бортами, и начинается приклёпывание кормы, крыши, носовых деталей. Потом — подвеска. Это шестнадцать поперечных труб над самым днищем, торсионы, рычаги... прорва работы. Пневмоклёпка у нас давно в ходу, поэтому магистрали со сжатым воздухом по цеху проброшены, так что я быстро вспомнил про пневмогайковёрты и шлифмашинки — нарисовал, инструментальщики сделали. Сразу веселее дело пошло.

Шаблоны чуть не на каждую операцию, кондукторы — я прекрасно знаю, насколько важны в любой конструкции точность и верная последовательность сборки — и дядя Вася Маркелов все мои начинания решительнейшим образом обеспечивал административным ресурсом. Хотя у него была масса хлопот по снабжению — мы ведь почти все детали получали с других заводов — преимущественно с СТЗ от находящегося пока в стадии разработки тягача. Связи Федотова в НАТИ сработали. А скольких хлопот стоило обрезинивание опорных катков! В саму Москву от нас ездил "толкач".

Вот тут приходит ко мне вечером Анна, да и говорит:

— Беда, Ваня. Я снова непраздна! А траур-то по Никодиму ещё не закончился. Как же я людям в глаза посмотрю? Ещё немного, и всё станет заметно.

— Так, — говорю. — Уехать тебе нужно. А, когда родишь, тогда и вернёшься, причём, не вдовой, а мужатой бабой. Всё и будет пристойно.

— Родить не проблема, а вот с мужем как мне быть?

— А я на что? — спрашиваю. — Тем более — детки-то все мои.

— А-а-а, — отвечает. — Так ты не передумал, стало быть. Ну, тогда деваться мне некуда. А куда ехать?

— Что, нет у тебя нигде дальней родни?

— Такой, про какую знаю, нет. Все в этих местах.

Призадумался я — у меня-то с родственниками положение ещё хуже. Те, кого я помню, вообще ещё не родились. Разве что Кобыланды в Москве на командирских курсах. Единственный человек, с которым тут у меня состоялась дружба. Да и Софико у него, кажется, не вредная, и с Анной они уживались без скрежета.

Ладно, говорю. Скажешь, что в столицу тебя приглашают в прислуги в дом красного командира, да собирайся. За домом мы с Тётей Пашей присмотрим. Отвезу вас, да и распишемся там.

— Обвенчаться бы... — глянула просительно Анна.

— Хочешь венчаться — ради Бога. Мне не трудно.

Посмотрела она на меня незнакомым взглядом, да и говорит:

— Ты не как человек, а будто паровоз на рельсах. Ох, и намучаюсь я с тобой.

— Ага, — отвечаю. — Намучаешься.

На том и порешили.

* * *

До Сталинграда Анну провожали отец и дядя — там пересадка с поезда на поезд, а вещей судьба моя везла с собой — страсть: подушки, матрасы... баба сдавала в багаж диван, чемодан, саквояж... я тоже отправился — взял в снабжении командировку по заводским вопросам и, вроде как попутно помогал по-соседски. Встретил нас в Москве Кобыланды на полуторке — как раз хватило места и людей посадить, и вещи погрузить. А потом мы долго ехали куда-то за город. Оказалось — станция Подсолнечная, а рядом с ней — пулемётные курсы "Выстрел". Там уже ждала Софико с обедом и две комнаты в частном доме, том же, где квартировала семья моего друга. Старушка-хозяйка помещалась тут же в закутке за печкой — чистая коммуналка с удобствами во дворе.

Пока устроились, то да сё, да расписались, да обвенчались, ну и брачная ночь — как положено. Потрепала меня Анна по голове, да и спрашивает:

— А ты не собираешься тут верстачок поставить? — и посмотрела озорно.

Я догадался, в чём дело, да и слез с неё — рядом устроился. Не скажу, что уж такой я кабанчик, но и не пушинка — верных пять пудов. А в миссионерской позе мы это самое проделали с ней впервые.

Потом я на пригородном поезде мотался в столицу по делам — командировку ведь отработать нужно, а не просто так проехаться туда-сюда. Ночевал же всегда с супругой — тут за пару часов можно добраться. Москва для меня по большей части незнакомая — я ведь не москвич, а подмосковец, то есть раньше бывал в первопрестольной по делам. Выходишь на нужной станции метро и где-то неподалеку отыскиваешь то, что нужно. Потом обратно. Нынче тут пока царит трамвай, а кого о чём ни спросишь — все ничего не знают — сплошные приезжие. Зато милиционеры толковые — они и подсказывали, как добраться до нужного учреждения.

Однажды — помню, что был выходной, и я подправлял крыльцо. Заходит к нам во двор военный с ромбом в петлице.

— Здравствуйте, — говорит, — товарищ Беспамятный. Меня зовут Григорий Семёнович, а про вас мне взводный Кобыландыев всё уже рассказал. Вы не против будете поговорить о ваших бранзулетках?

Ромб в петлице — это что-то близкое к генерал-майору нашего времени, так что отказывать этому человеку мне и в голову не пришло. Тем более — он явно нарочно выбрал для встречи выходной день — подгадал так, что я не занят по своим командировочным делам.

— Эх, — говорю, — отчего же вы, Григорий Семёнович, гусеничные транспортёры таким неказистым словом называете?

— Так, Иван Сергеевич, прилипло к ним это словечко ещё на Кавказе. Уже и не отскребёшь.

Перешли мы с ним за стол в тенёчке — денёк-то жаркий выдался. Подошел адьютант, Кобыланды попросил разрешения присутствовать, разложили бумаги, взялись за карандаши...

— Концепция моторизованнной пехоты с использованием в качестве транспорта гусеничных транспортёров выглядит привлекательной, — начал гость. — Организация снабжения и даже размещение полевой кухни на подобном транспортёре, тоже не вызывает затруднений...

— Помилосердствуйте, — отвечаю. — Зачем же кухню в транспортный отсек впихивать? Прицепите сзади в качестве прицепа — и делов-то!

— Ну уж нет. В болоте или при переправе через водную преграду неизбежно произойдёт задержка и подразделение будет разорвано.

Ага. Это выходит, ко мне пожаловал фанат бранзулеток, который намерен на них разместить решительно всё. Ладно, помолчу, послушаю. А он продолжает:

— Но пехоте требуется поддержка, как минимум, артиллерии. Как вам нравится вот такая идея? — и показывает мой гусеничный транспортёр с пушкой в башне над грузовым отсеком.

— Не пойдёт, — отвечаю. — Мало того, что получается перегруз, так ещё и горизонтальная раскачка машины при настильной стрельбе станет приводить к промахам. Лучше на ней подвезти к позиции миномёты, а саму машину отправить за вторым боекомплектом.

— Миномёты. Да, это неплохо, — согласился генерал. — Только не нужно их из кузова вынимать — пусть прямо оттуда и стреляют. Не придётся тратить времени на погрузку-выгрузку. Тогда миномётчики сразу включатся в преследование отступающего врага.

— А если в обороне? — наседаю я. — Чтобы окопать всю машину требуется вынуть около шестнадцати кубометров грунта — это что, к каждому миномёту возить бригаду землекопов?

Вижу, призадумался Семёныч.

— Так для обороны миномёт нужно в обычном окопе размещать. А если придётся отступить — то расчёт его на руках унесёт, когда расстреляет боеприпасы, — вмешался адъютант. А Кобыланды принялся строчить в толстой тетради.

— И всё-таки, нужна пушка, — продолжил настаивать комбриг — так его звание сейчас звучит правильно.

— Трёхдюймовка? — и смотрю скептически.

— Хотя бы. Но с длинным стволом, чтобы можно было и по танкам стрелять.

Вот тут уже я призадумался. Понимаете, сказать, что так нельзя — проще простого. Мол, цепляй сзади обычную ЗИС-3 (если они уже есть, а если нет, то что-то похожее), грузи на транспортёр расчёт и снаряды... но это и без меня знают. А тут — нетривиальная задачка.

— В общем, — отвечаю, — против танков эту машину можно применять только в обороне — то есть, закопанную так, что один ствол наружу. А, значит, ни щита, ни дульного тормоза у пушки быть не должно потому, что единственной защитой нашей жестянке может служить маскировка. Башню, ясное дело, сюда тоже не разместить — не вынесет Боливар её веса. Ствол может палить исключительно вперёд с поворотом вправо-влево градусов на пятнадцать, а сзади нужно будет делать подпорку в землю. Ума не приложу, какую пушку для этого приспособить, и вообще — есть ли подходящая?

— Да, насчёт пушки — вопрос непростой. Но это уж мы порешаем. А вот как быть со связью? Столь мобильным формированием, как мне сейчас видится, кроме как по радио управлять совершенно невозможно...

До вечера мы усидели два самовара, а там и уехали гости. Присел я на недоделанное крылечко и призадумался — того, чего напланировали сегодня, хватит мне на многие годы работы. Это не считая того, что ни спидометров, ни тахометров на порождениях моего "мрачного гения" и в помине нет. Количество горючего в баках определяют, погружая палочку через горловину... с вентиляцией не всё в порядке, отопления нет и в помине. Действительно, бранзулетка у нас, а не гусеничный транспортёр.

Глава 4. Новая волна

Анна родила осенью, и вскорости я забрал её обратно — доставил домой уже не вдовой, а мужней женщиной. Если и были какие разговоры о её моральном облике — то негромкие — срок траура по Никодиму закончился, так что общая благопристойность оказалась соблюдена, а высчитывать месяцы никто не торопился. Я, сказать по правде, домой приходил только ночевать — слишком много новых модификаций транспортёров затребовали от нас войска.